— Эй, Вещий Ворон! — громко позвал Хомо. — Что-то мы никак не дождёмся от тебя «ни золотых яблок, ни живой воды». А?
У Крыса, опять выглянувшего из-за угла, «живая вода» почему-то сразу сассоциировалась сначала с «живительной влагой», а та, в свою очередь, — с пивом. Крыс с нескрываемым удовольствием облизнулся, — уроки Хомо не проходили даром.
— Вам бы всё ждать у моря погоды да манны небесной. А время не стоит на месте, — снисходительно ответил Ворон. — Занялись бы каким-нибудь полезным делом.
— Да, — мгновенно встряла в разговор появившаяся в этот момент Цыпа. — Каждый должен заниматься своим делом.
Правда, каким именно делом была занята сама Цыпа, частенько оставалось не очень ясным, особенно, учитывая, что она даже не курила.
— «Кабы не было жалко лаптей, убежал бы от жены и от детей»! — вдруг лихо звякнул шпорами Кок. — Лучше без баб, чем без «бабок»! «Эхма, кабы денег тьма»!
Как ни странно, а скорее всего, нисколечко не странно, но такие незамысловатые сибаритские настроения сразу же нашли живой отклик и у остальных обитателей обветшалой ночлежки. Одна лишь Цыпа неодобрительно покосилась на Кока.
— Вот бы клад найти! Или очутиться на необитаемом острове, причём лучше бы без моря, но с хорошим питанием! — мечтательно произнёс Крыс.
С этого момента разговор как-то невольно перешёл на поиски кладов, похождения пиратов и, вообще, на самые разные даровые и нетрудоёмкие способы получения всяческих материальных благ.
Неожиданно Ворон прервал эту нестройную беседу, заявив:
— А я знаю, где есть клады.
— И где же? — нетерпеливо подскочил Крыс.
— Да далековато отсюда. Например, не так давно на смоленской дороге Наполеон при отступлении затопил награбленные русские сокровища в озёрах у реки Березина. Мой дед подробно объяснил мне, где это было.
— Ну, — протянул разочарованно Крыс, — опять в каком-то затонувшем море.
— Так ведь можно и не в море, можно и прямо здесь, — в этом доме, — сказал Ворон. — Вот послушайте одну историю.
— В течение многих лет в этом доме один старожил… — начал эпически размеренно Ворон.
— Что? Что он в доме сторожил? — торопливо спросил Крыс.
— Много лет. В этом доме. Один старожил, — на этот раз медленно и раздельно повторил Ворон.
— А! То есть, много лет он один сторожил этот дом. Ясно, — опять перебил Крыс.
Ворон раздражённо махнул на Крыса крылом и замолчал, — глупости Крыса начали его утомлять.
— Ну дальше, дальше, — сказал Кок, — Крыс всё равно ничего не понимает.
— А чего тут понимать, когда ещё нечего и понимать, — не унимался Крыс.
Ворон сдержался и продолжил:
— Ладно, — оставим сторожа в покое.
Жил тут один старичок,Бывший бухгалтер — сморчок,Денег себе накопил,Домик и мебель купил,
— от раздражения Ворон неожиданно заговорил в рифму и даже сам смутился, — всё-таки Крыс выбил его из колеи. Ворон помолчал. Затем снова сказал, но более быстро:
— Так вот. Этот старичок всё боялся разориться. Поэтому, как бывший бухгалтер, не доверяя банкам, он поменял все свои деньги на золотые монеты, да и запрятал их в какой-то небольшой банке.
— В каком-то небольшом банке. И банк лопнул, да? — быстро перебил Крыс. — Ну и поделом ему. Я же помню этого привиденца, — прижимистый был старикан.
Ворон решил не обращать больше на него внимания.
— Так с этой треклятой банкой он носился, как курица с яйцом. Даже в туалет её с собой таскал. Чокнутый был старичок. Как-то раз Крыс у него копчёную колбасу со стола стащил. И со мной, кстати, не поделился, — Ворон с укором глянул на Крыса. — Так старичок и колбасу стал с собой в туалет носить.
Крыс тем временем смущённо отвернулся.
— Вот тогда-то он и удумал: сделать тайник, где банку прятать. И всё менял да менял место. А однажды он и сам забыл, где банка, — так такое было! — Ворон махнул крылом на оторванные половицы и дыры в потолке. — Насилу потом её нашёл, — старый дурак! И вот лет пять назад к старичку заявился какой-то там дальний родственничек на мотоцикле. И к этому юному родственничку вскоре стали шастать всякие разные приятели да девицы. Старичок их гонял, гонял, да сам совсем в уме повредился и плотно засел на чердаке. Я же вам уже говорил. Только компашка дураковатой молодёжи соберётся, только дёрнут по «косячку» травки, — старикан тут как тут. Как начнёт приплясывать в своём балахоне, как завоет, — так они все врассыпную, — думают, что у них глюки — галлюцинации начались. Но однажды его бездыханным нашли в этом балахоне в какой-то странной позе, а племяша с компашкой и след простыл.
— Вместе с банкой? — удручённо спросил Крыс.
— Как ужасно! Как ужасно! — закудахтала Цыпа. Правда, совершенно уж не хотелось думать, что она жалеет не почившего в бозе старичка, а пропавшую банку.
Все грустно замолчали.
— Нету тела — нету дела! — насмешливо буркнул Сержант.
— «Шито-крыто — в землю врыто»! — вдруг радостно взвизгнул Крыс. — А я ведь раз нашёл тут жестяную запаянную банку, — тяжеленная, и в ней что-то бренчало, — уж точно, — не печенье.
После этих слов все вопросительно уставились на Крыса. Несомненно, что рейтинг его популярности, а также оценка умственных способностей Крыса и его полезности для данного избранного общества, резко возросли. Недавние поэтические достижения Крыса их мало трогали, — все хотели чего-то конкретного и, лучше всего, чего-нибудь съестного.
— И где же эта баночка? — елейным голоском спросила Цыпа, ласково заглядывая Крысу в глаза.
— Где, где…Я не знаю, — неуверенно промямлил Крыс. — «Подальше положишь — поближе найдёшь».
— Ках это ты не знаешь? А кудах — раскудах ты её дел? — строго спросил Кок.
Рейтинг Крыса в глазах, а точнее, в неустойчивых умах проголодавшихся присутствующих опять мигом упал. Крыс почувствовал себя страшно неудобно.
— Хорошо бы Кок мне в темечко не долбанул, — мелькнуло у него в голове.
— Вообще-то, я её перетащил куда-то в другое место. Вроде, как сюда во двор, а она, наверное, и закопалась как-то сама собой, — срочно попытался спасти положение Крыс.
— Сама, сама! — передразнил Кок. — Что-то память у тебя, Крыс, какая-то девичья.
— Девичьи воспоминания, — самые чистые, — прошептала Цыпа.
Дело снова зашло в тупик.
Увидев это, Хомо взял две пустые пивные банки и начал отбивать ими ритм, — очевидно, собираясь запеть. Такое сопровождение получалось, хотя и несколько однообразным, но зато громким и бодрящим. Чтобы разогреть себя и публику, Хомо сделал пару подскоков и кувырков.
Надо прямо признать, что представления Хомо о своих воображаемых талантах в исполнении собственного песенного репертуара были, мягко говоря, слегка завышенными, и в этом он недалеко ушёл от многих современных исполнителей. Хотя уши у Хомо были как два лопуха, музыкальный слух у него был весьма и весьма посредственным, — не иначе, как ему в цирке «медведь на ухо наступил». Но тем не менее, распиравший Хомо энтузиазм с лихвой перекрывал все имевшиеся недостатки, а от его ужимок, подскоков и гримас большинство поп-гоп-певцов, хоть и вырядившихся в дорогостоящие наряды «высокой моды», — «от купюр» с зелёным отливом, просто бы зачахли от чёрной зависти. Вся беда была только в том, что в больших дозах пение Хомо было несколько утомительным, — как для слуха, так и для глаз. Правда, сами знаете, что это иногда касается не только пения и певцов, но даже близких родственников или хороших, но загостившихся знакомых.
Ворон, внимательно следивший за приготовлениями Хомо и его манипуляциями с банками, со скрытой насмешкой сказал:
— Да уж, Хомо! Вот раньше, помню, были певцы — так певцы, композиторы — так композиторы, писатели — так писатели, а ведь народу-то на земле было чуть ли не в сто раз меньше. А теперь, наверно, каждый третий как-нибудь да самовыражается: одна сипит, другой дудит, третий царапает что-то с орфографическими ошибками, — а толку всё мало, — новой эпохи Возрождения и не намечается, — даром, что почти все грамотные. В общем, массовый информационно-кибернетический психоз и телевизионно-зомбирующий гипноз, — с грустью подытожил Ворон.
