— Да ты что?
— Ничего.
Гранин посмотрел на меня:
— Тебе сколько лет?
— Двадцать восемь.
Сергей пнул ногой спичечный коробок, он скользнул по мокрому, искрящемуся асфальту, шлепнулся в лужу и поплыл.
— А мне тридцать три. Понимаешь? Тридцать три года. А у меня ни жены, ни детей, ни семьи. Ничего и никого нет. Только наука: математика, логика, кибернетика. Загадки. Разгадки. И нет им конца.
— У тебя есть друзья, — хмуро сказал я.
— Что такое друзья? Мнимые части комплексных чисел. Он засмеялся и тряхнул меня за плечо.
— Я шучу, Коля. Осенью у меня часто бывает шутливое настроение. Особенно, когда идет такой вот приятный дождь, а желанная разгадка никак не дается в руки. Но ты гений, Никола.
— Ты о чем? — подозрительно спросил я.
— О друзьях, — он огляделся. — Или я окончательно осел или это где-то совсем недалеко. Пошли!
— Куда?
— К друзьям! В гости!
… Мы долго шагали вверх по полутемной лестнице. Я начал было считать этажи, но сбился, и, может быть, из-за этого мне казалось, что мы карабкаемся куда-то слишком высоко. Сергей, легко шагавший впереди, вдруг остановился и поднял палец.
— Музыка? Это определенно у Федора.
Сергей прибавил шагу, и скоро мы остановились у обыкновенной, ничем не примечательной двери. Я с трудом переводил дух, но тем не менее разобрал, что музыка звучала именно за этой дверью: шейк, казачок, а может быть, самба или липси, я плохо разбираюсь в современных танцах, мне почему-то кажется, что вся эта музыка более или менее одинакова. Сергей длинно позвонил.
За дверью послышались приглушенные голоса, шум, смех. Потом смех внезапно оборвался, и после внушительной паузы девичий голос с напускной строгостью проговорил: "Сумасшедший! Да пусти же!"
— Звукопроницаемость самой высшей кондиции, — резюмировал Сергей и позвонил еще раз, теперь уже коротко.
Почти в тот же самый момент дверь распахнулась и на пороге показался молодой здоровый парень в военной форме, но без кителя и галстука — в одной рубашке с капитанскими погонами на плечах. Вид у капитана был очень веселый, на лбу блестели капельки пота, а из-за его плеча выглядывала девушка с пушистой челкой, налезавшей на блестящие лукавые глазки.
— Вы к нам? — спросил капитан и, не дожидаясь ответа, радушно пригласил: — Заходите! — Говорил он громко, потому что стонущая, всхлипывающая и вскрикивающая музыка заполнила теперь всю лестничную клетку.
Заходите-заходите! — поддержала девушка. Ей не стоялось на месте, она легонько пританцовывала под музыку и посматривала на нас с Сергеем с таким видом, точно мы должны были тут же показать ей какой-нибудь фокус.
— А сюда ли мы попали? — спросил Сергей. Девушка сказала весело:
— Конечно сюда.
— Федор-то по крайней мере дома?
— Дома, — хором ответила парочка.
Девушка с челкой тут же ускакала и закричала звонко, легко перекрывая музыку: "Федор Васильевич! К вам! Сразу двое!"
Послышался нестройный хор голосов, и в прихожей появился невысокий плотный мужчина в белой рубашке
— Заходите, чего вы мнетесь? — с ходу сказал он и вдруг остановился.
— Сергей, никак ты?
Секунду он удивленно стоял на месте, словно не веря своим глазам, потом тряхнул крупной тяжелой головой, заулыбался и, сделав два шага вперед, сцапал Сергея своими большими ручищами и поднял вверх.
Дальнейшие события развивались так неожиданно и так стремительно, что как-то перепутались и заслонили одно другое. Сначала нас потащили к столу и с веселой настойчивостью заставили выпить по стопке водки. За мной ухаживал высокий добродушный парень с ясными серыми глазами, в глубине которых пряталась хитринка.
— Это же штрафная — обстоятельно объяснил он, пододвигая мне соленые рыжики, — поэтому кроме вас никто и не пьет. Штрафную полагается пить всем, кто опаздывает, независимо от возраста, пола, вероисповедания и профессии. Этот обычай возник во тьме далеких веков и подтвержден многочисленными и строго поставленными экспериментами молодого поколения. Очень разумный обычай. Трезвый человек в компании, которая уже навеселе, чувствует себя неуютно и неловко, как пришелец с Сириуса или Альдебарана. Поэтому прежде всего этого человека надо привести в соответствие со всеми другими, что и делается путем так называемой штрафной. Помните, это делается ради вашей пользы и благополучия. А пьете вы или не пьете — это совершенно второстепенный вопрос. Представьте, что это лекарство, закройте глаза и раз!
Все это звучало очень убедительно, поэтому я опорожнил стопку и закусил рыжиками.
Сразу же после этого меня потащила танцевать худощавая, спортивного вида девица. Она была явно сильней меня и не обратила ни малейшего внимания на мое слабое и нерешительное сопротивление. Я вообще танцую прескверно, а в такой ситуации все мои хореографические недостатки проявились особенно рельефно. Я то и дело наступал на изящные туфельки своей ловкой партнерши, извинялся, а она хохотала, запрокидывая голову, и с восторгом сообщала окружающим, что я и вправду совершенно не умею танцевать. Потом я почему-то снова оказался за столом. Передо мной стояла еще одна стопка водки. Все тот же высокий парень с ясными невинными глазами обстоятельно разъяснял мне, что это уже не штрафная, а просто очередная и что если от штрафной я еще имел право отказаться, то теперь об этом и речи быть не может — ведь тост поднят именно за мое здоровье и мои успехи в работе и личной жизни. Не зная, что противопоставить этим авторитетным разъяснениям, я для порядка немного побарахтался и послушно осушил стопку.
Потом мы танцевали, став в шеренгу и обняв друг друга за плечи, какой-то очень бестолковый танец с совершенно алогичной последовательностью движений. В конце концов я зацепился за чью-то ногу и упал на ковер вместе со своей соседкой — той самой девушкой с челкой, которая открывала нам дверь. Она так хохотала, что не могла встать с ковра и только повторяла в изнеможении: "Ой, не могу, ой, не могу". Неведомо откуда, по-моему, как Мефистофель из-под земли, появился хозяин дома, оглядел веселую компанию, покачал головой, усмехнулся.
— Ну, пошалили и хватит, — сказал он и уволок меня
в свой кабинет.
Меня немного покоробила такая бесцеремонность. Но в кабинете было очень уютно, к тому же на стареньком потертом диванчике сидел Сергей и с улыбкой поглядывал на меня, так что я примирился со своей судьбой и, поудобнее устроившись в кресле, принялся осматриваться.
На стене, напротив меня, висели оскаленная кабанья голова и крест-накрест — два охотничьих ружья. Кабан мне не понравился, особенно его желтые кривые клыки, и я перевел взгляд дальше, на книжный шкаф. Книжный шкаф был обыкновенным, но по верху его стояли модели самых разнообразных самолетов, по большей части мне незнакомых. Большая модель самолета стояла и на огромном письменном столе. Это была машина странных и страшноватых гипертрофированных очертаний, которые запечатлели в себе стремительность и тайну. На столе рядом с моделью в беспорядке валялись какие-то бумаги, книги, логарифмическая линейка, а над столом висели большие фотографии. Летчики у самолета, летчики на траве, летчики, склонившиеся за столом не то над картой, не то над чертежом. Центральное место занимала фотография, на которой крупным планом было схвачено немолодое, но озорное, смеющееся лицо. Я с любопытством покосился на Федора Васильевича и краем глаза заметил при входе в кабинет простенькую вешалку и висевшие на ней кожаную куртку и авиационный китель с полковничьими погонами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
