Видимо, парень с мечом понял, что проигрывает бой. В очередной раз заметив летящее ему в голову сверкающее лезвие, он вроде бы как обычно начал уклоняться... И вдруг прянул прямо вперёд, под опускающееся лезвие. Одновременно меч взмыл вверх, принимая на себя всю мощь удара секиры, далеко превосходящую рубящие возможности меча. Лязг, брызги искр... Меч с хрустом переломился, обломок клинка, кувыркаясь, отлетел в сугроб, секира с лязгом обрушилась на левое плечо воина, почти отрубив ему руку, по броне побежали струйки горячей крови. Но как раз в этот момент с полукриком-полустоном: "Сдохни!" - обломок меча ударил врагу точно в горло. И в этот последний удар воин королевы вложил все силы. Какое-то время, брызжа кровью из разорванных артерий, сипя перебитой трахеей, воин с секирой ещё стоял. Потом оружие выпало из его рук, он неуклюже, как набитый землёй мешок, ссыпался наземь. Победитель постоял над ним пару минут, поднял над головой окровавленный обломок меча - и точно так же осел в истоптанную, окровавленную снежную кашу.
"Ну вот, - без всякого почтения к павшим подумал Авенат. - И мы, и они бесполезно потеряли по отличному воину, какой стоит трёх-четырёх обычных бойцов. И кто тут победил?"
Строй королевских дружинников сбился плотнее, ощетинившись копьями, они бы уже бросились вперёд, пренебрегая выгодами позиции. Так-то они всё же не двинулись с холма, но кровожадно били в щиты мечами, иные, исходя пеной, в нетерпении грызли края щитов, иные как-то по-волчьи выли от сдерживаемой ярости, иные пританцовывали на месте, будто им не терпелось очертя голову броситься на врага. И то сказать, враг упал позже на мгновение, но ведь упал же - значит, ничья. Значит, Боги ещё не приняли решения, и всё сейчас зависит от смертных. А следовательно - вперё-о-од!!!
Примерно так поняли случившееся и вояки королевы.
- За мно-о-ой! - завопил молодой и горячий вождь рипуариев, бросаясь вперёд.
- Вперёд! - раздалась зычная команда Виридэйна, её тотчас продублировали остальные.
- А-а-а!!! - нарастал, как всесокрушающая волна цунами, крик сотен глоток. Сотни и тысячи дружинников и ополченцев качнулись навстречу алкам, быстро набирая разбег, готовясь смять, растоптать, развалить строй - и уж тогда рубить, резать, душить, бить всласть, смывая давний позор поражения.
Прибой наступления северян ударил в ощетинившиеся копьями квадраты дружинных сотен, как горный сель с разгону бьёт в отстроенную на его пути дамбу. И сразу же воздух заполняется лязгом, воплями, стонами и проклятиями. Многие из врагов неплохо знают друг друга - но нисколько не переживают по этому поводу, осыпая друг друга проклятиями и оскорблениями. Мечи и секиры с глухим грохотом били в щиты, со скрежетом проламывали панцири и шлемы, с мерзким хрустом входили в незащищённые тела. У нападающих таких большинство, что и не замедлило сказаться: всесокрушающая лавина ударила в строй королевских дружинников - и откатилась, оставив, точно выброшенный морем мусор, десятки истекающих кровью, убитых и искалеченных.
Авенат наблюдал за дружинниками со спины - и не видел, как ощерились в бешеном оскале лица дружинников короля. Зато слышал леденящий ужасом, какой-то утробный полустон-полурёв, повисший над войском короля. Перед битвой он видел, как дружинники пили из фляг странное розоватое варево. Он спросил у короля, что это такое.
- Напиток настоящих воинов! - заявил тот. - Его пьют перед битвой, чтобы не чувствовать страха и боли, чтобы обрести неимоверную силу, ловкость и быстроту.
Ясно, подумал алкский посол, очередное одурманивающее зелье. Он слышал о таких, да и сами алки в древности ими не брезговали. Разумеется, силы от этой дряни прибывает, улучшается реакция, да ещё они почти не замечают ни усталости, ни боли от ран, и, главное, лишаются страха. Да и выглядят исходящие пеной, с покрасневшими, выпученными глазами, нечленораздельно ревущие и кажущиеся неуязвимыми вояки по-настоящему жутко. Зато мало кто может произносить слова, об их понимании речи уже не идёт. Ни держать строй, ни выполнять команды, ни, тем более, осмысленно маневрировать на поле боя одурманенные пойлом не способны. Бой опившихся грибной настойкой берсерков неизбежно распадётся на множество поединков, и тут всё решают сила, выносливость и вбитая на уровень рефлексов воинская выучка. То есть так было бы в обычном бою. Сейчас враги только глубже залезут в приготовленную им ловушку, где и будут вырезаны все до одного.
Ну, точно - перемешались. Битва превратилась в дикую резню всех против всех, что, в общем, и требуется. Алкии не нужна победа здешнего королька, гораздо нужнее Алкии, чтобы они просто перебили друг друга. Теперь пора делать главное.
- Ваше величество, оставайтесь с дружиной. Я поехал к своим воинам. До встречи после победы!
- Слава Амори Харваниду! - вскинул меч король. - Мы не подведём!
"А куда ты денешься, дурачок!" - ухмыльнулся Авенат, хлестнув коня. Он направлялся туда, где в резерве дожидались рыцари и стрелки.
Глава 15. Пращи против ружей
- Рипуа-ар!!! - рёв сотен лужёных глоток накатывал, как штормовая волна беснующегося осеннего моря, он оглушал, пьянил подобно ядрёной северной медовухе, давал испепеляющий восторг и необоримое ощущение огромной силы. Эгберт орал и сам, ощерив обрамлённый тёмной бородой рот в зверином оскале - и не было сейчас человека счастливее вождя рипуариев. Даже соитие с женой и долгие хмельные пиры с дружиной не пьянили так, как это чувство. Сейчас, только добежать до королевских обормотов по глубокому снегу, под пение стрел и лязг кольчуг - и можно будет рубить всласть. Огромная секира о двух лезвиях, от которой не спасёт никакой щит и никакой доспех, вполне к тому пригодна. Конечно, щит вдобавок к такому монстру не удержишь, и вроде бы стоило опасаться лучников, но вождь рипуариев - не какой-то там нищеброд, и уж на никарровый панцирь родовых сокровищ предкам хватило. А вот у стрел вряд ли будут никарровые наконечники: тогда бы каждая стрела стоила как хорошенькая рабыня-девственница. Так что стреляйте, господа хорошие, сколько влезет!
И стрелы, действительно, свистнули. Иные тихо плюхались в снег, оставляя на девственной целине тёмно-багровые, как венозная кровь, росчерки. Иные брызгали искрами, с сочным цоканьем отлетая от валунов и скал. Иные с мёрзлым хрустом били в щиты, чиркали по шлемам... Разумеется, находились и такие, которые находили дорожку. Дружинник, бежавший спереди и прикрывавший, как предписано обычаем, вождя щитом, вдруг коротко вскрикнул и повалился в снег, будто споткнувшись. Но ещё за миг до того лицо Эгберта обдало солёными горячими брызгами. Сбоку кто-то завыл протяжно, жутко, утробно, грузно осел в тающий от крови снег, пытаясь вытащить из живота иззубренный, причудливо откованный трусливыми южагами наконечник стрелы. Тщетно, знал Эгберт. Такие стрелы, коли уж войдут в тело, надо вырезать с изрядным куском мяса, а потом прижигать рану, чтобы не началось заражение, горящей головнёй. А уж попадание в живот... Смерть верная, медленная и страшная. Хоть бы добил кто бедолагу - но до упавших нет дела опьянённым настойкой дружинникам и ополченцам. Не топчут упавших - уже хорошо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
