Вскоре мы достигли того места, где на нас напали, и, когда один из наших слуг пинком опрокинул одну из больших закрытых корзин, забытых разбойниками, мы, к нашему удивлению, обнаружили бутылку хереса из нашего провианта. Безусловно, никогда с большим удовольствием не пили херес, чем тот, что по оплошности оставили наши похитители.
Однако на этом не закончились наши злоключения. На обратном пути мы остановились в доме гостеприимного крестьянина, у которого мы ночевали раньше, и он искренне пожалел нас. Вскоре мы отправились дальше – в Сюэ-ди-бай. В этой деревне быстро собралась шумная толпа, и нас повели в лавку, где торговали опиумом; ее незамедлительно заполнили туземцы в истовом желании полюбоваться на англичан с голыми ногами. Нам удалось выбраться, и, когда мы дошли до рынка, по пути услышав немало грубостей из толпы, несколько видных горожан предложили нам забраться на подмостки, чтобы позабавить народ. Мудро это было или нет, однако я отказался, заявив, что не хочу, чтобы меня выставляли на всеобщее посмешище. Выбравшись из этой негостеприимной деревни, мы пришли к усадьбе, где жил капитан ополченцев клана Хэ. Его усадьба, как и все дворы в этой местности анархистов, была построена в виде крепостцы. Мы попросили его предоставить нам кров на одну ночь, и он сразу же согласился. Капитан сказал, что наслышан о наших несчастьях и с удовольствием поможет нам всем, что в его силах. Когда мы сидели в комнате на первом этаже, вокруг собралась толпа бродяг и жителей Сюэ-ди-бай, которая все время шла за нами следом. Хозяин любезно позволил Престону, который признался, что сходит с ума от сегодняшних событий, удалиться в комнату наверху. Вечером нас накормили очень жестким мясом буйвола, но его качество вполне компенсировалось количеством отличных овощей и риса, поданных к нему. Ночью, когда я лежал в постели, старейшины деревни, пришедшие посоветоваться с нашим хозяином о том, что следовало предпринять, вошли в мою комнату и продолжили свой спор шепотом. Примерно в час ночи, перед уходом, они сообщили мне, что согласились выслать нас из уезда, для безопасности придав нам эскорт из тридцати ополченцев. Когда они ушли, а я как раз начал осознавать, как приятны темнота и тишина после всех треволнений, в моей комнате послышались крадующиеся, осторожные шаги. «Кто идет?» – воскликнул я. «Масса, масса, моя (то есть это я) – Ахуа, Ахуа». Это был мой верный слуга. «У вас нет штаны, – продолжал он несколько самодовольно, как мне показалось в данном контексте, – у вас нет штаны; вор забрал весь мой чау-чау (то есть багаж), но у меня есть пара чистые штаны. Я знать этот шум (то есть я предвидел такие неприятности). Я чоп-чоп (то есть быстро) вынуть эти чистые штаны из корзины и положить себе в куртку. Этот человек, вор, не видеть. У вас нет штаны. Моя платить вам (то есть я вам их отдам). Правда, эти штаны совсем первый сорт, чистые. Мытые, мытые. Не бойтесь. Первый сорт, чистые!» Я встал и, уверенный в том, что он говорит правду, надел китайские брюки.
Во время завтрака мы снова собрались вместе. Бонни спал в одной комнате с Престоном, которому теперь было гораздо лучше, хотя он все еще был измучен. Капитан сообщил нам, к какому решению пришли старейшины деревень и он сам. Они постановили, что нас в сопровождении тридцати ополченцев следует провести через Драконью шею. Однако, предполагая, что опасности могут подстерегать нас и по выходе из ущелья, мы решили пойти в ближайший уездный город и там вверить себя попечению местных правителей. Тогда мистер Хэ согласился проводить нас к Лунмэнь-юань. Пройдя по гористой романтичной местности, напоминающей шотландские районы Хайлэндс, и прибыв в город, мы обнаружили, что правитель уезда в отъезде{156}. Как бы то ни было, его помощник учтиво встретил нас и любезно принял у себя, выразив свое сочувствие. Он охотно предоставил нам стол и кров, достал одежду. Перед тем как мы отправились в Кантон, он купил для нас некоторые необходимые вещи: расчески, зубные щетки и палочки для еды. Когда мы рассказывали ему о наших злоключениях, то изъяснялись на гуандунском диалекте, и присутствовавший при этом переводчик переводил наши слова на мандаринский, или придворный, диалект. Это не вызвало у нас удивления, потому что эти диалекты очень несходны. Но все же впоследствии мы были немало изумлены, когда один из местных старейшин, по крайней мере видный горожанин Лунмэня, вошедший во время нашей беседы, заговорил с мандарином на том самом диалекте, для понимания которого только что якобы требовался переводчик, – на самом деле, мандарин был кантонцем. Случай, надо сказать, весьма характерный.
Помощник правителя уезда достал две лодки: одну для нас, другую для наших слуг – и на следующее утро уже отплывали в Кантон в сопровождении самого мандарина. Мы плыли вниз по горному потоку, и часто встречавшиеся стремнины не давали нам заскучать. К тому же мы проплывали по местности, где люди испытывали острое негодование из-за недавней оккупации Кантона английскими войсками – этот город был гордостью южных провинций Китая. Когда мимо нас проплывали лодки, их экипажи осыпали нас проклятиями. В одном городе, где мы остановились, чтобы купить провизии (ею нас снабжал мандарин, который также покрывал все расходы), люди напали на нас, и, прежде чем мы отплыли, в одного из матросов был пущен с берега камень и поранил ему ногу. После этого мандарин сказал, что нам не стоит показываться и, сразу после купания, следует спрятаться под навесом.
Этот мандарин был человек с характером. Хорошо помню одну из бесед с ним об общественном положении женщин в Китае. Я указал ему на то, что только христианство способно предоставить женщине ее истинное место в обществе, и попытался убедить его в том, что для Китая было бы очень полезно, если бы его народ согласился освободить своих жен и дочерей от той зависимости, в которой они находятся сейчас. Мандарин отстаивал общественные установления своей страны и отплатил мне той же монетой, заговорив об опасностях и искушениях, которым подвергает женщин свобода, которой они наслаждаются в Англии; при этом он проявил определенные познания о состоянии английского общества. Затем в спор включились два моих друга, говорившие по очереди довольно-таки долго. Мандарин терпеливо выслушал их и, когда они закончили, продемонстрировал, какое впечатление произвели на него наши объединенные усилия: он вытянулся во весь рост и с выражением, которое легче представить себе, чем описать, заявил: «Мужчина подобен небу, а женщина подобна земле!» Мы расстались с ним в соседнем уездном городе, где нас вверили попечению местного правителя, который, как учтивый мандарин, снабдил нас всем необходимым – и деньгами, и провизией, а также позаботился о нашей безопасности. Этот факт заслуживает упоминания, поскольку служит доказательством добросовестности, с какой разные китайские чиновники придерживались духа договора, недавно заключенного с британским правительством.
На шестой вечер мы прибыли в рыночный город, обстрелянный несколькими канонерками ее величества во время оккупации Кантона, обитатели которого были полны ненависти к иностранцам. Нам не хотелось ночевать там, но оказалось, что плыть по этой части реки после наступления темноты невозможно, так как она кишит пиратами. Мы без приключений продолжили наше плавание утром и испытали самую горячую радость, снова оказавшись в Кантоне.
Во время длительного пребывания в Китае я не раз сожалел, что не занялся изучением геологии, когда был студентом последнего курса Кембриджского университета. Если бы я регулярно посещал лекции профессора Седжвика, то, без сомнения, приобрел бы обширные познания в этой области и смог бы донести до своих читателей ценные сведения, касающиеся геологических особенностей Поднебесной империи. Осмеливаясь все же высказаться о геологии Китая, я верю, что читатель отнесется ко мне с должной снисходительностью.
В южных провинциях Гуандун и Гуанси равнины, образующие плодородные и густонаселенные рисовые и шелковые районы, целиком состоят из отложений, чаще всего аллювиальных. На одной из таких равнин в уезде Саныпуй я нашел множество раковин. Это свидетельствовало о том, что она образовывалась под водой. Горы в провинциях Гуандун и Гуанси, через которые течет западный рукав Кантонской реки, сплошь гранитные и сланцевые; часто они вздымаются отвесными остроугольными пиками. Таковы же горы на северо-востоке провинции Гуандун (в уездах Лунмэнь и Чаннин). В этих горах, как правило, гранит скрыт под известняком и песчаником. Некоторые холмы, примыкающие к озеру Поян, выглядят как дюны; когда их освещает закатное солнце, они похожи на груды золота. Насколько я понимаю, это гранитные холмы, покрытые песком, который наносится ветром в сухой сезон, после того как обнажается дно озера. Во время путешествия по западному рукаву Кантонской реки рядом с рыночным городом Юэчэн я видел большой известняковый холм, странно контрастировавший с окружавшими его гранитными и сланцевыми образованиями. На этом холме, который, кажется, выше тысячи футов, множество людей работали в карьере, и в отсутствие вьючных животных женщины корзинами таскали глыбы известняка к печам. Печи стояли на берегах реки, а рядом с ними были пришвартованы большие баржи. Юэчэнский известняк можно шлифовать и использовать для ваяния. Почти во всех храмах этой части провинции есть идолы и курильницы из чисто-белого или из крапчатого мрамора. На равнине рядом с Чжаоцином, городом на той же реке, я видел семь больших известняковых скал, достигающих приблизительно двухсот пятидесяти футов в высоту, что выглядит весьма своеобразно. Гуандунцы называют их Ци-син-янь, то есть скалы Пяти звезд. Их считают одним из семи чудес провинции Гуандун. Осмотрев их, я нашел там большие пещеры. Одна из них, как я увидел при свете факела, идет через всю скалу. Верхний свод этой пещеры украшают сталактиты самых причудливых и прекрасных очертаний, преддверие ее используется как храм. Я видел стоящий над алтарем идол популярной богини Гуаньинь. Помню, как на одном из этих известняковых холмов, носящем название Седельный, я заметил рабочих, изготовлявших известь для нужд земледелия. Несколько холмов такого же рода в уезде Хэюань народу пользы не приносят, поскольку мандарины настрого запретили добывать там известняк, чтобы не повредить благоприятному геомантическому влиянию, которое они якобы оказывают на окрестности.
