– Не тревожное, но повышенное. Можно ожидать брожения и нарушения дисциплины, – хмуро ответил тот.
Потом была всенощная. После нее подняли гроб с прахом Сергея и понесли к месту вечного упокоения – в склеп храма Преподобного Сергия Радонежского.
На месте убийства мужа – у Никольских ворот Кремля – Великая княгиня решила поставить памятник: на темно-зеленом Лабрадоре – высокий бронзовый крест со словами Спасителя, сказанными на Кресте: «Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят». Этот памятник, выполненный по проекту В. М. Васнецова, был установлен в 1908 году. [60] * * *
Константин узнавал и не узнавал Эллу. Такая же красивая в своей печали, такая же женственная, но то осознание собственной силы, которое он едва уловил в ней когда-то в Ильинском, выступило вдруг на первый план.
С момента кончины Сергея она не снимала траур, держала строгий пост, много молилась. Ее спальня в Николаевском дворце стала напоминать монашескую келью. Вся роскошная мебель была вынесена, стены перекрашены в белый цвет, на них находились только иконы и картины духовного содержания. Ни на каких светских приемах она не появлялась. Бывала только в храме на венчаниях или крестинах родственников и друзей и сразу уходила домой. Теперь ее ничто не связывало со светской жизнью.
Она собрала все свои драгоценности, часть отдала в казну, часть – родственникам, а остальное решила употребить на постройку обители милосердия.
По природе психолог, Константин, наблюдая Эллу, понимал, что корни ее характера произрастают из детства. Внучка английской королевы Виктории, Гессен-Дармштадтская принцесса, Элла была воспитана в строгом и аскетическом английском духе. В ее доме жизнь детей проходила по строгому распорядку, установленному матерью: одежда и еда простые, старшие дочери выполняли домашнюю работу. Уже в России двадцатилетняя принцесса, когда ее хвалили, говорила: «Дома меня научили всему». Мать была очень внимательна и к наклонностям детей. Поощряла их дарования, в Элле развивала ее художественные таланты – любовь к живописи и музыке. Константин и Элла могли часами говорить на эти темы.
Многих удивляла природная щедрость отца Эллы – Великого герцога Гессен-Дармштадтского Людвига IV: он потратил большую часть своего состояния на благотворительные нужды, а дети с матерью постоянно навещали госпитали, приюты, дома для инвалидов, куда привозили большие букеты цветов, разносили по больничным палатам, ставили в вазы.
Однако детство Эллы закончилось быстро. Первое горе семьи случилось тогда, когда на глазах матери погиб трехлетний сын Фридрих, брат Эллы. Потом на семью обрушилась новая беда – эпидемия дифтерии. Заболели все, кроме Эллы. Умерли четырехлетняя сестра Мария и мать в возрасте тридцати пяти лет. Трагедия отца, забота о сестрах и брате – всё легло на плечи девятнадцатилетней принцессы. Она не жаловалась, рано уяснив ту истину, что жизнь человека на земле – это крестный путь. Элла хотела походить на Елизавету Тюрингенскую, родоначальницу Гессенского Дома, в честь которой ее назвали. Жившая в XIII веке Елизавета Тюрингенская отличалась самоотверженной любовью к людям, деятельным милосердием и после смерти была причислена католической церковью к лику святых. Такой хотелось быть Элле-Елизавете.
Кажется, только Константин поверил в искренность побуждений Великой княгини Елизаветы Федоровны и поддержал ее, когда она, оставив свет и распустив свой великокняжеский двор, занялась тем, к чему больше всего лежало ее сердце. В 1907 году Элла купила на свои деньги усадьбу в Москве на Ордынке для устройства обители сестер милосердия. Она сама писала и переделывала несколько раз устав этой обители, пока Святейший синод, наконец, дал свое согласие на ее создание. Помог своим Высочайшим указом Николай П.
И тем не менее многие и в Царской семье, и в петербургском обществе не понимали столь резкого поворота в жизни этой умной, одаренной красавицы, как не понимали и того, почему Элла вышла замуж за Великого князя Сергея Александровича. Его репутация, невозможность создать полноценную семью – все это вызывало толки и пересуды.
Сестра Эллы, Императрица Александра Федоровна, имеющая «семейное преимущество» – детей, любящего Ники, вдруг заметила, что Элла, как ей показалось, подчеркивает свою скромность и страстную религиозность. Несколько случайно брошенных Императрицей слов – и Эллу стали считать при дворе «ханжой, экзальтированной святошей, любящей покрасоваться».
Обе эти женщины обладали незаурядными характерами. Была в сестрах какая-то истовость в том, чему они отдавали свою душу. И Россия для этого являлась благодатной почвой. Только на первый взгляд казалось, что судьба их обрекла на разную жизненную дорогу. В сущности, они обе были движимы милосердием. Одна – к сыну, чья болезнь, гемофилия, разрывала ей сердце. Другая создавала дома призрения для сирот, инвалидов, тяжелобольных, детей Хитрова рынка… Но что-то в них не совпало.
«Это еще предстоит разгадать, – считал протопресвитер Георгий Шавельский, который писал в воспоминаниях: – … Немка по рождению, протестантка по прежней вере, доктор философии по образованию, Императрица Александра Феодоровна таила в своей душе природное влечение к истовому, в древнерусском духе, благочестию. Это настроение было как бы родовым настроением ее семьи. Ее сестра, Елизавета Феодоровна, отдала последние свои годы монашескому подвигу. Целодневно трудясь в своей обители (в Москве), ежедневно молясь в своей чудной церкви, она, кроме того, по воскресным дням предпринимала ночные путешествия пешком в Успенский собор к ранним богослужениям. Когда к ней приезжала погостить другая ее сестра, Ирина (жена Генриха Прусского), то и та ежедневно посещала наше богослужение, а по праздникам сопутствовала сестре в ее ночных путешествиях в Успенский собор.
Любимым занятием Великой княгини Эллы была иконопись. Прежде чем приступить к написанию той или иной иконы, она, как древние наши праведные иконописцы, уединялась надолго (до двух недель) в своей моленной, находившейся рядом с алтарем церкви, и там строгим постом, молитвою и благочестивыми размышлениями подготовляла себя к работе. Написанные ею иконы отличались не только тщательностью отделки, но и особой духовностью, одухотворенностью.
В своей обители Великая княгиня жила как истая подвижница, отрешившись от всякого царского великолепия: питалась скудно, одевалась до крайности скромно, во всем показывая пример нищеты и воздержания.
Религиозное настроение Императрицы по своей интенсивности не уступало настроению ее сестры. Императрица и по будням любила посещать церкви, являясь туда незаметно, как простая богомолка. По воскресным же и праздничным дням Государыня неизменно присутствовала на всенощных и литургиях в Феодоровском Государевом соборе. Там она становилась одна или с семьей на правом клиросе, или отдельно в своей, устроенной с правой стороны алтаря, моленной, где перед креслом Императрицы (болезнь ног заставляла ее часто присаживаться) стоял аналой с развернутыми богослужебными книгами, по которым она тщательно следила за богослужением. Фактически Императрица была ктитором этого храма, ибо весь храмовый распорядок, вся жизнь храма шли по ее указаниям, располагались по ее вкусам – без ее ведома ничего не делалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
