И я нашла-таки базовый подход, оправдавшийся в течение 1990 года. Он проявился при нескольких обстоятельствах. Во-первых, англо-американские отношения вдруг утратили холодность; правда, и не слишком потеплели. Протекционизм той «интегрированной» Европы, в которой доминировала Германия, воспринятой американцами с воодушевлением, вдруг стал внушать им страх и грозить удорожанием американских рабочих мест.
Такой перелом в настроениях был вызван агрессией Саддама Хусейна против Кувейта, и это не оставляло никаких иллюзий относительно того, что с тиранией не покончено повсеместно. И вот какая-то там Великобритания с вооруженными силами, обладающими высокой квалификацией, и некое правительство, полное решимости выступить на одной стороне с Америкой, по-видимому, оказались реальным европейским «партнером в лидерстве». Во-вторых, вновь следовало глубже понять значение начавшихся в Европе перемен. Стало ясно, что лидеры-реформаторы в восточной части Европы видели в Великобритании и во мне, давнем противнике социализма, друга, который искренне хочет им помочь, а не вытеснить с рынков (как французы) или добиться экономического господства (как немцы).
Эти восточноевропейские государства были, и сейчас являются, естественными союзниками Великобритании. Затем, еще дальше на восток, в СССР дестабилизирующие события привели к пересмотру первоначальных радужных оценок перспективы мирного, планомерного укрепления демократии и свободного предпринимательства. Мне удалось завоевать уважение в Советском Союзе как со стороны господина Горбачева, подвергшегося критике, так и со стороны его антикоммунистических оппонентов. Теперь все указывало на то, что довольно скоро в СССР мог разразиться глубокий политический кризис.
Серьезность этого применительно к контролю как за ядерным оружием, так и за всем арсеналом, накопленным советской военной машиной, не могли не замечать даже самые горячие западные энтузиасты разоружения. Словом, мир с «новым международным порядком» становился опасным и ненадежным местом, где консервативные добродетели закосневших «бойцов холодной войны» снова были в чести. Так, находясь под давлением внутриполитической ситуации, я вновь оказалась в гуще крупных международных событий, и у меня вновь открылась способность поворачивать их, действуя в интересах Великобритании и согласно своим убеждениям.
16 июля 1987 г. я вылетела в Вашингтон, чтобы встретиться с президентом Рейганом. Я только что победила на выборах, набрав решающее большинство, что повысило мой авторитет в вопросах международных отношений. А вот у моего старого друга и его администрации положение было шатким из-за обрушивающихся на них разоблачений вокруг Ирангейта{ В период второго президентского срока Рейгана обнаружилось, что, несмотря на антитеррористическую риторику, администрация США вела переговоры о продаже вооружений Ирану, доход от которых направлялся никарагуанским террористам-контрас. (Прим. ред.)}. Я поняла, что президент был выбит из колеи происходящим. Ничто так не ранит цельную личность, как когда ее честность ставят под сомнение. Я искренне хотела сделать все от меня зависящее, чтобы помочь президенту Рейгану преодолеть трудности. И дело было не просто в личной преданности, хотя это, безусловно, присутствовало, но ему еще восемнадцать месяцев предстояло быть лидером самой могущественной державы в мире, и в наших интересах было, чтобы его авторитет не пострадал.
Поэтому я начала использовать свои интервью и публичные заявления в Вашингтоне, чтобы донести это послание. Например, я сказала журналисту в телепередаче на канале CBS «Лицом к нации»: «He унывайте. Приободритесь. Больше оптимизма. Америка сильная страна с прекрасным президентом, прекрасным народом и прекрасным будущим».
В нашем консульстве не прекращались телефонные звонки с поздравлениями. Мои высказывания тронули и другую благодарную аудиторию. В понедельник вечером, уже после прибытия назад в Лондон, позвонил сам президент, который хотел поблагодарить меня за сказанное. Он звонил с заседания кабинета министров и в какой-то момент отвел в сторону телефонную трубку, сказав мне, чтобы я послушала. Я услышала громкие продолжительные аплодисменты членов кабинета.
Однако главным делом в Вашингтоне было обсуждение тех последствий, которые принесет для нашей будущей обороны договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, подписать который президенты Рейган и Горбачев должны были в декабре. У меня всегда было двойственное чувство по отношению к предложению «нулевого варианта» по ЯССД. С одной стороны, большим успехом было то, что перспектива развертывания наших крылатых ракет и ракет «Першинг» вынудила советское руководство вывести из арсенала ракеты СС-20.
Но, с другой стороны, перемещение наших крылатых ракет средней дальности наземного базирования могло иметь два нежелательных последствия. В первую очередь это угрожало тому, чего Гельмут Шмидт хотел избежать, когда подталкивал НАТО к развертыванию этих ракет: отпадению Европы от НАТО. Можно было бы возразить, что, как крайняя мера, США не стали бы применять ядерное оружие для сдерживания удара обычных вооруженных сил организации Варшавского договора.
Такой довод мог стимулировать всегда актуальную тенденцию к немецкому нейтралитету, тенденцию, которая была давнишней целью Советов и которую, при малейшей возможности, они усугубляли. Во-вторых, «нулевой вариант» по ЯССД также ставил под сомнение; при этом я всегда утверждала, что на самом деле он не подрывал стратегию «гибкого реагирования», предложенную НАТО. Эта стратегия зависела от способности Запада повышать свое реагирование на советскую агрессию с каждым этапом обычного и ядерного оружия. Перемещение ракет средней дальности, как можно было утверждать, привело бы к ограничению этой способности. Из этого следовало, что у НАТО должно быть другое ядерное оружие, расположенное на немецкой земле, которое было бы эффективным средством сдерживания, и что это оружие должно быть при необходимости модернизировано и укреплено.
Именно этот вопрос, избежание еще одного варианта «ракеты на ракеты», мог серьезно разделить альянс в 1988–1989 гг. Основные доводы, которые я привела президенту США, сводились к следующему: предоставить Верховному главнокомандующему ОВС в Европе крылатые ракеты, размещенные на подводных лодках, и дополнительный бомбардировщик F-111 в качестве компенсации вывода «Першингов», и противостоять давлению со стороны немцев относительно предварительной дискуссии по сокращению ЯСМД в Европе.
Также я предлагала авиационные атомные бомбы заменить модернизированной, с увеличенным радиусом действия ракетой «Ланс» (улучшенный вариант управляемой ракеты «Ланс»), разработанной американцами и развернутой к середине 1990-х, а также тактической ракетой класса «воздух-земля». По этим вопросам мы с президентом Рейганом достигли взаимопонимания. В чем мои взгляды все-таки совпадали с немцами – и в чем я не смогла убедить американцев, – было то, что мне хотелось сохранить старые немецкие баллистические ракеты «Першинг» вплоть до завершения их жизненного цикла, не включая их в пакет ЯССД. Но, по моему мнению, из всех элементов нашего ядерного сдерживания наиболее важным было будущее ЯСМД и, как оказалось, самым спорным.
Интересы Великобритании в вопросах безопасности были плотно привязаны к советско-американским переговорам по вооружениям, поэтому я очень обрадовалась, когда господин Горбачев принял мое приглашение сделать остановку в Брайз-Нортон по пути в США, куда он направлялся для подписания договора по РСМД. В самом Советском Союзе ситуация была неоднозначной. Господин Горбачев ввел в Политбюро своего союзника господина Яковлева. При этом его бывший протеже Борис Ельцин, который входил в Политбюро, как глава Московского городского комитета партии, подвергался публичному порицанию. Пожалуй, самыми верными приверженцами горбачевских реформ в советском руководстве, помимо самого господина Горбачева, оставались только министр иностранных дел Шеварднадзе и господин Яковлев.
Мы уделили внимание обстоятельному обсуждению вопроса контроля над вооружениями. В данный момент мало что можно было обсудить по ЯССД, и мы подробнее остановились на разрабатываемом договоре СНВ{ Советско-американские переговоры об ограничении стратегических наступательных вооружений, начавшиеся в первый год правления администрации Рейгана. (Прим. автора), который должен был привести к сокращению стратегического ядерного оружия. Между двумя сторонами все еще оставались большие разногласия как в отношении формулировок, так и в отношении контроля за выполнением. Также я вновь сообщила о своей решимости сохранить ядерное оружие, как охарактеризовал это господин Горбачев, якобы по мне «лучше сидеть на пороховой бочке, чем в удобном мягком кресле».
