Кладовка занимала всего каких-нибудь десять квадратных футов, и крыша так низко спускалась над головой, что он не мог стоять выпрямившись. Но не ничтожные размеры помещения поразили его в первую очередь, а все то, что здесь приготовила для него заранее Маретта. В углу была постель из одеяла и подушки, грубый пол был покрыт ковриком, и непокрытыми оставались только края вокруг него на пространстве каких-нибудь трех-четырех вершков. За ящиком находились столик и стул, а то, что оказалось на этом столике, заставило быстрее забиться его сердце. Маретта не упустила из виду того, что он мог быть голоден. Прибор был на одного, а еды было припасено на десятерых. И чего только тут не было! Жареная тетерка, холодный ростбиф, салат из картофеля с луком, пикули, сыр, масло, хлеб. Керосинка и на ней кофейник. Но что больше всего пленило Кента, так это автоматическое ружье системы Кольта, лежавшее на стуле. Маретта не унесла его с собой из казармы – значит, предусмотрительно запасла это оружие заранее. И положила-то она его как раз на виду, чтобы он не мог его как-нибудь проглядеть. Тут же за стулом, на полу, лежал ранец, наполовину чем-то заполненный. Около него был положен револьвер. Он тотчас же узнал его. Он видел его на стене у Фингерса.
Между ним и бурей не было ничего, кроме железной крыши, и над его головой раскатывался гром и выбивали дробь потоки дождя. Он посмотрел туда, где находилось слуховое окошко, тщательно завешенное одеялом. Даже сквозь это одеяло просвечивали вспышки молнии. Окошко это выходило как раз на самое крыльцо дома Кедсти, и Кента так и подмывало затушить лампу и выглянуть в него. В темноте он снял с него одеяло. Но само окошко не отворялось, и, убедившись в этом, он прижался лбом к стеклу и стал смотреть в ночное пространство.
В эту минуту вспыхнула молния; и при свете ее Кент увидел нечто такое, от чего напряглись все его мускулы. Гораздо яснее, чем это было бы днем, он увидел внизу человека, стоявшего среди мокрого двора под дождем. Это был не Муи. И не Кедсти. Кент никогда не видел этого человека. При свете молнии он казался ему не человеком, а каким-то привидением. Громадный, высокий, с непокрытой головой, с длинными, развевавшимися волосами и с длинной, разметавшейся по ветру бородой. Эта фигура запечатлелась в мозгу Кента с такой же стремительностью, как и сама молния. Точно все это мелькнуло перед ним как изображение на экране кинематографа. Затем наступила темнота. Кент стал вглядываться пристальнее. Он стал ждать, что будет дальше.
Опять вспыхнула молния, и опять он увидел эту трагическую, похожую на привидение фигуру, чего-то выжидавшую среди бури. И так он видел ее три раза подряд. Он заметил, что этот таинственный бородатый гигант был уже стариком. В четвертый раз вспыхнула молния, но человека уже не было. Вместо него он увидел Кедсти, который бежал по усыпанной гравием дорожке к дому.
Кент тотчас же занавесил окно, но лампу уже более не зажигал. И прежде чем Кедсти успел добежать до крыльца, Кент уже отпер свою дверь, осторожно приотворил ее на три или четыре дюйма и, прислонившись спиной к стене, стал прислушиваться. Он услышал, как Кедсти вошел в большую комнату, где незадолго перед тем его ожидала Маретта. Затем наступила немая тишина, если не считать воя непогоды.
Целый час прислушивался Кент. За все это время до него не долетело ни малейшего звука ни с нижнего этажа, ни из комнаты Маретты. Он предполагал, что Маретта уже спит, а Кедсти тоже отправился на покой, чтобы, дождавшись утра, пустить в дело своих сыщиков и тем восстановить нарушенный закон.
Кенту даже и в голову не приходило воспользоваться так уютно приготовленной для него постелью. Он не только не мог заснуть, но испытывал даже какое-то предчувствие, что должно случиться что-то особенное. Он испытывал все более и более возраставшую необходимость бодрствовать. Больше всего его смущало то, что инспектор Кедсти и Маретта Радисон находились под одной и той же кровлей и что был какой-то серьезный и таинственный повод к тому, чтобы он не выдавал никому присутствия девушки у себя. Планы о своем собственном побеге уже больше не занимали Кента.
Он думал о Маретте. В чем заключалась ее власть над Кедсти? Почему именно Кедсти так хотел, чтобы она умерла? Почему она в его доме? Опять и опять он задавал себе эти вопросы и не находил на них ответа. И все-таки, несмотря на все эти тайны, он чувствовал себя счастливее, чем когда-либо в своей жизни, потому что Маретта находилась сейчас от него не в четырехстах или пятистах милях вниз по течению, а была в том же самом доме, где и он. К тому же он успел сказать ей, что любит ее. Он был рад, что имел мужество сообщить ей об этом. Он вновь зажег лампу, достал часы и положил их на стол, чтобы иметь возможность смотреть на них почаще. Ему хотелось курить, но он знал, что запах дыма мог дойти до Кедсти, если инспектор еще не окончательно улегся спать.
Несколько раз Кент задавал себе вопрос, кто была та загадочная личность, которую он видел при вспышках молнии? Может быть, это был кто-нибудь из друзей Фингерса, прибывших к нему из Пустыни, чтобы разделять с Муи труд по наблюдению за домом Кедсти. Фигура этого гиганта с длинными волосами и большой развевавшейся бородой, в том виде, в каком Кент видел ее при вспышке молнии, неизгладимо запечатлелась в его мозгу. Это была трагическая картина. Опять он потушил лампу и снова снял одеяло с окна, но, когда вспыхнула молния, не увидел уже больше ничего, кроме клокотавших на земле луж воды. Во второй раз он отворил дверь на несколько дюймов, сел спиной к стене и стал прислушиваться.
Как долго он просидел так, он не помнил, потому что его одолела дремота; закрыв глаза, он забылся на некоторое время. А потом наконец и совсем заснул. И вдруг он проснулся от какого-то неожиданного звука. В первую минуту по пробуждении ему показалось, что это был крик. Но через пять-шесть секунд, когда его чувства пришли снова в порядок, он не был в этом уверен. А затем звук повторился и сильно его встревожил.
Он вскочил на ноги и распахнул свою дверь. Весь коридор оказался освещенным. Свет исходил из комнаты Маретты. Чтобы не было слышно его шагов, он снял сапоги и вышел из своей засады. Он мог с уверенностью утверждать, что слышал на этот раз именно крик, жалобный плач, но только едва уловимый, потому что он доносился издалека, снизу.
Не медля ни минуты, он быстро зашагал к комнате Маретты и заглянул в нее. Первым делом он бросил взгляд на ее постель. Она оказалась даже не тронутой. Комната была пуста.
Сердце его похолодело, и по телу пробежала дрожь. Не отдавая себе отчета он со всех ног бросился к лестнице. Ступенька за ступенькой выскользнули у него из-под ног, и он был уже внизу, держа наготове револьвер. Теперь уже он действовал вполне осознанно.
Он добрался до нижнего коридора, который тоже оказался освещенным, и, сделав два или три шага, оказался у двери, ведшей во внутренние жилые помещения. Эта дверь была полуоткрыта, и в комнате ярко горел свет. Кент бесшумно подкрался к ней и заглянул в нее.
То, что представилось его глазам, в одно и то же время и успокоило и привело его в ужас. С одной стороны длинного стола стояла Маретта, в профиль к нему, и ее освещала лампа, висевшая над столом. Он не мог видеть выражение ее лица. У нее были распущены волосы. Она была жива и здорова, но именно то, на что она смотрела, и заставило его ужаснуться. Ему пришлось подойти еще ближе, чтобы лучше увидеть, на что она так пристально смотрела.
А затем сердце в нем остановилось.
Съежившись в своем кресле и откинув голову назад, так что Кент мог видеть его лицо анфас, сидел Кедсти. И Кент в один миг понял все. Только покойник мог сидеть так.
Громко вскрикнув, он вошел в комнату. Маретта не удивилась, но с жалобным стоном перевела на него глаза. Кенту показалось, что он видел перед собой двух мертвецов. Живая и дышавшая Маретта Радисон была гораздо бледнее, чем сам Кедсти, который имел уже такой безжизненный цвет лица, какой бывает только у покойников. Она молчала. После душераздирающего стона она не произнесла более ни звука. Она просто смотрела. И увидев, каким отчаянием блестели ее глаза, Кент ласково позвал ее по имени. Но она, точно околдованная или оглушенная, снова уставилась на Кедсти.
Кент подошел к покойнику и осмотрел его. Руки Кедсти, как плети, свешивались по бокам кресла. На полу, около его правой руки, валялся револьвер системы Кольта. Голова его была настолько далеко запрокинута назад, за спинку кресла, что казалось, будто у инспектора была сломана шея. На лбу, как раз под самыми коротко остриженными седыми волосами, зияла рана.
Кент приблизился к нему вплотную и нагнулся над ним. Он часто видел на своем веку смерть, но ни разу ему не приходилось видеть лица, настолько искаженного ужасом и страданием, как у Кедсти. Глаза его были широко открыты и выпучены, как стеклянные шары. Рот открыт.
