вправо, то влево, ни один штурвальный не смог бы удержать «Бладхаунд» прямо по курсу, он просто не успевал это сделать. Так что упрек был несправедлив, но причиной его был страх и нервное напряжение.
«Помолчал бы уж лучше, дружок, – отпарировал про себя Герберт. – Думаешь, ты один тут такой, кто хочет его догнать? Да заткнись ты и веди себя, как полагается офицеру и джентльмену, черт тебя побери!»
Герберт Крайер был непревзойденный мастер в таких вот бессловесных обменах остроумными репликами со своими офицерами. Это помогало ему легко переносить обиды, сглаживать душевные переживания. А сейчас, когда Герберта, как и всех остальных, обуял страх, в нем пробудилось желание говорить красиво.
«Вот наш Ромео мчится навстречу славе, черт бы ее побрал, а назад-то дороги нет», – мысленно произнес он.
Репутация капитана второго ранга Литтла в отношениях с дамами не была секретом ни для кого, и команда ласково окрестила его этим насмешливым прозвищем.
«Пошли с нами. Покричим на дьявола, пока наш Чарли целуется с его дочкой».
Герберт искоса посмотрел на своего капитана и усмехнулся. От страха усмешка получилась несколько хищной. Чарльз Литтл это заметил, но понял неверно. Он посчитал ее знаком все той же бешеной ярости, которая овладела им самим. Обмен улыбками произошел мгновенно, но, так и не поняв один другого, оба снова сосредоточили все внимание на очередной волне, сбивающей корабль с курса.
А Чарльзу тоже было страшно. И он очень боялся обнаружить в себе эту слабость – страх всю жизнь ходил с ним рука об руку, постоянно нашептывая ему: «Ну-ка поднажми, поднапрягись. Ты должен делать это лучше всех, быстрее и больше, чем все остальные, иначе над тобой станут смеяться. Тебе нельзя давать слабину, ни в чем, ни на секунду нельзя давать слабину!» Этот страх был его вечным спутником, верным товарищем в любых затеваемых им дерзких авантюрах.
Этот страх был рядом с тринадцатилетним Чарльзом на охоте, когда он сидел в засаде, стрелял из ружья и плакал горючими слезами: при каждом выстреле отдача больно била прикладом в его избитое до синяков плечо.
Этот страх наклонился над ним, когда он, держась за свою сломанную ключицу, валялся в грязи. «Вставай! – шипел на него страх. – Вставай!» Страх заставил его подняться на ноги и повел обратно к необъезженному жеребчику, заставил влезть на лошадь и потом влезать снова и снова.
Чарльз настолько привык откликаться на его голос, что, когда страх, скукожившийся и безобразный, сидел сейчас, сжавшись, рядом с ним, на досках капитанского мостика, его присутствие было почти осязаемо. «Докажи! Докажи!» – верещал он, и только один Чарльз слышал его голос. Для Чарльза сейчас был открыт только один путь: подобно соколу, устремившемуся на золотого орла, корабль под его командой летел на германский крейсер «Блюхер».
47
– Правый разворот – это у него отвлекающий маневр, – уверенно сказал Отто фон Кляйн, вглядываясь туда, где хрупкий силуэт английского эсминца почти растворился в сумерках. – Сейчас он снова разворачивается, чтобы пройти у нас за кормой. Будет атаковать с левого борта.
– Капитан, возможно, тут сразу двойной блеф, – нерешительно вставил Кайлер.
– Нет, – помотал золотистой бородой фон Кляйн. – Он попробует обойти нас под последними лучами заходящего солнца. Будет атаковать с востока.
Капитан, хмуря брови, еще немного подумал, стараясь предугадать следующий ход противника на шахматной доске океана.
– Ну-ка, Кайлер, проложите мне его курс, учитывая скорость двадцать пять узлов, левый поворот на четыре градуса через три минуты после последнего наблюдения, пробег в пятнадцать миль у нас за кормой и поворот на четыре градуса с правого борта. Если мы сохраним нынешний курс и скорость, где он окажется по отношению к нам через девяносто минут?
Кайлер работал быстро, и скоро у него был готов ответ. Фон Кляйн молча проверил каждый шаг его вычислений.
– Да, – согласился он с выводом Кайлера.
Он уже успел в голове сформулировать распоряжения по изменению курса и скорости так, чтобы подготовить «Бладхаунду» ловушку.
48
«Бладхаунд» шел на всех парах и, поднимая носовую волну в десять футов высотой и вспенивая воду, оставлял за кормой слегка фосфоресцирующий в темноте след длиной в четверть мили.
На борту «Блюхера» в темноту ночи вглядывалась сотня пар глаз, высматривая этот светящийся след. Люди ждали позади боевых огней на палубных надстройках, ждали в тускло освещенных башнях орудий, ждали на открытом капитанском мостике, и на верхушке мачты, и глубоко в чреве судна, – словом, вся команда крейсера «Блюхер» напряженно ждала.
Фон Кляйн отдал приказ: во-первых, снизить скорость, чтобы не так был заметен кормовой след его корабля, и, во-вторых, изменить курс на сорок пять градусов в противоположную материку сторону. Он хотел поймать англичанина на правом траверзе, за пределами дальности действия торпеды.
Капитан вглядывался в темное море, до ушей подняв отороченный мехом воротник шинели. Ночь была довольно прохладна. Черные воды моря, казалось, были беспредельны, необъятны – как и небо, усыпанное сияющей россыпью созвездий.
Десяток с лишним человек увидели его одновременно: тихо тянущийся по темным морским водам, неяркий, словно сотканный из эфира или переливающийся шлейф тумана, след англичанина.
– Осветительным! – резко подал команду фон Кляйн ждущим приказа пушкарям.
Такая близость английского эсминца встревожила его. Он надеялся обнаружить его не на такой близкой дистанции.
Высоко над океанскими просторами синевато-белым сиянием вспыхнули осветительные снаряды, да так ярко, что смотреть на них было больно глазам. Поверхность океана под этим светом казалась гладко отполированным эбонитом, на котором, словно высеченные, вспучились валы. Идущие на всех парах сближающимися курсами, оба корабля были освещены отчетливо и ярко, и расстояние между ними была всего-то какая-нибудь миля, а белые лучи мощных боевых прожекторов тянулись друг к другу, порой и соединялись, словно нерешительные руки любовников.
Противники открыли огонь почти одновременно, но хлопки небольших пушечек «Бладхаунда» сразу потонули в реве бортовых орудий крейсера «Блюхер».
«Блюхер» бил прямой наводкой, максимально, до горизонтального положения, опустив стволы своих орудий. Первый залп, – и огромные снаряды с воем пролетели чуть выше цели, прямо над открытым капитанским мостиком «Бладхаунда».
Поднятая ими волна разорванного в клочья воздуха подхватила Чарльза и швырнула его прямо на острый шпиль компаса. Он почувствовал, как трещат у него под мышкой ребра.
– Четыре градуса право руля! – скомандовал он хриплым от боли голосом. – Курс на противника!
Как балетный танцовщик, «Бладхаунд» изящно развернулся и устремился прямо на «Блюхер».
Следующий бортовой залп крейсера снова оказался высок, но в бой вступила вспомогательная артиллерия, и четырехфунтовый снаряд одного из скорострельных орудий малого калибра попал в пост управления
