Гретель. И как ни странно, думал не про грудь, которая его так волнующе (отличное слово, надо запомнить!) коснулась. И не про упругие ягодицы, которые успел пощупать. Даже не про лицо и прекрасные волосы. Нет. Про руки.
У неё такие руки!.. Сильные предплечья, но совсем тонкие запястья. Натёртые от работы ладони, но они оказались приятнее мягких рук, тяжёлого труда не знавших — как у шлюх в Муанге.
И ещё маленькие-маленькие, но острые ноготки. Ох!
Интересно: если поутру они оба ещё будут живы — Гретель хоть вспомнит этот вечер? Когда протрезвеет? Не сделает ли вид, что ничего не было? Хотя… в сущности, ничего ведь и не было. Проклятье!.. Ну почему хоть не на полчасика позже?
Наверное, точно потому же, почему Игги в злополучном бою не пригнулся на полмига раньше. Судьба такая.
Ладно: хорош ныть, подумал Игги. Хуан тоже оставил возле порта зазнобу, и едва ли ему теперь было спокойнее. А рожа у балеарца от рождения отвратительная, и ничего, живёт себе.
Путь предстоял неблизкий. Площадь, на которой разбили лагерь, располагалась почти у самой южной стены. Хотя то и не площадь по сути — она больше напоминала пустырь. Возможно, оставшийся после большого пожара. Довольно много мураддинов уже стеклось сюда, но пока это была ещё не настоящая толпа — кучки людей, негромко гудящие, словно разбросанные по пасеке ульи.
Наверное, ещё полчаса — и к лагерю солдаты не пробились бы. Но им повезло.
— А там народ уже на стрёме. — отметил Кеннет.
И правда, и вовсе не удивительно. Тревогу пока не подняли, но вход был перекрыт, а солдат на импровизированной стене виднелось больше обычного. Лагерь «ржавых» прекрасно освещался — большое пятно оранжеватого света, так подходящего к знаменам отряда.
— Стой!
— Свои!
Игги на всякий случай поднял руки — дула смотрели на него вместе с глазами караульных. В темноте плащи со стены могли особо не разглядеть. Впрочем, не узнав в лицо — всё равно бы просто так близко не подпустили.
— Стой, говорю! Кто таков?
— Из роты Бенедикта! Донесение от Люльи, из порта!
Пока часовые оттаскивали перегораживающую проход телегу, Игги успел коротко объяснить им, как плохо дело. Наверное, не стоило этого делать — раньше приказов слухи поползут по всему лагерю, но спохватился десятник поздно.
Пару минут спустя заспанный Бенедикт и совершенно бодрый Регендорф внимательно слушали его. Старый монах потирал виски и шевелил бородой, пытаясь осмыслить случившееся. Рыцарь мял в руках оранжево-красный берет, сшитый по нортштатской моде. Игги чувствовал, что шатёр плотно обступили, хотя и не мог видеть сквозь стены. Наверняка в пересказах через вторые, третьи и десятые уста новости сделались ещё более тревожными.
— Пока мы не знаем о судьбе капитана и Ангуса, Люлья главный. — констатировал Регендорф.
— Да смилостивится над нами Творец Небесный, это именно так.
— Нам нужно вернуться с ответом. Мы должны…
— Нет. — прервал десятника Бенедикт. — Кого другого пошлём, причём на лошади. От вас при мне больше толку.
Спорить тут было, конечно, невозможно — хотя Игги совсем не обрадовался. Ему очень хотелось скорее вернуться в порт. Бенедикт поспешил в свой шатёр, а Регендорф и так оказался в броне — ему только поднесли старомодный шлем с забралом.
Лагерь зашумел. В такт забили барабаны — играли тревогу. Сотни сапог и башмаков грохотали нескладно, но почти так же громко. Зажигались новые факелы, офицеры поднимали знамёна и созывали своих подчинённых. Из потоков тел, заструившихся между палатками и тентами, к ним тянулись ручейки — солдаты собирались вокруг десятников, те вели десятины к своим сержантам. При понятном волнении никто, однако, не паниковал: каждый превосходно знал, что лично ему делать в такой ситуации.
Игги оставшихся троих подчинённых разыскал с трудом, но всё же разыскал. Бо пока не стоял на ногах, а десятого, взамен погибшего Густава, им назначить не успели. Пускай: и восьмерыми-то командовать юноше пока было немного боязно.
— Велено лезть на стену. — объявил Игги своим.
«Стена» — громко сказано, конечно. Но тяжёлые боевые возы с мантелетами даже против какой-никакой армии показывали себя хорошо. А для местного мужичья — уж точно солидная преграда, покуда её защищают отличные стрелки. Потому Бенедикт и рассудил, что здесь от Игги с Кеннетом проку больше. Вспомнил, может, тот выстрел по стене Фадла?
Игги взобрался на ограду и окинул взглядом площадь.
То, что ещё недавно было отдельными людскими островками, уже сливалось в единую массу: пока разреженную, но скоро это будет плотная толпа. Народ прибывал со всех улиц, упиравшихся в пустырь. Показались и городские стражники, но настолько малым числом, что это не имело ровно никакого значения. Ни хорошего, ни плохого.
Факелов стремительно прибавлялось: как звёзды на небе зажигаются, пока сгущается мрак. Гул тоже усиливался. Сомнений насчёт опасности для лагеря не осталось — полезут на стену, ещё как полезут.
— Жалко дураков… — вздохнул Хуан.
Вряд ли горожане представляли, с чем столкнутся. Силу порохового оружия сполно ценили за эти годы мураддинские ветераны, но не простые жители Альма-Азрака. И не жрец, проповедовавший против наёмников. Порох — это хорошо, конечно, но численное преимущество врага становилось всё более пугающим.
— Кончится всё это херово. — заключил Кеннет.
Он заряжал обычную аркебузу, новомодное лимландское винтовое ружьё пока висело за спиной. Арджи поджигал фитили, а Карл возился с ремнями кирасы: броню он нацепил кое-как, второпях. Прыщавое лицо Хуана выглядело абсолютно спокойным. Этого парня ничто не могло выбить из колеи — он даже Кеннета спокойно терпел! Что уж там бой…
— Херово. — согласился Игги. — Но надеюсь, не для нас.
***
Встреча с Сулимом оставила у визиря тяжёлое впечатление — надежда на то, что жрец сделает всё как надо, была крайне робкой. Очень, очень велика вероятность, что станет только хуже — и вместо умиротворения толпы Сулим накалит атмосферу пуще прежнего.
Казалось бы, дурнее ничего быть не может. Как же Джамалутдин-паша ошибался!..
Перед дворцом халифа он обнаружил крайне возбуждённую толпу придворных — и сохраняющих ледяное спокойствие солдат Святого Воинства, выстроенных в безупречные коробки. Лунный свет играл на начищенных шлемах с личинами, на ростовых щитах, грудных зерцалах, стальной чешуе. К тёмному небу тянулись наконечники копий.
Воистину воодушевляющее зрелище, если надеешься вскоре увидеть славный бой. И весьма печальное, если стремишься к обратному.
