кармане.
В середине августа работа встала. Не приехал грузовик со стеклом, и курить приходилось по-прежнему сидя перед пустыми проёмами.
Тогда Савельев увязался с участковым и его друзьями, которые ехали на охоту в горы.
Он даже не понял — на кого те собирались охотиться — не то на козлов, не то на кого-то ещё. Хоть бы и на горных ослов, ему было всё равно.
Он знал, что если останется без дела, то запьёт. Он много пил на Севере, и почувствовал в те времена, что ещё один опыт со спиртом будет гибельным. Во время страшного запоя Полярной ночью он чуть не наложил на себя руки, и теперь остерегался любого повода.
Савельев ехал на грузовике — степь до самых гор была ровной, как стол. Положи кирпич на педаль газа и спи за рулём. Но Савельеву не нужно было вести — за рулём сидел шофер, а рядом дремали председатель совета и участковый.
Савельев спал в кузове, пока грузовик гнал мимо бесконечной запретной зоны.
Война стала невероятной, но минных полей никто не отменял.
Савельев, просыпаясь, видел в окошечко одну и ту же, предупреждающую о стрельбе на поражение, табличку.
Но местные не боялись военных, они боялись непонятных богов плоскогорья. Путь к нему лежал через степь, в которой оставляли мёртвых, чтобы звери ускорили их слияние с миром и разметали их кости. Как-то, задолго до войны, тут началась чума, и военные встали кордонами на дорогах. Мертвых запретили оставлять в степи, но потом чума ушла, а за ней ушли военные кордоны, и всё пошло по-старому.
Поэтому местные старались лишний раз не пускаться в этот путь.
Савельеву дали ружьё, но он тяготился им, как лишним инструментом, взятым на стройку.
Однажды он был на охоте в степи, когда из мчащегося грузовика люди палили по сайгакам. Была ночь, и сайгаки не могли вырваться из света автомобильных фар. Отчего-то им было невозможно скрыться в темноту.
Савельеву было это не в радость, но в тот раз правила устанавливал не он.
А теперь он ехал с другими людьми, что были ближе к природе. Эти местные ещё не успели поссориться с ней и были лишены бессмысленного азарта людей из города. Впрочем, и они далеко ушли от своего естественного бытия, от всех этих принцесс зимы и лета, но не настолько, чтобы охотиться бестолково и жестоко.
Впрочем, охота была удачной, хотя Савельев только раз бессмысленно выстрелил в небо.
Убитых козлов стащили к костру, и шофёр принялся колдовать над тушами. Рога шли на продажу и подарки городскому начальству, а остальное оставалось у местных.
Савельев, сидя у огня, молча дивился климату: в степи было лето, но тут царила вечная зима. Грудь перехватывало от недостатка кислорода, видимо, они поднялись довольно высоко. Вокруг, между камней, лежали грязно-белые языки снежников.
Ночью от непривычной пищи у него прихватило живот. Тогда Савельев встал и пошёл по нужде — подальше от потухшего костра, где ещё пахло мясом и кровью. Над ним висело чёрное, полное непонятных звёзд небо, в котором он не узнавал ни одного созвездия.
Отойдя далеко и сделав свои дела, он понял, что заблудился. А в поисках дороги, вернее, своего же извилистого пути по камням, забрёл ещё дальше.
Он сразу похвалил себя за то, что оделся не наскоро.
Замёрзнуть он не успеет, но идти дальше — смысла нет.
Савельев присел в распадке и наломал скудных веточек от какого-то высохшего куста. Пламя грело только руки, но до рассвета, рассудил он, этого хватит.
Однако холод тут же накрыл его волной, и Савельев нескоро очнулся от забытья.
Освещённая местность показалась ему незнакомой.
Тогда Савельев поднялся на каменистую гряду, но ничего знакомого оттуда не увидел.
Он начал движение в распадок.
Камень под ногой провернулся, и Савельев скатился ниже, внезапно заскользив по гладкой поверхности.
Он упал на четвереньки. Под ним было зеркало замерзшего озерца, покрытое налётом каменной пыли.
Неподалёку изо льда торчал кусок металла.
Это были порванные, будто бумага, листы со следами окалины. Он пнул один из них ногой и увидел под ним чистый лёд.
Из-подо льда на него глядело спокойное лицо с открытыми глазами.
Савельев снова встал на четвереньки, уставившись перед собой. В нескольких сантиметрах под замёрзшей водой, как портрет под стеклом, лежала женщина. Савельев смотрел на серое лицо горной принцессы, не думая ни о чём.
Лицо было гладким и чистым, поцелуй — и она пробудится ото сна, как в сказках.
Только на лбу осталась морщинка — прямо под краем белой шапочки с ткаными буквами «СССР».
Только позови, прикоснись — она встанет.
Наконец, Савельев встал и сделал шаг назад. Кроме двух кусков рваного металла, ничего не указывало на прошлое, да и они, перевёрнутые, теперь сливались с пылью на льду.
Ветер пел в ушах свою песню, вокруг была пустота и серое небо без солнца.
Сколько прошло лет? Двадцать, не меньше.
Она встанет, только прижмись к этим холодным губам.
Тогда он повернулся и ударил ногой по краю снежника, обвалив его. Маленькая лавина чуть не сбила его с ног. Снег лёг толстым слоем поверх льда, и теперь ничто больше не напоминало о принцессе из космоса.
Савельев снова поднялся, уже на другую гряду, обошёл озерцо и увидел, что ночевал в двух шагах от своих товарищей.
Они ещё не проснулись, и только шофёр на его глазах выполз из кузова и стал мочиться в двух шагах от костра. Мёртвые козлы лежали рядом, бесформенные как кучи тряпья, только круглые их рога упирались в камни, будто якоря.
Его исчезновения никто и не заметил.
Принцесса за горной грядой спала, и мир был спокоен.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
14 августа 2017
Лёгкий дар или сарказм судьбы (2017-08-18)
Это был молодой человек из тех, что были праведными комсомольцами. Они поднимались вверх, ступенька за ступенькой. Кажется, они и были рождены сразу в костюмах, с алой Комсомольской капелькой крови на лацкане. Он рано стал начальником и ещё раньше защитился.
Однажды его приятель собрался за границу, вернее, его послали в командировку. Друзья провожали командировочного два дня и пили так крепко, что лица их стали неотличимы. Друзья поехали в аэропорт, и молодой человек случайно улетел в Швецию. Ни комсомольская молодость,
