После Первой мировой войны официальные круги провозгласили возврат к традиционным ценностям и идеям, но среди рабочих и интеллектуальной элиты популярными были социальные реформы и даже революционные идеи. Во время Второй мировой войны между устремлениями и реальностью стало значительно меньше расхождений. Жажда перемен у народа и молчаливое признание руководящей верхушкой того, что предвоенное общество было несправедливым и социально разделенным, оказались созвучны друг другу и превратились в один из самых главных результатов войны для британцев. Важным аспектом этих изменений явилось то, что профсоюзы, в отличие от периода, последовавшего после 1918 г., перестали играть роль аутсайдеров. Бевин, пользовавшийся большим авторитетом и возглавлявший профсоюз транспортных и неквалифицированных рабочих, стал одной из самых влиятельных фигур в правительстве, после того как в мае 1940 г. Черчилль назначил его министром труда. Под его руководством профсоюзы начали работать с правительством над проблемой урегулирования трудовых отношений, улучшения условий труда в промышленности и над выработкой стратегии экономического планирования, чего раньше никогда не бывало. Ситрин, занимавший пост генерального секретаря Британского конгресса тред-юнионов (БКТ), практически стал еще одним членом правительства.
Нельзя сказать, что во время войны не было забастовок: в 1942 г. бастовали горняки в Кенте, в 1941 г. имели место стачки ремесленников Клайда, в 1942-1943 гг. – Южного Уэльса. Но на фоне складывающегося национального консенсуса эти стачки казались довольно незначительными. К концу войны, в 1945 г., БКТ обнародовал новый список общественных приоритетов, в который были включены национализация главных отраслей промышленности и коммунальных услуг, обеспечение полной занятости населения, создание государства всеобщего благосостояния в том виде, в каком оно было представлено в докладе Бевериджа. Здесь фигурировала возникшая в военные годы эгалитарная финансовая политика, исходящая их требования «справедливость для всех».
Это стремление к переменам было характерно для всех слоев общества, причем к нему активно примешивался политический радикализм. В период между 1940-1945 гг. Британия «полевела» больше, чем когда-либо в своей истории. В правительстве Черчилля четко прослеживается деятельность министров-лейбористов, оказывавших воздействие на внутреннюю политику. Уже упомянутый Бевин, заместитель премьер-министра Клемент Эттли, министр внутренних дел Герберт Моррисон, Гринвуд, Хью Далтон и др. стали известными политическими деятелями и пользовались доверием народа. На них надеялись, как надеются на талисман, и верили, что после окончания войны наступит период реконструкции. Реформистами были и министры-консерваторы, например Батлер, автор закона об образовании. Их убеждения совпадали со взглядами новых сторонников государственного планирования, среди которых встречались не только теоретики либеральных ценностей, такие, как Кейнс и Беверидж, но и совершенно аполитичные технократы.
Стало ясно, что в радикалов превратились все: и те, кто исполняет государственные обязанности в Вестминстере и Уайтхолле, и остальная публика, что было зафиксировано результатами опросов Института Гэллапа и опубликовано в газетах. Причем этим данным современники не придавали особого значения, так как опросы общественного мнения были еще непривычной формой социологического исследования, к тому же пришедшей из-за океана. На дополнительных выборах в некоторых случаях удавалось выиграть Христианской социалистической партии всеобщего благосостояния, имевшей нечеткую политическую платформу. Народ с энтузиазмом приветствовал Красную армию, особенно популярную после победы под Сталинградом и наступления на Берлин. Поговаривали, что в британской армии даже получили распространение новые левые идеи, которые обсуждали в воинских частях и специальных информационных кружках. Солдаты, несшие службу в пустыне или на Дальнем Востоке, посылали домой гневные письма, в которых говорилось, что после войны они намерены добиваться улучшения своей жизни.
По мере того как война близилась к завершению, мысль о послевоенной реконструкции все глубже укоренялась в сознании людей. В 1918 г. многие задуманные проекты оказались слабо разработанными и, попав в руки Министерства финансов, были забыты. Но на этот раз сама война являлась действительно народной. Идеи были четко выражены, поддерживались общим демократическим порывом и имели научную основу. Как только война закончилась, результат этих умонастроений стал очевиден при довольно драматических обстоятельствах. В мае 1945 г., через несколько дней после победы над Германией, когда военные действия против Японии на Дальнем Востоке еще продолжались, коалиционное правительство Черчилля неожиданно распалось. Глава Лейбористской партии, отвечая на пожелания рядовых ее членов, настоял на том, чтобы министры-лейбористы, к огромному разочарованию Черчилля, покинули кабинет. Всеобщие выборы были назначены на июль.
Повторить «купонные выборы» 1918 г. теперь было нереально. Возможно, Кейнс оказался тогда не совсем прав, утверждая, что чистоту тех выборов подпортили истерические выкрики типа «повесим кайзера», хотя отчасти так оно и было. Общая патриотическая экзальтация ноября-декабря 1918 г. сослужила в то время плохую службу духовному состоянию народа. Настроение, присущее британцам в июне-июле 1945 г., было куда более трезвым. Население сосредоточилось на проблемах жилья, здравоохранения, полной занятости и возрождения промышленности, т.е. гораздо больше интересовалось послевоенным социальным переустройством, чем внешней и имперской политикой. Поэтому престиж и власть Черчилля, который во время войны пользовался огромным уважением, теперь были не только не нужны партии консерваторов, но даже мешали ей.
К всеобщему изумлению, в результате таких умонастроений произошло беспрецедентное изменение в распределении голосов избирателей между партиями, какого страна не видела с 1906 г. Лейбористы выиграли 203 новых мандата, получив в целом 394 места в Парламенте против 210, доставшихся консерваторам. Отнюдь не яркий, немногословный лидер лейбористов К.Эттли вдруг оказался на Даунинг-стрит, 10, во главе правительства, избранного подавляющим большинством. Рядом с ним заняли места его опытные коллеги: Бевин, назначенный на пост министра иностранных дел, Моррисон, заместитель премьер-министра, Далтон, министр финансов, и сэр Стаффорд Криппс во главе Министерства торговли. Так прореагировали британцы на изменившуюся во время войны общественную атмосферу. Кроме того, это был их приговор по тем делам, что вызывали горечь в 30-е годы – о мюнхенском договоре, об Испании, о Ярроу и о «голодных маршах», – с запозданием приведенный в исполнение. Британия – редкий момент в ее истории! – являла собой картину разобщенности и нарушения преемственности. И левые министры, и сам электорат пребывали в состоянии одновременно восторга и недоумения. Новый министр-лейборист Джеймс Гриффитс в неподдельном изумлении вопрошал по этому поводу: «И что же дальше?
Послевоенный период
Однако в действительности преемственность никто не нарушал, просто одна фаза развития следовала за другой. В течение шести лет правления, с 1945 по 1951 г., лейбористское правительство пользовалось поддержкой населения, хотя бывали и периоды неприятия. Лейбористы сумели создать новый тип консенсуса – социал-демократическую модель, которая базировалась на смешанной экономике и государстве всеобщего благосостояния, обеспечила достаточно благополучный переход Британии через трудные годы послевоенной трансформации и сохранилась в своей основе в течение жизни еще одного поколения и даже дольше. Только в конце 70-х годов, когда возник совсем новый политический и экономический климат, наследию Эттли был брошен решительный вызов. Но до тех пор баланс между нововведениями и стабильностью, достигнутый в послевоенные годы, как будто бы устраивал всех.
Безусловно, правительству Эттли удалось воплотить большую программу реформ. Основные отрасли промышленности и ведомства перешли в государственную собственность, среди них: угольная промышленность, железные и автомобильные дороги, гражданская авиация, газ, электричество, телеграф, радиовещание и даже Банк Англии. Всего в общественную собственность перешло 20% национальной индустрии. Теперь свободные от контроля общественности корпоративные группы капиталистов были заменены столь же недоступными для надзора корпоративными группами бюрократов. Только в ходе национализации предприятий металлургической промышленности в 1948-1949 гг. выявились разногласия в правительстве по поводу основных условий обобществления, как они определялись в манифесте лейбористов 1945 г.
