– Что ж это такое будет? – перебил Орошина Марко Данилыч. – Складчина, компания на акциях, как ноне стали называть?
– А хоша б и так, – тряхнув окладистой бобровой с искрой бородой и нахмуря брови, молвил Онисим Самойлыч, спесиво поглядев на Смолокурова.
– Складчинной торг барышей не дает, – отвернувшись от него, сказал Марко Данилыч.
Почти все согласились со Смолокуровым. То было у всех на уме, что, ежели складочные деньги попадут к Орошину, охулки на руку он не положит, – возись после с ним, выручай свои кровные денежки. И за то «слава Богу» скажешь, ежели свои-то из его лап вытянешь, а насчет барышей лучше и не думай… Марку Данилычу поручить складчину – тоже нельзя, да и никому нельзя. Кто себе враг?.. Никто во грех не поставит зажилить чужую копейку.
Зубами далее скрипнул Онисим Самойлыч, видя, что лакомой складчине в руки его не попасть. Замолчал.
– А ведь Онисим-от Самойлыч сказал правду, – помолчав несколько, молвил Сусалин. – Ежели бы, значит, весь товар был в наших руках, барышей столько бы пришлось, что и вздумать нельзя. Ежели друг дружку не подсиживать, рубль на рубль получить можно. Потому все цены будут в наших руках… Что захотим, то и возьмем.
«Рубль на рубль! – подумал каждый из рыбников. – Да ведь это золотое дно, сто лет живи, такого случая в другой раз не выпадет. Только вот беда – складчину кому поручить?… Кому ни поручи – всяк надует…»
Долго молчали, потом опять запищал дородный Седов:
– Хоша я давеча над покупателями маленько и подтрунил, а ведь надо правду сказать, они наличными-то, пожалуй, раздобудутся. Нонче вон эти банки завелись, что под заклад товаров деньгами за малые проценты ссужают.
– Да ведь товар-от надо купить, без того банк денег не даст, – промолвил рыбник – мелкая сошка, человек небогатый.
– Нешто доронинские зятья на каку-нибудь неделю либо дён на десяток не поверят. Векселя возьмут, – сказал Седов.
– Как не поверят?.. Поверят, – заговорили рыбники.
– Тогда, значит, у нас по усам текло, а в рот не попало, – продолжала та же мелкая сошка. – Бьем на барыши, а, пожалуй, получим голыши[498]. Беспременно надо у них перебить. А начинать, так начинать тотчас – завтра же.
– Что правда, то правда, – вступился Белянкин Евстрат Михайлыч. Родом и жительством был костромич, рыбник не крупный, такая же мелкая сошка. – Дело тут самое спешное, – сказал он, – товарищества на вере составить некогда, складочны деньги в одни руки отдать нельзя, потому что в смерти и в животе каждого Бог волен. Примером сказать, поручили бы вы мне свои капиталы. Не к тому говорю, чтобы в самом деле такое доверие вы мне сделали, – человек я махонький, и мне этого ни в каком разе нельзя ожидать. Единственно для ради примера говорю. Ну-с, вот вы мне свои капиталы и препоручили, чтоб я завтрашний день раным-ранехонько сделал покупку. Хорошо. А я, пришедши отсюда, из Рыбного трактира, возьми да и помри. Потому в смерти и животе Бог волен. Ну, вот я и помер, а деньги-то ваши у меня налицо, а у вас документов никаких на меня нет. Нешто, вы думаете, наследники-то мои отдадут вам деньги?.. Как же! Держи карман… Ни в каком разе! Припрячут, и вся недолга. И всяк то же сделает, до кого ни доведись… Сами не хуже меня знаете… После там судись да возись, а денежки – пиши пропало… Потому какие у вас доказательства?.. Какие документы можете вы в суде предъявить?
– Векселя можно взять, – заметил Сусалин.
– Ладно-с, оченно даже хорошо-с. Можно и векселя взять, – сказал Белянкин. – Да дело-то, Степан Федорыч, завтра ранним утром надо покончить. Когда ж векселя-то писать? Ночью ни один маклер не засвидетельствует… А после давешнего разговора с Лебякиным да с Колодкиным они завтра же пойдут умасливать доронинских зятьев, чтоб поверили им на неделю там, что ли… Верно знаю о том, сам своими ушами вечор слышал, как они сговаривались.
Все замолчали, а Марко Данилыч ровно ото сна проснулся и, лениво позевывая, промолвил:
– Надо ковать железо, поколь горячо.
Орошин словечка не выронил, другие рыбники, и тузы и мелкая сошка, тоже помалчивают себе.
А Белянкин свое:
– К примеру я вам про себя говорил. А ежели б у меня своего капитала не тридцать тысяч, а три миллиона было, а векселей-то с меня не взяли, тогда бы наследникам моим и прятать ваших денег не было надобности. «Тятенькины», да и дело с концом. Вот оно что!
Все молчали. Злобно смотрел Орошин на Белянкина.
– Что ж делать-то? – спросил наконец, оглядывая собеседников, Сусалин.
Никто ни полслова. Немного подумавши, молвил Сусалин:
– А по-моему, вот бы как. Складчины не надо, ну ее совсем!.. Пущай всяк при своем остается. Смекнемте-ка, много ль денег потребуется на закуп всего каравана и сколь у кого наличных. Можем ли собрать столько, чтобы все закупить? Кто знает, чего стоит весь товар по заявленным ценам?
– Тысяч триста, пожалуй, и больше, – молвил Белянкин.
– Хорошо, – сказал Сусалин и постучал ложечкой о чайную чашку. Стремглав вбежал половой, широко размахивая салфеткой. – Вот что, любезный, – сказал ему Сусалин, – попроси ты у буфетчика чистый листок бумажки да перышко с черниленкой. На минутку, мол.
– Сейчас-с, – отрывисто промолвил проворный половой и полетел вон из комнаты.
Подали бумагу, перо, чернила. Сусалин сказал:
– Пущай каждый подпишет, сколько кто может внести доронинским зятьям наличными деньгами. Когда подпишетесь, тогда и смекнем, как надо делом орудовать. А по-моему бы, так: пущай завтра пораньше едет кто-нибудь к Меркулову да к Веденееву и каждый свою часть покупает. Складчины тогда не будет, всяк останется при своем, а товар весь целиком из наших рук все-таки не уйдет, и тогда какие цены ни захотим, такие и поставим… Ладно ль придумано?
– Ладно, ладно, – заголосили все, опричь Орошина, Марка Данилыча и Белянкина. У них у троих было что-то свое на уме.
– С молодших начинай, – пропищал Седов. – Большаки добавят, чего у мелкоты не хватит.
Белянкин протянул руку за бумагой, промолвив:
– Слабей меня здесь нет никого.
И подписал. Лист пошел вкруговую. Когда все, кроме первейших тузов, подписали его, лист подали Орошину.
Надменно передвинул он его к Смолокурову.
– Марко Данилыч завсегда говорит, будто я много его богаче, – с усмешкой сказал Онисим Самойлыч. – Хоша это и несправедливо, да уж пущай сегодня будет по его. Уступаю… Пущай наперед меня пишет.
Усмехнулся Марко Данилыч, переглянувшись с Белянкиным. Не говоря ни слова, взял он перо, сосчитал, на сколько подписано, и затем, подписавшись на триста тысяч, подвинул лист к Орошину.
Вздел очки Онисим Самойлыч и весь посоловел, взглянув на бумагу.
– Мне-то что ж осталось? – злобно вскликнул он, глядя зверем на Марка Данилыча.
Никто ни слова, а Онисим Самойлыч больше да больше злобится, крепче и крепче колотит кулаком по столу. Две чайные чашки на пол слетело.
– Подписывайтесь, – с легкой усмешкой сказал ему Белянкин. – После сделаем разверстку.
– Убирайся ты к черту с разверсткой!.. – зарычал Орошин, бросая на стол подписной лист. – Ни с кем не хочу иметь дела. Завтра чем свет один управлюсь… Меня на это хватит. Дурак я был, что в Астрахани всего у них не скупил, да тогда они, подлецы, еще цен не объявляли… А теперь доронинской рыбы вам и понюхать не дам.
И, плюнув, скорыми шагами пошел вон из комнаты.
Рыбники, кроме Марка Данилыча да Белянкина, головы повесили… «Рубль на рубль в две-три недели – и вдруг ни гроша!» – думали они. Злобились на Орошина, злобились на Марка Данилыча.
Взял Смолокуров подписной лист и громко сказал честной компании:
– Себе я возьму этот лист. Каждый из вас от меня получит за наличные деньги товару, на сколько кто подписался. Только, чур, уговор – чтоб завтра же деньги были у меня в кармане. Пущай Орошин хоть сейчас едет к Меркулову с Веденеевым – ни с чем поворотит оглобли… Я уж купил караван… Извольте рассматривать… Только, господа, деньги беспременно завтра сполна, – сказал Марко Данилыч, когда рыбники рассмотрели документ. – Кто опоздает, пеняй на себя – фунта тот не получит. Согласны?
– Согласны, согласны! – закричали рыбники, и каждый от усердия старался всех перекричать.
Поднялись благодарности Марку Данилычу. Заказали ужин, какой только можно было состряпать в Рыбном трактире. Холодненького выпили. Пили за здоровье Марка Данилыча, за здоровье Авдотьи Марковны, на руках качали благодетеля, «многолетие» пели ему. Долго на весь Рыбный трактир раздавались радостно пьяные голоса:
Еще дай Боже, еще дай Боже,Еще дай Боже, еще дай Боже,Здравствовати!
Господину, господарю,Господину, господарюНашему!..
Свет ли Марку, свет ли Марку,Свет ли Марку, свет ли МаркуДаниловичу!
Еще дай Боже, еще дай Боже,Еще дай Боже, еще дай Боже,
Многая, многая,Многая лета!Многая лета!
Благодушно улыбался Марко Данилыч, глядя на воздаваемый ему почет. А больше всего тем был он счастлив, тем доволен, что подставил подножку Онисиму Самойлычу. «Лопнет с досады пес смердящий! – в радостном восторге думал Марко Данилыч. – Передернет его, как услышит он, что я весь караван скупил».
