Остров, на который мы перебрались[347], показался мне одним из чудесных уголков земного шара: красивый плоский берег, усеянная белыми раковинками древняя береговая терраса, узкая полоса чистой воды вдоль берега, на дне которой виднелись улитки и морские ежи (Echinus), а на поверхности воды плавали дафнии (водяные блохи).
На скалах наверху сидели сотни болтливых люриков, а возле нас с веселым чириканьем бойко перепархивали с камня на камень пуночки. Внезапно сквозь легкий слой облаков проглянуло солнце, и весь мир кругом просиял. Здесь кипела жизнь, земля не скрывалась под снегом, здесь уже не было бесконечных дрейфующих льдов. Повсюду виднелись медвежьи следы, попадались и песцовые. На дне морском у самого берега я заметил целые леса водорослей (Laminaria и Fucus). У подножия скал кое-где лежали сугробы красивого розоватого снега[348].
На северной стороне острова на одной из скал виднелось множество чаек, высиживавших яйца и сидевших с птенцами на выступах скалы. Мы, конечно, не удержались, полезли наверх, чтобы сделать снимки этой необычайной картины птичьей семейной жизни. С высокой скалы открывалась панорама плавучих льдов: они расстилались под нами беспредельной белой равниной, исчезающей вдали за горизонтом. По этим льдам мы прошли, и где-то далеко среди них еще дрейфовал «Фрам» с нашими товарищами.
Хотелось залезть на самую вершину, чтобы иметь более обширное поле зрения и, быть может, подойти к разрешению загадки: где мы находимся? Но едва мы достигли западной стороны острова, как опять спустился и залег на вершине туман. Пришлось удовлетвориться тем, что мы взобрались немного по склону и осмотрели пространство, простирающееся к западу.
Вдали лежала открытая вода; она казалась настоящим морем, но прежде чем добраться до нее, нужно было пройти порядочное расстояние по льду. Вдоль земли на некотором расстоянии тянулось разводье. Попробовали им воспользоваться. Но оно было покрыто тонким молодым льдом, и мы не рискнули пробиваться по нему в своих каяках. В таком льду недолго прорвать в каяках дыры. Пройдя немного на юг, в конце концов решили высадиться, чтобы идти по льду.
Пока высаживались, вокруг стали появляться один за другим большие тюлени. Выставив головы, вплотную возле нас, они изумленно рассматривали своими огромными глазищами занятых чем-то людей, потом, сильно нырнув, поднимали каскады брызг и исчезали, чтобы опять вынырнуть на другом месте. В общем они не переставая болтались вокруг нас, пыхтели, ныряли, опять появлялись и так быстро переворачивались, что вокруг возникали целые водовороты. Было бы довольно легко поохотиться на них, если бы в этом была нужда.
Наконец, после многих усилий выбрались на край льда. Перед нами, насколько хватал глаз, расстилалась синяя водная поверхность и казалось, что впредь придется иметь дело только с ней. На севере лежала земля[349], обрывистые темные базальтовые утесы ее отвесно падали в море. Подальше к северу выступал мыс за мысом, а еще дальше мерцал голубоватый ледник. Внутреннюю часть острова сплошь покрывал ледник. Под облаками, висевшими над землей, проступала полоска красного ночного неба, отражавшаяся в угрюмых волнах моря.
Затем на веслах отправились дальше на запад вдоль стены ледника, покрывающего всю землю к югу от нас. По мере приближения к выступающему на запад мысу нас охватывало все большее волнение. Повернет ли там берег к югу? Нет ли земли дальше к западу? Это должно было решить нашу судьбу; от этого зависело, вернемся ли мы домой в нынешнем году или придется зимовать здесь. Ближе и. ближе подъезжали мы к мысу, двигаясь вдоль отвесной голубоватой ледяной стены. Наконец дошли до мыса[350]. И тут сердца радостно забились: берег поворачивал на юго-запад, а к западу расстилалась вода, одна только чистая вода!
Впереди, невдалеке от нас, виднелась свободная ото льда гора, возвышавшаяся над ледником[351]. Это была удивительно высокая скала, острая, словно лезвие ножа, одна из самых крутых и остроконечных, какие мне когда-либо приходилось видеть. Она состояла сплошь из темных базальтовых колонн, зазубренных, как гребень. Посредине скалы была выемка, и мы взобрались туда, чтобы осмотреть путь к югу.
Наверху в этом ущелье дул резкий, пронзительный ветер. Гора в этом месте была неширока. На южной стороне она круто обрывалась на высоте нескольких сот метров, уходя отвесно вниз к плоскому берегу.
Пока мы стояли там, я вдруг услыхал позади себя визг и, оглянувшись, увидел двух песцов, дравшихся из-за люрика, которого один из них только что поймал. Они яростно царапались и кусались на самом краю обрыва, вырывая друг у друга добычу, и вдруг заметили нас. Мы были от них на расстоянии не больше шагов десяти. Сразу перестав драться, песцы изумленно поглядели на людей и принялись бегать вокруг, присматриваясь то с той, то с другой стороны.
Над нами с несмолкаемым ликующим криком пролетали взад и вперед, с одного выступа на другой, стаи люриков. К юго-западу тянулась, насколько можно было разглядеть, чистая вода. Ветер дул попутный. Хотя мы сильно устали, но порешили воспользоваться этим благоприятным обстоятельством. Наскоро перекусив, поставили на каяках мачты, подняли паруса и, отчалив ранним утром, поплыли, пока ветер совсем не улегся. Тогда высадились на кромку берегового припая и расположились лагерем[352]. Отдыхая здесь, я радовался как ребенок мысли, что мы, значит, действительно находимся на западном берегу Земли Франца-Иосифа, перед нами чистая вода, и мы не зависим больше ни ото льдов, ни от течения».
«Среда, 24 августа. Никогда, кажется, не кончатся превратности этой жизни! Когда делалась последняя запись, я был полон бодрости и надежд; и вот уже седьмой день сидим на одном месте. Путь преградили непогода и плотно нагромоздившиеся у берега ледяные глыбы; со всех сторон лежит непроходимый, изломанный и сплоченный лед. Ничего не видно, кроме ледовых нагромождений, торосов и прочих препятствий. Бодрость духа у нас пока еще сохранилась, но надежда – надежда на скорое возвращение домой – давно уже покинула нас; видимо, предстоит провести в этих местах долгую, темную зиму.
В полночь с 17 на 18 августа тронулись с нашего предыдущего привала при чудесной погоде. Правда, было пасмурно и солнце не проглядывало, но весь горизонт на севере восхитительно алел отблесками солнца, облака отливали золотом, а тихое море дремало, отражая в себе все эти краски. Дивная ночь! Каяки легко скользили по зеркальной морской глади, слегка шурша под тихими ударами весел. Вокруг – ни единой льдины. Плыли словно в гондоле по Canale grande[353], лучшего и пожелать нельзя. Но в этой тишине таилось что-то тревожное, да и барометр сильно падал. Быстро приближались к мысу, видневшемуся на ЮЮЗ, до которого, по моим расчетам, оставалось еще примерно мили три[354].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
