Эти программы, позаимствовав названия из медицинских словарей — вирусы, прионы, солитеры — со странной точностью воспроизводили поведение своих органических родственников. Некоторые были безопасны — не более чем шутки, изобретенные, чтобы удивлять или развлекать компьютерных операторов неожиданными сообщениями и изображениями на дисплеях. Другие были гораздо более злонамеренными — специально разработанными инициаторами катастроф.
В большинстве случаев они преследовали абсолютно корыстные цели; это было оружие, которым опытные преступники имели обыкновение шантажировать банки и коммерческие организации, полностью зависящие теперь от эффективного действия их компьютерных систем. Большинство жертв решили не рисковать возможностью непоправимого бедствия, получив предупреждение, что их банки данных будут автоматически стерты в определенное время, если они не переместят несколько миллионов долларов на некоторый анонимный счет в другой стране. Они спокойно выплачивали, часто даже не уведомляя полицию, чтобы избежать публичных или даже личных затруднений.
Такое вполне понятное желание сохранить секретность позволило легко осуществить задержание этих разбойников электронных сетей: но даже после того, как их поймали, законодательство обращалось с ними довольно мягко, потому что никто не знал, как относиться к такому составу преступления, ведь, в конце концов, они действительно никого не ранили, не так ли? Многих злоумышленников после отбытия ими кратких сроков наказания спокойно наняли их бывшие жертвы, следуя старому принципу, что лучшие егеря получаются из браконьеров.
Эти компьютерные преступники руководствовались исключительно жадностью и, конечно, не имели намерения уничтожить организации, ставшие их жертвами: ни один здравомыслящий паразит не убивает хозяина. Но действовали и другие, намного более опасные враги общества…
Обычно, это были трудновоспитуемые подростки, работающие в одиночку и, естественно, абсолютно тайно. Они создавали программы, вызывавшие опустошение и беспорядок на планете и распространявшиеся по международным кабельным и радио сетям или на физических носителях типа дискет и компакт — дисков. После чего они наслаждались свершившимся хаосом, упиваясь ощущением власти, которое все это давало их жалкой психике.
Иногда этих извращенных гениев находили и брали под свое крыло национальные секретные службы в своих собственных тайных целях — обычно, чтобы взломать банки данных конкурентов. Это было довольно безопасное поле деятельности, поскольку заинтересованные организации по крайней мере имели некоторое чувство гражданской ответственности.
В отличие от них апокалиптические секты были в восторге от этого нового арсенала, заполучив оружие гораздо более эффективное и более легко распространяемое, чем газ или микробы. К тому же ему было намного труднее противостоять, так как его можно было мгновенно передать по радио в миллионы офисов и домов.
Крах Нью — Йоркского Гавана — банка в 2005 году, запуск индийских ядерных ракет в 2007–ом (к счастью с неактивизированными боеголовками), отключение пан — европейского Управления воздушным движением в 2008–ом, паралич Североамериканской телефонной сети в том же году — все это было инспирировано сектами в качестве репетиции Судного Дня. Благодаря выдающимся усилиям обычно невзаимодействующих и даже враждующих контрразведок, эта угроза была постепенно взята под контроль.
По крайней мере, в это хотелось верить: в течение нескольких сотен лет не происходило никаких серьезных нападений на самые основы общества. Главным оружием победы стал Мыслитель, хотя некоторые и полагали, что за это достижение пришлось заплатить слишком большую цену.
Несмотря на то что разногласия между сторонниками свободы личности и обязанностей перед государством были стары уже в те времена, когда их попытались разрешить Платон и Аристотель, и, вероятно, продлятся до конца времен, все же в Третьем Тысячелетии было достигнут некоторый компромисс. В целом все согласились с тем, что коммунизм — наиболее совершенная форма правления; но, к сожалению, ценой нескольких сотен миллионов жизней было продемонстрировано, что он применим только к социальным насекомым, роботам класса II, и тому подобным ограниченным категориям. Для несовершенных людей наименьшим злом была демократия, часто определяемая как «индивидуальная жадность, сдерживаемая эффективным, но не слишком рьяным правлением».
Вскоре после того, как Мыслитель стал доступен всем желающим, некоторые наиболее образованные и дальновидные чиновники поняли, что он обладает уникальным потенциалом в качестве системы раннего обнаружения. Во время процесса установки, когда новый обладатель подвергался ментальной «калибровке», оказалось возможным выявить многие формы психозов до того, как они могли стать опасными. Чаще всего это становилось лучшей терапией, но когда никакое лечение не помогало, потенциально опасный субъект мог бы быть отмечен специальной электронной меткой или, в крайнем случае, изолирован от общества. Конечно, этому ментальному контролю могли быть подвергнуты только те люди, которые были оснащены Мыслителем, но к концу Третьего Тысячелетия он уже стал настолько же необходим в повседневной жизни, как и персональный телефон в его начале. Фактически любой, не присоединившийся к подавляющему большинству, автоматически становился подозреваемым и подвергался проверке как потенциальный инакомыслящий.
Само собой разумеется, когда «зондирование мозга», как называли эту процедуру ее критики, начало использоваться повсеместно, правозащитные организации подняли крик о грубом произволе; одним из их наиболее эффектных лозунгов был «Мнемошлем или Мнемополиция?». Постепенно и с большой неохотой признали, что эта форма контроля — всего лишь необходимая предосторожность против гораздо худшего зла; и не было никакого совпадения в том, что с общим оздоровлением менталитета религиозный фанатизм быстро сошел на нет.
Когда закончилась затянувшаяся война против киберпреступников, на руках у победителей оказалась сомнительная коллекция трофеев, совершенно непостижимых для любого древнего завоевателя. Конечно, в ней имелись сотни компьютерных вирусов, большинство из которых было очень трудно обнаружить и уничтожить. Но существовало также нечто намного более ужасное — блестяще изобретенные болезни, которые не поддавались лечению, в некоторых случаях не существовало даже самой возможности излечения.
Большую часть из них связывали с именами крупнейших математиков, которые пришли бы в ужас от подобного применения их открытий. Как это свойственно человеческой натуре, чтобы умалить реальную опасность, им давали абсурдные наименования, часто довольно остроумные: Гремлин Геделя, Лабиринт Мандельброта, Комбинаторная Катастрофа, Трансфинитная Западня, Загадка Конвея, Торпеда Тьюринга, Лабиринт Лоренца, Булева Бомба, Ловушка Шеннона, Катаклизм Кантора…
Если возможно какое — либо обобщение, то все эти математические ужасы использовали один и тот же принцип. Для эффективного выполнения своих разрушительных функций им не нужно было производить что-нибудь тривиальное вроде стирания памяти или разрушения кода, совсем наоборот. Их подход был более тонким: они побуждали сервер инициировать программу, которая не могла бы быть закончена до самого конца Вселенной, или которая буквально путалась в бесконечной последовательности шагов. Самым смертоносным примером этого был Лабиринт Мандельброта.
Простейшим примером было бы вычисление числа Пи, или любого другого иррационального числа. Однако, даже самый глупый электрооптический компьютер не мог бы попасть в такую простую западню: давно прошли дни, когда механические кретины размалывали в порошок свои механизмы, пытаясь осуществить деление на ноль…
Перед демонами от программирования стояла сложнейшая цель: убедить свои жертвы в том, что поставленная задача имеет определенное решение, которое могло бы быть получено за конечное время. В битве остроумия между человеком и машиной (очень редко это были женщины, несмотря на такие образцы для подражания как леди Ада Лавлейс, адмирал Грейс Хоппер и доктор Сьюзен Кэлвин) почти неизменно в проигрыше оказывалась машина.
Можно было бы уничтожить выявленные болезни командами СТЕРЕТЬ / ПЕРЕПИСАТЬ, хотя в некоторых случаях это было очень трудно и даже опасно, но они олицетворяли собой огромные затраты времени и изобретательности, правда, приложенные в ложном направлении, и было бы жалко, если бы все это пропало впустую. И, что более важно, их нужно было сохранить для изучения где-нибудь в безопасном месте в качестве гарантии от того, что какой — нибудь злой гений мог бы повторно их изобрести и использовать.
