вернуть Танхылыу на ферму. И на самой встрече Гата не был, ждал начальство в машине.
По правде говоря, после возвращения из Ерекле Гата ни разу даже не поговорил с ней наедине. И когда лишь на следующий день после поездки на ферму Танхылыу сама остановила на улице и заговорила с ним, парень вновь воспрял духом.
— Говорят, Кутлыбаев в Каратау на совещание едет. Нас не возьмет ли? — с явным кокетством сказала она.
— Кого это «нас»?
Танхылыу улыбнулась ехидно и погрозила пальцем:
— Нет, ты только посмотри, еще прикидывается! Забыл, с кем вчера в клубе весь вечер танцевал?
Гата задумался. С кем же он танцевал? Смотри-ка, на чем подцепить хочет! Да, с Дилей танцевал, ну и что?
— Ну, все никак не вспомнишь?
— Не знаю… С Диляфруз раза два станцевали. Только что тут…
Танхылыу этого и хватило. С таинственным видом она посмотрела по сторонам и зашептала:
— Ладно, оправданиями не мучайся. Только и слышу от Диляфруз: «Гата, Гата, Гата!» Наверное, уже весь язык себе отбила: «Вот Гата, вот парень!» Она ко мне тайком раза два заходила. Сам знаешь, как с фермы ушла, девчата готовы изловить меня и съесть, потому Диля и ходит тайком. А как тебя хвалит! Так возносит, того и гляди, об небо шмякнет. А ты: «Не знаю… раза два станцевали…»
— Погоди-ка, Танхылыу, я ведь… ты ведь…
— Не погожу! Все вы, парни, такие, вскружите голову девушке, а потом хвост за спину и в кусты. Пойди поищи другую такую — сама красивая, сама работящая! Короче, вот что, Гата, коли меня за друга считаешь, скажи Кутлыбаеву! У меня и у Дили в Каратау дела есть.
— Так ведь автобус ходит, — упавшим голосом сказал Гата.
— Ну, как хочешь. Только смотри, как бы потом жалеть не пришлось. Диляфруз еще меня обидчивей.
И она повернулась уходить, Гата преградил ей путь.
— К половине второго к правлению приходите. Только ради тебя.
Что за напасть? Он ходит, по Танхылыу душой горит, и если не весь аул, то все Урманбаевы за него, а она ему свою подружку сватает. Треснуло зеркало его любви, светлые надежды разбиты, и планы, которые возводил он все эти дни, готовы рухнуть!.. Но если Танхылыу не любит, то зачем кокетничает, зачем завлекает его? Как над маленьким ребенком потешается. Где, с кем ее душа? И этот дом. Разве будет человек ни с того ни с сего строить дом? А свадебные подарки? Кому они? Хоть бы это узнать.
Потом мысли Гаты перешли на Диляфруз. Спокойная, сдержанная девушка, работящая. А красотой и Танхылыу не уступит. Нынче летом в Уфу ездила, поступила в сельскохозяйственный институт, на заочное отделение. Таких на весь Куштиряк — Танхылыу да она. Хоть с виду и мягкая, однако ловкая, хваткая и на язык острая. Но Диля — это Диля. Все же не Танхылыу…
Как только приехали в Каратау и машина встала во дворе дома, где обычно останавливались куштирякцы, Кутлыбаев сказал, что раньше чем через три часа не вернется, и отправился по своим делам. Следом за ним Танхылыу: «Я к тете, меня не ждите, завтра автобусом вернусь», — и тоже исчезла. Гата проводил ее взглядом, взял тряпку и начал протирать стекла и фары уазика.
Только у Дили, видно, дела не очень спешные. Крутится вокруг Гаты, все не уйдет никак. То короткое, подол сантиметров на десять выше колена, платье пригладит, то высоко, словно туркменская папаха, взбитые волосы поправит и трещит без умолку:
— А так идет? Гата-агай? Ты какие волосы любишь, длинные или короткие? Черные или светлые?
Ишь раскокетничалась. Всего-то на два года младше, а тоже — «агай», уважение показывает. То ли вправду, то ли понарошку.
Ответов Диля не ждет. Они ей не нужны. В том, что все ей к лицу, она и не сомневается. Наверное, перед тем как в дорогу выйти, полчаса перед зеркалом торчала, принаряживалась-прихорашивалась-причссывалась. А может, и целый час, кто знает. Когда в Одессе Гата заходил к одной знакомой девушке, всего-то в парк пригласить, и то, бывало, пока дождется, весь умается. А женская порода, в Одессе ли, в Куштиряке ли, везде одинакова.
Наконец терпение Дили иссякло:
— Ты что, на выставку свою машину готовишь? Корова так своего телка не вылизывает.
— Ступай, дела свои делай. Я-то тебе зачем?
— Зачем, говорит, и не постыдится ведь! Я же в культ-маг приехала, магнитофон присмотреть. А вдруг присмотрю — кто потащит? Что, у тебя руки оборвутся, если поможешь? Подумаешь, с председателем он ездит! — Сердито поджав губы, девушка зашагала к воротам.
— Нет чтобы сразу так сказать… — пробормотал Гата и поплелся за ней.
В культмаге подходящего для Дили магнитофона не оказалось. Но это ее не расстроило.
— Похоже, спешных дел у тебя нет, давай в кино сходим, — сказала она и взяла парня под руку.
Но и там больше получаса не высидела, шепнула Гате на ухо:
— Веди в столовую, проголодалась.
Выйдя на улицу, она опять принялась трещать о своем. На то, как нехотя идет спутник, никакого внимания.
Наконец, когда сели в столовой, дошла очередь и Гате вставить слово. Вспомнив просьбу Алтынгужина, он решил сначала поговорить с Дилей, — уж, наверное, знает, какие у подруги планы.
— Уж если ты не знаешь, мне-то откуда знать, — ответила Диляфруз. — О работе ли думать, когда замуж собираешься.
— Ых-хым! — сказал Гата, резко отодвинув стоявшую перед ним тарелку на середину стола, даже суп плеснулся.
— Не горячись, — улыбка у Дили вышла лукавой и в то же время робкой. Она погладила Гату по руке. Лицо пария потемнело еще больше. — Эх, Гата, Гата! О женихе ли сейчас думать Танхылыу.
Разговор этот, околицей да намеками, Гату не успокоил. Наоборот, еще новые сомнения зародил. Хоть как, а надо отделаться от девчонки и повидать тетку Танхылыу.
— Ладно, — сухо сказал он, — если других дел нет, ступай на квартиру. А мне тут с одним человеком встретиться нужно.
Он уже довольно далеко отошел от столовой, как вдруг — тук-тук-тук — его нагнала Диля. «Ну, прямо смола!» — ругнулся он про себя. Она же, пропустив мимо внимания, как поморщился Гата, поспешила сказать свое. Вернее — ужалить.
— Не будь дураком, Гата-агай, по-дружески говорю, Танхылыу забавляется только, о тебе и не думает…
— А о ком? — Гата и сам не заметил, как вцепился ей в руку.
— Точно не знаю. Слухи ходят, что Самат к ней сватается… Отпусти руку!
Да, Стахан, брат Гаты, говорил, что подвыпивший Юламан хвастал в гараже перед мужиками: «Наша теперь Танхылыу!
