Все это пронеслось у меня в голове, пока я смотрел на долину. Видимость была неплохая, северный ветер взметал над горными склонами снежные вихри, а у крутых обрывов стихал. Но, как ни завораживал меня этот вид, сейчас больше всего меня занимала Катрин. Я боялся показаться ей навязчивым и потому не двигался с места, делая вид, будто не могу оторваться от пейзажа. Я заметил, как она повернулась ко мне — впервые за последние дни я почувствовал, что она не уходит от встречи со мной, а, напротив, ищет ее. Глазеть и дальше сквозь толстые стекла было незачем, я поднял руку — и встретил ее ладонь, на мгновение ощутив тепло и нежность…
Сзади послышались шаги, и этого тихого звука было достаточно, чтобы спугнуть охватившее нас чувство.
Появился Валленброк. Вид у него был весьма озабоченный, и даже голос звучал без обычной резкости.
— Где остальные?
Мы не знали. И тогда он объяснил:
— Нерону что-то нехорошо. Он со вчерашнего дня ничего не ест. Меня это очень тревожит. Придется отложить нашу вылазку на день. Завтра, надеюсь, все будет снова в порядке.
Он испытующе поглядел на нас, словно ждал возражения — а может, утешительных слов? — потом круто повернулся на каблуках и ушел.
Я вновь посмотрел на Катрин, но все уже изменилось, что-то исчезло, пронеслось мимо. Мы направились в столовую, и она все время держалась на расстоянии, глядя прямо перед собой, словно меня и не было рядом.
Позавтракали мы без всякого аппетита, половина протеиновой порции осталась нетронутой. Вскоре подошли Эллиот и Эйнар. Мы рассказали им, что неожиданно нам подарили свободный день.
— А разве мы согласились в этом участвовать? — спросил Эйнар. — Ведь заставить нас никто не может.
— Ты прав, определенной договоренности не было. Если мы пойдем, то лишь по собственной воле.
— Ему, похоже, даже в голову не приходит, что мы можем отказаться.
— Ты так считаешь? А я думаю иначе. Достаточно посмотреть, как он все подготавливает, все планирует.
— У него есть оружие?
— Наверняка! Это такой человек… Но как он это себе представляет?
— Я, — сказал Эйнар, повысив голос так, что все на него посмотрели, — в любом случае не намерен безоговорочно подчиняться.
— Ну, а все-таки: ты идешь или нет? Эйнар помедлил с ответом.
— Пока сам не знаю… С одной стороны, я думаю: что мне теперь эти давние дела?.. С другой стороны…
— …с другой стороны, тебе хочется узнать, что же произошло тогда на самом деле.
Эти колебания мучили каждого из нас: с одной стороны — с другой стороны… На первый взгляд могло показаться, что мы просто подчинялись ходу событий и, как всегда, ничего не решали. Но это была не вся правда: кто-то из нас действовал по-своему, кто-то вмешался в события и принял это решение сам. Он предотвратил ответный удар, не дал пустить в ход оружие массового уничтожения — и этим спас нам жизнь.
Почему прошлое нас так крепко держит? — спрашивал я себя. Может быть, потому, что этот новый мир остается чуждым для нас, ведь здесь у нас нет ни цели, ни будущего. Нам нечего ждать… Вот против меня сидит Катрин, ее лицо ничего не выражает. Всего лишь час-другой назад зародилась в моей душе надежда. Надо было бежать — напрячь силы, преодолеть себя. Еще и сейчас… Катрин в разговоре не участвует, но, судя по всему, она согласна с остальными.
Итак, решено. Может, у каждого были свои причины последовать за Валленброком, но это, в конце концов, не так уж важно. Желание получить ответ на неразрешенные вопросы, старая привычка к послушанию, да мало ли что… не знаю, какая из этих причин оказалась решающей для меня… Пожалуй, существовала еще одна, главная причина — в чем я и сам себе не хотел признаться. Может, меня просто не покидало чувство, что драма еще не завершена, а лишь прервана; может, именно это неосознанное желание пройти до конца по цепи событий и влекло всех нас вниз, в глубину…
Наверняка Эйнар тоже чувствовал это. Он обманывал себя, если думал, что можно по собственной воле уйти от неизбежности.
Итак, завтра мы выступаем. Еще один день в нормальных условиях, целый день внутри безупречно функционирующего туристического центра, который обеспечивает нам свет, тепло и пищу, защищает от разгула стихии. Завтра мы покинем отель — и будь что будет.
Пищеварение у пса наладилось. Мы готовы выступать.
Валленброк явно почувствовал облегчение — никаких следов тревоги или слабости. Лицо высокомерное, держится прямо.
Он повел нас в подвал, служивший складом. Каждому полагался комбинезон, теплое белье, шлем с противогазом, спальный мешок с подогревом, лампы, батарейки.
Мы получили также приборы: счетчик Гейгера, компас, высотомер, а также двухнедельный запас продуктов, главным образом концентратов.
Все надели комбинезоны, укрепили на шлемах фонари, удостоверились, что батарейки заряжены. Валленброк предупредил нас, что энергию следует расходовать экономно, да и продукты распределять разумно. Сейчас, пока мы еще были согреты и сыты, слова его показались излишними; лишь вскользь мелькнула у меня мысль, что мы, собственно, отправляемся в неизвестность — кто знает, что ждет нас уже в ближайшие часы.
Перед выступлением Валленброк устроил еще одну поверку. Каждый по очереди должен был делать шаг вперед, и он, подходя, проверял, правильно ли надет комбинезон, хорошо ли сидит шлем, затянуты ли ремни рюкзака. Затем, отступив на два шага назад, он обратился к нам с речью.
— Мы выступаем в трудный поход, где нет никакой гарантии от опасности. Своей цели мы сможем достигнуть только в том случае, если будем ощущать себя солдатами, идущими в бой. До сих пор я старался не быть слишком строгим, но с этого момента я требую абсолютного повиновения. Обращаю ваше внимание, что остаются в силе законы военного времени: нарушение дисциплины, отказ повиноваться или дезертирство будут караться смертью. Следуя своему принципу многократной страховки, я хотел бы вернуться к вечеру, проведенному нами вместе, — вы помните этот праздник встречи? Вряд ли кто-либо из вас задумался, для чего он понадобился. Так вот, он нужен был мне для того, чтобы предупредить малейшее ослабление дисциплины. Объясняю вкратце: вино, которое вы пили, содержало культуру вируса. Инкубационный период составляет ровно три недели. Затем начинается смертельная болезнь, имеющая симптомы столбняка и чумы. Против нее существует сыворотка, надежно спрятанная мною. Когда мы, к общему удовлетворению, выполним свою задачу и вернемся сюда, я дам ее вам, но не раньше. Надеюсь, вы меня поняли.
И он кивнул, давая понять, что приветствие окончено. Смысл его слов дошел до нас не сразу. Мы просто не успели их осмыслить — пора было в путь. Валленброк повел нас к своему подземному убежищу и там, где коридор расширялся перед потайной дверью, показал нам винтовую лестницу. Мы включили фонари на своих шлемах и стали спускаться. Заржавевшие металлические ступени дребезжали. Приходилось внимательно смотреть под ноги — ступени были скользкие от влажной пыли, тяжелые рюкзаки давили на плечи, узкий луч фонарика выхватывал из темноты лишь небольшую полоску, а все остальное терялось во мраке. Мы двигались словно во сне — машинально, с трудом. Мы все были в шоке после заявления Валленброка: с помощью своей дьявольской уловки он обеспечил нашу покорность.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
