повторю. На фронте драматических театров меня больше не будет. Я имею опыт, слишком много испытал...
Приветствую Вас. Как прошла Ваша поездка?
Ваш М. Булгаков.
132. Н. А. Булгакову. 5 апреля 1937 г.
Москва
Дорогой Коля,
вторично сообщаю, что два месяца не имею из Парижа никаких известий.
Неужели пропали письма твои ко мне или мои к тебе, содержащие документы — в частности, письмо Ладыжникова от 3 октября 1928 г., посланное тебе 5 февраля этого года?!
Такой же запрос посылаю тебе сегодня в телеграмме.
Целую.
Твой М. Булгаков.
133. Н. А. Булгакову. 15 июля 1937 г.
Москва
Дорогой Коля!
Я в полном недоумении и беспокойстве. После твоей телеграммы, полученной 7.IV.37 г., «Documents reçus attendez lettre Nicolas»[560], из Парижа никаких известий, ни от тебя, ни из Société. Я не знаю, что делается с «Зойкиной», что с авторским гонораром.
Твое молчание меня тревожит. Прошу тебя известить меня.
Целую тебя.
Твой Михаил.
134. В. В. Вересаеву. 5 октября 1937 г.
Москва
Дорогой Викентий Викентьевич,
сейчас получил Ваше письмо и завтра привезу Вам мой долг (а может быть, удастся и сегодня).
Очень прошу извинить меня за то, что задерживался до сих пор: все время ничего не выходит.
Меня крайне огорчило то, что Вы пишете насчет пушкинской биографии и о другом. По себе знаю, чего стоят такие удары.
Недавно подсчитал: за 7 последних лет я сделал 16 вещей, и все они погибли, кроме одной, и та была инсценировка Гоголя! Наивно было бы думать, что пойдет 17-я или 19-я.
Работаю много, но без всякого смысла и толка. От этого нахожусь в апатии.
Ваш М. Булгаков.
135. И. В. Сталину. 4 февраля 1938 г.
Москва
Иосифу Виссарионовичу Сталину
от драматурга
Михаила Афанасьевича Булгакова
Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!
Разрешите мне обратиться к Вам с просьбою, касающейся драматурга Николая Робертовича Эрдмана[561], отбывшего полностью трехлетний срок своей ссылки в городах Енисейске и Томске и в настоящее время проживающего в г. Калинине.
Уверенный в том, что литературные дарования чрезвычайно ценны в нашем отечестве, и зная в то же время, что литератор Н. Эрдман теперь лишен возможности применить свои способности вследствие создавшегося к нему отрицательного отношения, получившего резкое выражение в прессе, я позволяю себе просить Вас обратить внимание на его судьбу.
Находясь в надежде, что участь литератора Н. Эрдмана будет смягчена, если Вы найдете нужным рассмотреть эту просьбу, я горячо прошу о том, чтобы Н. Эрдману была дана возможность вернуться в Москву, беспрепятственно трудиться в литературе, выйдя из состояния одиночества и душевного угнетения[562].
М. Булгаков.
136. Е. С. Булгаковой[563]. 27 мая 1938 г.
Москва
Дорогая Люсенька, целую тебя крепко!
Одно беспокоит, как-то ты высадилась со своею свитой? Жива ли, здорова ли после этого поезда?
Думал, что сегодня будет телеграмма, но Настя[564] говорит: «Какая телеграмма? Они по базару ходят».
Провожал твой поезд джаз в рупоре над вокзалом. Награжденный Евгений[565] задумчиво считал деньги у нас на диване, обедал у меня, писал Насте письма.
Вечером в Большом сцена Сусанина в лесу, потом у Якова Леонтьевича[566]. Ночью — Пилат. Ах, какой трудный, путаный материал! Это вчера. А сегодняшний день, опасаюсь, определяет стиль моего лета.
В 11 час. утра Соловьев[567] с либреттистом (режиссер Иванов). Два часа утомительнейшей беседы со всякими головоломками. Затем пошел телефон: Мордвинов[568] о Потоцком[569], композитор Юровский о своем «Опанасе»[570], Ольга[571] о переписке романа, Евгений, приглашающий себя ко мне на завтра на обед, Городецкий[572] все о том же «Опанасе».
Между всем этим Сережа Ерм.[573] Прошлись с ним, потом он обедал у меня. Взял старые журналы, приглашал к себе на дачу, говорили о тебе.
Вечером Пилат. Малоплодотворно. Соловьев вышиб из седла. Есть один провал в материале. Хорошо, что не во второй главе. Надеюсь, успею заполнить его между перепиской.
Интересное письмо (конечно, на Пироговскую, 35а, кв. 6!) из архива Горького.
«По имеющимся у нас сведениям (?!), у Вас должны быть автографы Алексея Максимовича...», так вот, мол, передайте их в архив[574]. Завтра напишу, что сведения эти неосновательны и автографов Горького у меня нет.
Ну вот и ночь. Устал. В ванне шумит вода. Пора спать.
Целую тебя, мой друг. Умоляю, отдыхай. Не думай ни о театрах, ни о Немировиче, ни о драматургах, ничего не читай, кроме засаленных и растрепанных переводных романов (а может, в Лебедяни и их нет?).
Пусть лебедянское солнце над тобой будет как подсолнух, а подсолнух (если есть в Лебедяни!) как солнце.
Твой М.
Поцелуй Сергея, скажи, что я ему поручаю тебя беречь!
137. Е. С. Булгаковой. 30 мая 1938 г.
Москва
Утро
Дорогая Люсенька! Получены открытка Сергея с изображением ножика и двух целующихся и твоя, где пишешь о развитии энергии по устройству жизни. Не утомляешься ли ты этим?
Роман уже переписывается. Ольга работает хорошо[575]. Сейчас жду ее. Иду к концу 2-й главы.
Настя очень старательна, заботится обо мне. Целую тебя крепко, мой друг. Спешу отдать открытку Насте.
Твой М.
138. Е. С. Булгаковой. 31 мая 1938 г.
Москва
Дорогая Люсенька! Только что получил твое письмо от 29-го. Очень хорошее и интересное! Пишу 6-ю главу. Ольга работает быстро. Возможно, что 4-го июня я дня на 4 уеду с Дмитриевым[576] и Вильямсом[577]. Хочу прокатиться до Ялты и обратно. Бешено устал. Дома все благополучно. Целую нежно!
Твой М.
139. Е. С. Булгаковой. 1 июня 1938 г.
Москва
Моя дорогая Лю!
Вчера я отправил тебе открытку, где писал, что, может быть, проедусь до Ялты и обратно. Так вот — это отменяется!
Взвесив все, бросил эту мыслишку. Утомительно, и не хочется бросать ни на день роман[578]. Сегодня начинаю 8-ю главу. Подробно буду писать сегодня в большом письме. Сейчас наскоро вывожу эти каракули на уголке бюро — всюду и все завалено романом. Крепко целую и вспоминаю. И дважды перечитывал твое письмо, чтобы доставить себе удовольствие.
Твой М.
140. Е. С. Булгаковой. 2 июня 1938 г.
Москва
В ночь на 2.VI
Сегодня,
