Чаем не потчевались: не до того было.
Вероника сразу приступила к делу. Зачитала послание союза к братьям и сестрам, призывающее к подготовке вооруженного восстания. Из этого послания Дарьюшка узнала, что восстание свершится весною 1918 года и будет повсеместным – от Москвы до Владивостока… В Минусинском уезде возглавит восстание некий атаман Георгий, приказы которого должны выполняться беспрекословно всеми, кто вступил в «Союз освобождения России от большевизма». И что упомянутый атаман Георгий, в свою очередь, должен всемерно поддерживать святого Анания-великомученика, и все должны содействовать распространению «божьих писем» святого Анания. С одним из таких «божьих писем» Вероника Георгиевна познакомила собравшихся. Сотник Ухоздвигов должен срочно подготовить тайные явки и надежные места для хранения оружия. Таких мест должно быть три: на приисках Ольховки и Благодатном и в Белой Елани. Желательно в доме Ефимии Юсковой. Кроме того, все имеющееся оружие у казаков должно быть взято на строгий учет. Кто даст оружие ревкомовцам – совдеповцам, тот объявляется изменником присяги и казачьему войску, и что битва с антихристом предстоит долгая и упорная.
Под письмом было две подписи. Крупным, давящим почерком подписался: «С нами бог. Святой Ананий».
Под «святым Ананием» беглым почерком:
«Атаман Георгий». Числа и месяца не было, года тоже.
Сотник Ухоздвигов подумал, что «святой Ананий», скорее всего, фигура заслонная, а письмо сочинил сам «атаман Георгий». Такого атамана сотник Ухоздвигов не знал. Может, кто из есаулов скрывается под чужим именем?
Миллионщики и богатые казаки на этот раз не скаредничали. На спасение живота своего и дела своего чего не пожертвуешь!
Разошлись со сходки так же, как и сошлись, – поодиночке, каждый в свою нору.
Вероника с Дарьюшкой улеглись спать на одной кровати. Тикали настенные часы, унося секунды и жизнь, а Дарьюшке не спалось. Сама Вероника сладко посапывала на подушке, как жрица после судного моленья. Кто-то постучал в ставень горницы. Дарьюшка испугалась. Через некоторое время стук повторился. Дарьюшка подошла к окну, закрытому ставнем, окликнула:
– Кто там?
– Веронику! – раздалось в ответ.
Тут и Вероника вскочила, брякнув спросонья:
– Боже! Святой Ананий.
– Святой Ананий?
Вероника спохватилась, что сболтнула лишку и уклончиво ответила:
– Во сне видела святого Анания. Такой волшебный сон, милая. Воинственный сон. Меня зовут, да? Я же забыла, что обещала быть у Тужилиных…
Дарьюшка не поверила Веронике, но ничего не сказала. «Все теперь тайны, тайны!» И как только Вероника ушла и Варварушка закрыла за нею сенную дверь, Дарьюшка опустилась на колени и долго молилась перед иконами. Зажгла огарок свечи перед темными староверческими иконами – достоянием набожной Варварушки, и снова стала на колени.
Она почувствовала себя беспомощной и потерянной в пустынном море. И как будто что-то сломалось у ней внутри и умерло. Она не знала, что умерло, но что-то умерло. Вспомнила «божье письмо» святого Анания – скорее не письмо, а воинский приказ, и как будто въявь увидела перед собою бородатое сборище казаков. Они были на сходке в полушубках, шубах, безоружные, как добрые миряне, но Дарьюшка видела их сейчас в казачьих шинелях, в штанах с лампасами, с шашками и пиками, и где-то в роще будто ржали казачьи кони.
Не в силах успокоиться, открыла Псалтырь и прочла девяностый псалом – молитву Моисееву, человека божьего. Потом вернулась вспять, прочла восемьдесят шестой псалом, молитву Давидову, и тут огарок свечи погас.
Спряталась в постель…
Из кромешной тьмы явились кошмары. Они лезли из бревенчатых стен, пучились из подполья, скулили в дымовую трубу, скреблись в ставни с улицы, и не было от них спасения.
Так и забылась в тяжком сне…
Утром вернулась Вероника Георгиевна – сияющая и довольная; дело свершилось, и Дарьюшка должна немедленно выехать в Красноярск, а с нею казак Тужилин, кому миллионщики доверили сопровождать Дарьюшку с золотом.
– Как же школа? – вспомнила Дарьюшка. Вероника, понятно, заменит Дарьюшку в школе. Напутствуя перед дорогой, Вероника передала Дарьюшке бронзовое крестьянское колечко с двумя зазубринками – тайный знак союза. С этим кольцом Дарьюшка должна явиться в такой-то дом в Красноярске и сказать три слова старухе.
– Ты ее сразу узнаешь, старуху. Если придешь днем, – она будет в коляске – у ней парализованы ноги. Звать Анастасия Евлампиевна. Скажешь ей: «Спаси вас господи». И покажешь колечко. Она назовет явку и даст тебе серебряное колечко, и тогда ты придешь туда, куда надо. Ради бога, будь осторожна. На явке побывай до встречи с мужем. Ни слова Гриве! Он хотя и в нашей партии, но ты же знаешь, какой он безразличный человек к судьбе России.
Золото упрятали в мешок с овсом, и мешок засунули в передок выездной кошевы Елизара Елизаровича. Вероника передала Дарьюшке тоненькую книжку Троцкого, напечатанную на желтой бумаге, это была брошюрка о «перманентной революции».
– Можешь не читать, – усмехнулась Вероника. – Но, не дай бог, не потеряй книжку! Отдашь ее отцу Мирону, когда у старухи узнаешь явку. Только в его собственные руки.
Что еще за «отец Мирон»? Какая старуха. Темная ночь…
VI
Елизар Елизарович заложил лучшую пару коней и отправил с Дарьюшкой своего доверенного кучера, Микулу; ни в чем не поскупился. Такая щедрость папаши неприятно поразила Дарьюшку, но она гнала от себя всякие совращающие мысли, как поганых мух гонят с тарелки с медом.
Микула не жалел коней. Нахлестывал коренного рысака и красавицу пристяжную.
Неразговорчивый казак Тужилин, когда останавливались на ночевку, не расставался с мешком овса – себе в изголовье клал. Так и спали бок о бок с дюжим Микулой, а в изголовье мешок овса.
Морозным мглистым вечером Дарьюшка приехала в Красноярск. И не к мужу, в дом капитана Гривы, а прежде всего отыскала бревенчатую избу на Благовещенской улице, где жила старуха с парализованными ногами. Все случилось так, как предупредила Вероника. Старуха взяла бронзовое колечко, долго смотрела на зазубрины, а потом вынула из укромного места серебряное колечко, а на нем вмятинка. Адрес назвала, куда заехать: угол Театрального переулка и Песочной улицы, дом Шмандина…
Рысаки, взмыленные за долгую дорогу, устало плелись о Благовещенской по Театральному переулку до Песочной улицы. К дому Шмандиных Дарьюшка подошла пешком, постучалась в глухую калитку и позвала Андрона Поликарповича. Тот вышел в жилетке с кармашками, в черной рубахе.
– Милости прошу, – приветил бородатый хозяин, как только Дарьюшка показала колечко. – Заезжайте, добрые люди.
Микула с Тужилиным заехали в ограду.
Дарьюшка так устала за дорогу, что у ней подкашивались ноги в поярковых, расписных по голенищам пимах, купленных мужем на ярмарке.
Хозяин провел Дарьюшку на второй этаж. На первом этаже размещалась скобяная лавка, где год назад приценивался к златоустовским подковам Филимон Прокопьевич и хозяин-скобянщик потешался над мужиком из тайги.
– Позвольте вашу шубу. Раздевайтесь, раздевайтесь, гостьюшка, – привечал мордастый бородач; и если бы Дарьюшка внимательно взглянула в его лицо, она бы без особого труда узнала в нем лихого рубаку казака и не иначе как хорунжего.
Весь второй этаж разделен был на две половины. В одной из половин, в четырех комнатах, размещалась семья Андрона Поликарповича: седая старуха, жена не из молодых, дочь из старых дев, бельмоватая на один глаз, и детина под потолок, с усиками, сын хозяина.
Дарьюшка поздоровалась со всеми.
– Я должна… – начала было Дарьюшка. Хозяин угодливо перебил:
– Знаю, знаю, гостьюшка. Сейчас приготовлю комнату. Как же, как же! – И ушел. Не прошло трех минут, как хозяин вернулся и пригласил гостью «посмотреть» гостиный номер.
Вся вторая половина дома сдавалась заезжим гостям. Здесь было три комнаты и большая зала с круглым столом. В зале пахло дорогим табаком. На круглом столе под скатертью стоял на подносе самовар с чайником на конфорке; две чашки на блюдцах, сдоба в сухарнице, нарезанная ломтиками ветчина в блюде и нарезанная семга в рыбнице. В залу вошел человек в косоворотке, в домашних туфлях. Дарьюшка ахнула. Она узнала полковника Толстова! Не кто иной, как сам Сергей Сергеевич! Седая голова, тонкое холеное лицо с прямым носом и топкие губы под коротко стриженными усами.
– Позвольте кольцо, – вместо «здравствуй» сказал полковник Толстов, как будто не узнав Дарьюшку.
Дарьюшка подала кольцо.
– Покорнейше прошу. – Полковник подал стул. – Побеспокою вас, Андрон Поликарпович. Самоварчик подогрейте. Чайком побалуемся.
