воле.
Сам человек может изменять свойства предметов, но где предел этих изменений — может ли он вложить разум в тростник или камень.
Имена Декарта и Абеляра шелестели над грядками, как ветер.
Паевский отдыхал душой на этих разговорах — слова в них были родом оттуда, где не было ни откатов, ни рейдеров, разговоры были из той его позапрошлой жизни, когда он был нищим студентом.
— Раньше и женщину считали лишённой разума, а то и души. — Сосед-математик наполнял лейку, и чувствовалось, что ему эта мысль не сторонняя. Жена его давно бросила, а новой завести он не смог.
В городе у Паевского таких разговоров не было.
По сути, он купил себе не дачу, а собеседников.
На следующий день после прихода ментов у подъезда его многоэтажки ему навстречу бросился незнакомец, но тут же остановился. Паевский в очередной раз подумал, как уязвим человек в большом городе. Он как-то сразу угадал, что это к нему, но чувства опасности отчего-то не было.
Он всё же вылез из машины и, всмотревшись, понял, что человек, переминающийся рядом с дверью — здоровенный детина, сам с ужасом разглядывет его унылый двор, залитый весенней грязью.
Пришелец был явно иностранного происхождения.
Паевский поманил пальцем, и детина побежал рысью к нему.
Гуго и был пострадавшим, то есть — потерпевшим, о котором говорили менты. Его нужно было расспросить, чтобы окончательно удостовериться в безопасности.
История чужой любви проигрывалась за кухонным столом Паевского вновь, разворачивалась, как рулон бессмысленно пёстрых обоев. Гуго влюбился, и влюбился по переписке. Год — вот немецкое терпение — он переписывался с русской девушкой и аккуратно переводил ей деньги — на праздники, на просто подарки, наконец, на билет.
И тут же она пропала.
У Паевского даже скулы свело от банальности этой любви.
Необычным было только то, что немец сам приехал в Россию искать суженую. При этом он отказался подавать заявление в полицию и пострадавшим себя не считал.
Пострадавшей немец считал девушку с глупым, явно придуманным именем, которую, возможно, похитили. Он искал её следы, но след в России, в дикой стране снега и белых медведей, стынет быстро. Не для немца была эта задача.
Когда Паевский поставил на стол бутылку, немец сообщил, что тут все хотят его напоить, а это совершенно не нужно. Он не чувствует себя несчастным.
Он просто в тревоге.
Русские полицейские назвали ему несколько фамилий, и немец, перебрав их, очутился во дворе среди весенних луж.
Паевский смотрел на тевтонского Ромео, и, наконец, понял, что его удивляет. Немец не был похож на обычных искателей счастья. Он был красив и романтичен. С ним пошла бы любая и вовсе не ради денег. Ему нужна была не покорная русская жена, а спасение любви. Вполне бескорыстное, кстати. Немец признал, что его шансы невелики, но если она с другим, то ему будет достаточно, что она в безопасности.
Паевский слушал и понимал, что ничего нового не узнает. Схема-то обычная: нанималась девушка, что за недорогую плату вела беседы с иностранцами, просила денег, обналичивала, а потом исчезала.
Теперь было понятно, отчего искали его бывшего сотрудника — он, видно, и организовал процесс. И вместо того, чтобы следить за исправностью, он гонял мощный компьютер. Гонял только для того, чтобы координировать работу одной или двух девочек.
На следующий день он посмотрел отчёты о загрузке машины — чёрта с два! — парень что-то всё же делал, день за днём выедая всю мощность. Паевский подумал о том, что нужно проверить большую машину на мозговых подселенцев, сделал соответствующее указание (ничего подозрительного не обнаружили), но что-то продолжало его тревожить.
«Настоящий злодей-программист должен быть задротом, — думал Паевский. — Малолетним задротом, как раз таким, как этот, — прыщавым и бестолковым. Так всегда бывает — программист должен питаться ирисками и кока-колой, а потом станет властелином мира. А потом, когда международный спецназ будет штурмовать его крепость среди тайги, погибнет, облитый жидким азотом. Так всегда бывает в фильмах». Он навёл справки, используя прежние связи, всё стало яснее, но по-прежнему Паевский не понимал, зачем к нему на работу устроился этот паренёк.
Юноша выходил в сеть, шифровался, а потом выводил деньги. Фонд тут был ни при чём, не он использовался для расчётов.
В фильмах для этого обычно существует брутальный подельник, русский бандит в татуировках, где кириллица изобилует грамматическими ошибками.
Тут никого не было, и, судя по всему, парень действовал один. Но кто-то же наехал на отчаянного подростка, и теперь он бегает по свету или, не поделившись, уже растворяется в подмосковной земле или воде. Паевский поговорил с теми, кто его помнил, и удивился ещё больше — в программировании этот парень оказался профаном. Он был бестолков, и Паевскому сказали, что такой не напишет ни полстроки кода.
Паевский собрал военный совет, но так ничего и не выяснил.
Следов не осталось, как было сказано — стынут они быстро. Единственное, в чём уволенный заочно юноша явно был силён, так это в графических редакторах, субстанции никому не опасной.
Придя домой, Паевский вдруг остановился на пороге. Странная мысль пришла к нему в голову — он вспомнил рассказ немца и включил компьютер.
Он устроился поудобнее и погрузился в Сеть.
Это происходило медленно, будто он входил в воду, долго идя по гальке от берега залива.
Воображаемая вода плескалась вокруг него, поднималась выше, и, наконец, он поплыл. Он с безразличием миновал сайты знакомств, и, руководствуясь подсказками немца, отправился к малоизвестным островам общения.
И вот он нашёл нечто — имя было то же самое, но человек другой.
Она ответила мгновенно. Это не удивило Паевского — люди часто сидят в Сети по ночам. Он и сам был из таких.
Удивительно было то, что она от него ничего не хотела. У него был тонкий нюх на разводку, на спор с друзьями он даже заморочил голову цыганке у вокзала, но тут всё было чисто. Тут просто приятно было говорить — он даже вспомнил какой-то фильм, где герой, какой-то успешный интеллектуал, бросал молодую красавицу, потому что с ней не о чем было разговаривать. А тут был именно разговор, и что самое главное, впервые ему не пришлось ограждать своё личное пространство — заповедник стареющего мужчины.
Но она узнавала цитаты, чёрт возьми, она узнавала скрытые цитаты!
Завязалась странная беседа, состоящая из тихого поцелуйного звука клавиш.
И вдруг всё пропало.
Он выпил немного, а потом заснул.
Ему приснилась прежняя жизнь — давно забытые печальные тоскливые сны,
