Забегая вперед, стоит упомянуть о другом инциденте, вызвавшем замешательство нашей смешанной испытательной бригады. Он связан с тем, что американцы на одном из своих агрегатов нашли мелкую стружку. В тот момент их агрегат оказался внизу, под подвешенным сверху нашим АПАСом. Проведя экстренную инспекцию, выяснили, что стружка высыпалась из полуоткрытых пазух нашего агрегата, подвешенного сверху. Пришлось звонить на ЗЭМ: «Григорий Маркович (Марков — начальник сборочного цеха № 44), первое, проверь два остальных агрегата, второе, срочно присылай на подмогу бригаду опытных сборщиков». Вечером, во вторую смену все, до самой мелкой соринки, было вычищено пылесосом, кисточками и другими инструментами.
Всего у нас изготовили три летных АПАСа, два — для кораблей «Союз» и ЗИП. Как уже говорилось, руководство приняло решение подготовить к полету и стыковке в 1975 году два летных корабля «Союз» — основной и запасной: мало ли что могло случиться?
Американское оборудование прибыло в Москву на транспортных самолетах ВВС США. Мы с В. Ф. Кнором, помощником Бушуева, встречали спецрейс этого военного самолета в «Шереметьево». Оттуда до ИКИ космический груз транспортировался под эскортом машин спецГАИ. Из аэропорта его доставляли почти так же, как тогда возили на «членовозах» только членов Политбюро — по средней полосе и под сигналы сирен, разве что не на «членовозе». В то время машины реанимации пользовались меньшими привилегиями. Обычным машинам полагалось остановиться и пропускать представителей, прилетевших из другого мира. Казалось, важнее в этот момент ничего не было. В те годы сохранность космической техники у нас гарантировалась государством. Полтора месяца спустя мы с Валерием проводили американский груз тем же путем, погрузив его в военный транспортный самолет, помахав ему рукой на прощание.
До встречи на орбите!
Дни и недели между этими транспортными операциями были насыщены испытаниями, выполнением 12–ти активно–пассивных стыковок. Американцы привезли в Москву два стыковочных агрегата: для корабля «Аполлон» и ЗИП. Экономия — экономией, а такую систему, как стыковочная, НАСА не решалось оставить без дублера. «Экономь, но не дури», — как сказал современный поэт. Поэтому на земле наши три АПАСа стыковались с двумя американскими, каждый с каждым, сверху и снизу, в активном и пассивном режиме. Недаром все они были задуманы и сделаны андрогинами. В общей сложности — те самые 12 стыковок! Программа заняла больше месяца интенсивных работ.
В целом испытания в Москве проходили гладко, если не считать одного события. В разгар испытаний возникло серьезное осложнение, которое чуть не остановило все работы. Оно стало нам известным как проблема направляющих штырей и гнезд. Решение проблемы потребовало не только обсуждений и переговоров, не только бумажной работы, но и доработок летных агрегатов. Подробнее об этом — в следующем рассказе.
В ноябре в Москву прибыл также специальный посланец НАСА, представитель штаб–квартиры Чарльз Харрингтон. Он был членом комиссии, которую образовали сразу после пожара на корабле «Аполлон», унесшего жизни трех астронавтов в 1967 году. Комиссия, известная под названием «Аэрокосмическая консультативная комиссия по безопасности» (Aarospace Safety advisory Panal — ASAP), подчинялась непосредственно администратору НАСА. Как раз в эти месяцы она развернула свою деятельность по изучению нашего корабля «Союз» и доставила немало хлопот Бушуеву и другим советским руководителям.
Ноябрьская миссия Харрингтона, по его словам, заключалась не только в инспекции самой стыковочной техники, конструкции и качества изготовления. Его главная задача состояла в том, чтобы опытным взглядом старого волка (в прошлом он был одним из руководителей фирмы «Дженерал Электрик», работавшим над проектом «Манхеттен» — созданием атомной бомбы) посмотреть на совместные испытания в Москве, а самое важное — убедиться в профессионализме и добросовестности инженеров и техников. Харрингтон остался доволен результатами наблюдений. Ему понравились специалисты обеих стран, их взаимопонимание и деловая атмосфера.
Чтобы усилить впечатление о советской космической технике, по совету руководителей, обещавших даже выделить средства на представительские расходы, я пригласил Харрингтона вместе с Уайтом в ресторан. Хорошая компания, приятная обстановка ресторана «Прага» сыграли с важным гостем злую шутку.
Четыре года совместных работ не прошли даром для Боба Белого (как мы порой называли Роберта Уайта), отличавшегося большой выносливостью (по его же словам, второго после самого Глена Ланни). В то же время Уайт оставался настоящим 100%-ным американцем. Порой я подшучивал над ним, одновременно демонстрируя свои знания современной американской литературы: для нас ты — real American: трудолюбивый, лояльный, платящий налоги, содержащий семью и тому подобное. В ответ Боб платил мне той же монетой. Вспоминая эпизод с покупкой исконно российского музыкального инструмента в магазине «Березка» в качестве сувенира из Москвы, он говорил; «Какой же ты русский, Влади–Мэри, {созвучие с «Кровавой Мэри»): водку ты не пьешь, икру не любишь, а на балалайке вовсе не играешь»
В «Праге» Боб подал гостю плохой пример. Старый американский волк оказался новичком по части российского гостеприимства. Он не прошел российской школы подготовки руководящего состава, известной еще с нашей древней истории. Одним словом, он не выдержал тяжести специфического испытания и на следующий день вынужден был взять тайм–аут. Так как я обычно пил мало, то отделался лишь дополнительными расходами: был конец года и все представительские деньги оказались, по–видимому, израсходованными.
Испытания в ИКИ привлекли большое внимание как участников программы, так и средств массовой информации. Центральное телевидение организовало выездную съемку нашей лаборатории. Материал о предполетных испытаниях демонстрировался в «Новостях» и стал темой очередного выпуска передачи «Человек — Земля — Вселенная», которая в течение многих лет раз в месяц выходила в эфир с космонавтом В. И. Севастьяновым, ее автором и ведущим. Видимо, в качестве компенсации за критику моей не совсем российской натуры Роберт Уайт назвал меня на всю эту «вселенскую» программу человеком многих талантов.
Кинорежиссер студии документальных кинофильмов Т. П. Алейников, сын популярного артиста кино 30—40–х годов, снял почти художественный фильм о наших андрогинах. Космическая мелодрама сопровождалась музыкой популярной песни «Катюша».
Нас неоднократно посещали известные фотокорреспонденты, которые специализировались на космической тематике, начиная с первого спутника и полета Гагарина. Фото, снятые в лаборатории ИКИ, сохранили воспоминания о посещениях основного экипажа — космонавтов Леонова и Кубасова, и открытых руководителей проекта — академика Петрова и технического директора Бушуева. На фотографиях — мы, еще молодые стыковщики, вместе с нашими бородатыми коллегами — «грязной дюжиной» (a dirty dozen). Так сами себя прозвали американцы, по аналогии с каким?то ковбойским фильмом. Сам Боб Белый, молодой и красивый, чем?то похож на этих фото на Иисуса Христа. Вернувшись в Америку, вся команда сбрила российские бороды, все, кроме Боба Уайта. Я встретил его 20 лет спустя в Хьюстоне с той же бородой, и он объяснял это тем, что борода очень понравилась его жене Кэйт. То ли это, то ли другие мотивы подтолкнули Кэйт Уайт, бывшую стюардессу «Дельты», стать художницей по оформлению домашних интерьеров. Она овладела этим прикладным искусством сама и приобщила к новой интересной профессии свою дочь. Правда, я узнал об этом почти 20 лет спустя, когда наши дочери встретились в Техасе, Осенью 1974 года моей Катерине исполнилось только три с половиной года, и хотя она уже много слышала об Америке, носила заморские платья и играла с куклами, говорящими по–английски, первое ее знакомство с американским образом жизни тоже состоялась много позже.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
