Адмирал накинул плед на ноги: в самолёте стало довольно прохладно. Видимо, поднялись на еще большую высоту.
Конечно, можно сразу по приезде отдать своих людей в Ватикане Гиммлеру. Но это значит самому себе выкопать могилу. По всём законам их ненормальной службы, после такого шага его следует ликвидировать. А если не отдавать, то под столь тщательным наблюдением он долго не протянет. Сломается. В Риме, под надзором Шелленберга и Вольфа, ему не удастся тянуть время сколь угодно долго. Значит, выход один: Испания. Через Рим в Мадрид. Всеми правдами и неправдами.
* * *
Гиммлер принял графа Бернадотта в своей резиденции в Харцвальде. В честь приема представителя Международного Красного Креста Гиммлер приказал семейному повару приготовить блюда, которые соответствовали бы военному времени. Не хотелось, чтобы распространился слух, будто он сытно живет в то время, когда простые немцы недоедают. Впрочем, попытки повара изобразить аристократическую нищету оказались напрасными: граф на сервировку на столе и внимания не обратил. Ел то, что подавали, пил то, что наливали.
Вытерев салфеткой рот после острого морковного соуса, швейцарец проговорил:
— Господин Гиммлер, я несколько удивлен вашим приемом. В нашей прессе вас изображают довольно суровым человеком, в том числе в собственном доме. Я же нашел в вашем лице довольно интересного собеседника.
— Не верьте всему, что печатает ваша пресса, господин посол. — Гиммлер тоже отведал немного соуса и теперь чувствовал, что сделал это напрасно. Срочно требовалось принять ложку соды. — Основная масса материалов, изданных в вашей стране, не соответствует действительности. — Повар, мгновенно разгадавший причину гримасы на лице рейхсфюрера, подал на подносе стакан воды с размешанным порошком.
— Если можно, точнее. — Граф излучал сплошное обаяние.
— К примеру, статьи о концентрационных лагерях. — Гиммлер выпил раствор и теперь мог продолжать дискуссию. — Как могут писать ваши журналисты о том, чего не видели? Из каких источников они черпали информацию? К нам, во всяком случае лично ко мне, с просьбой посетить наши исправительные заведения никто не обращался.
— А если бы обратились?
— Никаких проблем. У вас есть на примете люди, согласные посетить нашу страну?
Бернадотт стушевался: таких людей у него не было. Он и сам-то ехал на эту встречу с большой долей опасения. «Впрочем, — убеждал он себя в пути, — если б Гиммлер захотел меня арестовать или убить, он сделал бы это и в Швейцарии».
— К сожалению, я мало контактирую с издательствами. Но имею постоянные контакты с миром бизнеса. Для меня он более важен, нежели пресса.
«Решил съехать с опасных рельс, — догадался Гиммлер. — И правильно сделал. Еще не хватало, чтобы мне указывали, что я должен делать в своей стране».
— Я тоже в последнее время заинтересовался этим новым для меня миром. Миром деловых людей. В основном благодаря личному врачу, господину Керстену.
— Доктор Керстен очень приятный во всех отношениях человек. Я ему всецело доверяю.
— В таком случае не будем терять время. — Гиммлер понял, куда повернулся ход беседы, и лично налил гостю вина. Рядом с собой он поставил стакан с морковным соком. — Доктор сообщил мне о вашем предложении. И я нашел его довольно любопытным.
— Рад слышать. Наша сторона дает полную гарантию, что мы сдержим свое слово.
«Попробовали бы не сдержать», — усмехнулся про себя Гиммлер. И продолжил:
— Но в озвученном господином Керстеном предложении имеется одна загвоздка. Насколько я понял, за каждого простого еврея… — Бернадотт невольно поморщился, и Гиммлер, с трудом преодолев брезгливость, исправился: — Точнее, за каждого заключенного вы предлагаете по 50 швейцарских франков. В то время как за каждого ценного арестанта — по 500. Я правильно понял?
— Совершенно верно, господин министр.
— Так вот я никак не могу понять: а кто же будет определять, какие заключенные — простые, а какие — ценные?
Граф, благодаря предварительной встрече с доктором, был готов к ответу.
— Наш Международный Красный Крест предоставит вам полную информацию о каждом… арестанте. Со всеми его достижениями и заслугами. Если таковых не будет, то перед вами — простой… заключенный.
— А кто вам сказал, что представителей вашего Красного Креста пустят в наши исправительные заведения? — Из-под пенсне рейхсфюрера весело посверкивали маленькие и, как показалось Бернадотту, подленькие глазки. — Исправительные лагеря для того ведь и созданы, чтобы изолировать и исправлять. В первую очередь — изолировать. И освободить мы можем только тех, кто исправился. А вдруг с вашими представителями что-то произойдет? У нас там, знаете ли, публика совершенно непредсказуемая. И кто в случае чего будет нести вину? Кого ваша пресса снова обвинит в преступном отношении к людям? Так что, господин Бернадотт, ваше первое предложение нам не подходит. Что еще вы можете предложить?
Граф неожиданно понял: чтобы он сейчас ни предлагал, Гиммлер все равно добьется того, что выгодно лишь ему. Однако попробовать следовало.
— Господин министр, второй путь видится нам в том, чтобы каждый из тех людей, то есть арестантов, за которых мы ходатайствуем, написал свою биографию. Потом мы, не заходя на территорию конц… простите, исправительного лагеря, сравнили бы наши данные с их показаниями. И если они совпадут, значит перед нами — искомая личность. Соответственно станет понятна и цена.
Гиммлер задумчиво покрутил стакан.
— А вы представляете, сколько времени понадобится, чтобы свести концы с концами? Неделя? Месяц? Год? Сколько человек вы предлагаете задействовать в операции? Десять? Сто? Тысячу? Ведь речь, насколько я помню, шла о двадцати тысячах евреев. Пересчитать и сверить двадцать тысяч биографий?! Господин посол, я ждал от вас более рациональных предложений.
Граф вытер пот со лба.
— Господин министр, наверное, вы правы. Но мы пытались просчитать все варианты, которые удовлетворили бы и вас, и нас. Позвольте изложить еще два предложения…
— Не стоит, господин граф, — жестом остановил Гиммлер посланника. — У меня есть более простой путь к нашему соглашению. За две трети заключенных вы платите по 500 франков. За оставшуюся часть по 50. Как вам мое предложение?
Бернадотт, едва не поперхнувшись, отставил бокал с вином.
— Господин министр, но там нет такого количества выдающихся… пленных.
— Откуда нам знать? Может, он вчера был простым евреем, а завтра станет знаменитым ученым. Или музыкантом. Вы ведь любите музыкантов? — Гиммлер явно издевался над графом. Тот чувствовал это, но ничего не мог предпринять в ответ. — Так на чем мы остановимся? Вы согласны с моим предложением?
