— На руку мою намекаешь? — хмурюсь.
Пожимает плечами Борог:
— Откуда мне знать? Рассказал, что знал. А с рукой твоей, если интересно тебе, дело странное. Не знаю я, как получил ты отметины эти, и знать не хочу. Да ты все равно и не скажешь. Вижу я одно: серебро это соскрести и Силой великой невозможно. Не человеческой рукой вплавлено, не человеческой и изымется. Опасно и самовольно серебро это. Если век долгий жить хочешь — так в избу мою пойдем сейчас, и отрублю я тебе руку топором заговоренным. Но коли отнять руку эту посеребренную от тебя, охота у тебя на зверя не задастся. Удачу грозную принесет тебе пыль эта, если прежде сам через нее не погибнешь. Но как серебро это к охоте на зверя твоего приспособить — того я взять в толк не могу. Сказка-то про серебряного волка говорит.
— Спасибо, — говорю, поднимаясь. — Врать не буду, темна сказка твоя, а про руку я и сам догадывался.
Разводит Борог руками:
— Говорил я, не Сильней я тебя.
— Ну прощай.
— Прощай и ты.
Пошел я прочь, а Борог меня окликает:
— Эй, богатырь! А про дверцу тоже знаешь?
Екнуло сердце мое, нахмурился я, за меч взялся.
Смеется Борог:
— Не ведаю я тайн твоих, не сердись, сам ничего в видении своем понять не могу. Но напоследок скажу все-таки: прав ты, есть дверца какая-то у тебя на пути. И слышу я — прижал ты дверцей кого-то, хрип из-за нее предсмертный идет, гибнет враг твой, но из дверцы той новый кто-то лезет.
— Больше ничего не видишь, не слышишь? — спрашиваю.
— Ничего.
Махнул Борог рукой на прощанье, к воде я спустился, в ладью сел. С той поры снова о Скиме думал, а не о Ярославе с братцем его.
В Бирке, правда, отвлекся: заветный меч поискал. Четыре сотни клинков перебрал — ни к одному кулак не прилип! Ну что ты будешь делать! Не в Дамасское же царство мне идти!
Якун привел дружину ровно через десять дней. В ту же ночь отплыли мы. Якун на свой корабль с золотым парусом пригласил — честь оказал.
Говорит мне Якун:
— Давай так решим. Ты не говори никому, что не шибко я теперь зряч, а скажи, мол, волшебства ради Якун золотую луду носит и Сила большая на ней.
Задумался я:
— Ярославу правду скажу все ж таки. Иначе дела воинские промеж вас путем не решить. А другим говорить не будем.
Надулся Якун, как ребенок малый, но правоту мою признал. А я дальше говорю:
— Остальным скажем — пришел из-за моря богатырь северный, золотой, Силой отмеченный, и Сила та на глаза наложена. Пускай почешется Мстислав.
Разулыбался Якун. Ох, лихо мне, лишенько! Мне б за Скимой-зверем по оврагам кружить, а не слухи пускать и не наемников улещивать! Но сжал зубы, смолчал.
Привез я гостей дорогих в Новгород к Ярославу. В самое время пришли. Заскучал Мстислав в Чернигове и новую грамоту прислал: мол, если через полмесяца в поход войско твое не выйдет, сам в Новгород пойду и тогда не взыщи, брат, коли не так что получится. Соединились два войска, и повел нас князь Ярослав на юг.
В дороге меня застало письмо Добрыни. Оно было коротким: «Скажи князю выступать. Барсы заволновались», Я порвал письмо на клочки и поскакал к княжескому шатру. Ярослав и Якун пировали; я спрыгнул с коня… На другое утро войско подняли затемно и спешно погнали вперед. Дружинники ругались; их гнали только что не плетями…
Черниговская земля запирает дорогу к Киеву. К среднему течению Днепра без нее также не пройти. Мстислав занял самую сердцевину Русской земли меж, севером и югом и насмешливо ждал нас там. Мы знали, что он расположился у Листвена, на берегу! Руды. В каком-то смысле это было благом. Наше войско! устало бояться и ждать, и поиски Мстиславовой дружины по лесам нас только ослабили бы. Между тем поиски эти могли тянуться неделями. Было много случаев, когда обе рати искали боя, но найти друг друга не могли, с проклятиями блуждая по русским болотистым чащам.
Всю дорогу я ехал рядом с Ярославом. Рядом же скакал тщеславный Якун. По моим наблюдениям, его опытный конь выбирал дорогу сам. Оставалось только надеяться, что Якунов меч будет валить врагов также без вмешательства хозяина…
Ярослав был сумрачен. Он взял с меня слово не покидать его ни после победы, ни после поражения. Как видно, Ярослав размышлял, не плетем ли мы с Добрыней заговор в пользу Мстислава. Я объяснил ему Добрынино отсутствие как мог. Ярослав только покачал головой, не поверил и замкнулся в недобром молчании.
На двадцатый день пути мы завидели стальной блеск мечей и копий. Мстиславова армия стояла во всей ратной славе и приветствовала нас угрожающим звоном оружия и криками. Из хора оскорблений, угроз и насмешек выделялся угрюмый вой беспощадного касогского войска…
Мы стали лагерем. Битва была назначена на завтра. Наши лазутчики донесли, что Мстиславова рать стоит подковой: в середине черниговцы, на левом краю тмутороканцы, на правом — касоги. Против черниговцев мы выставили варягов; собственная же Ярославова дружина должна была противостоять людям Мстислава. По окончании совета Якун отъехал в свой стан; Ярослав, завернувшись в плащ, поскакал на левый край. Я пообещал присоединиться к нему утром.
Дождавшись, пока разъедутся воеводы, я выбрался из шатра, скользнул в лес и стал пробираться в направлении тмутороканского лагеря. Небо было чистым, но звезды заволакивала какая-то нехорошая дымка.
Я внимательно слушал лес. Вскоре мои ноги сами стали выбирать дорогу. «Добрыня зовет», — подумал я. Пройдя еще саженей двести, я кожей почуял, как от сосен отделяется могучая тень.
— Плохие дела, Алеша.
— Плохие, Добрыня.
— Якун хоть что-нибудь видит сквозь свою луду?
— Гриву коня различит и от меча увернется.
— Варягам отвар мужественный дает?
— На рассвете даст. Сейчас варить поехал.
— Касогам и варить ничего не надо… Злые как черти. И черниговцы расшевелились…
— Чем их Мстислав купил, черниговцев-то? Чем им плохо под Ярославом было?
— Долю в тмутороканских торговых путях обещал. Мол, в обход Киева шлях пущу… Слушай, Алеша, барсы беснуются.
Дрожь пробежала по моей спине, и я непроизвольно оглянулся.
— Уж двадцать пятый день Волхв вкруг стана ходит…
— Видел?!
— Так… Встречал…
Барсы заволновались, когда я еще скакал с Якуном в Новгород. Вдруг однажды ночью они подняли жуткий рев и, как малые котята, стали забиваться под ковры. Добрыня, ночевавший в княжеской палатке, выскочил наружу и увидел, как Волхв скрылся в лесу. Ошибки быть не могло. Кудесник решил показаться Мстиславу.
— Потом каждую ночь приходил. Князь ничего понять не может, ночей не спит, дурное мыслит. Ничего мне не говорит, но барсам верит: мол, несчастье чуют. Я тоже глаз не смыкаю: вдруг Волхв слуг своих пошлет. Дозоры вокруг палатки в три кольца поставил, но сам сейчас незаметно ушел. Раз я прошел, значит, и Волхв пройти может… Наказал я князю: барсов от себя ни на полшага не отпускай. Как завоют, хватай меч и бей первого, кто в палатку войдет, пусть хоть я это буду… И днем три раза Волхв приходил… Держу я пока оборону вокруг Мстислава, да Волхв теперь другой… Кто знает Силу новую его, что Скима выкинуть может… Не выиграть Ярославу сражения…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
