Фемистокл широко раскрыл глаза:
– Ну, ты наконец все сказал, юноша?
– Пожалуй, да. – Кимон снова сел. – Моя карьера еще только начинается, и я бы сам хотел успеть стать полемархом, пока не выдохся окончательно. Но я сказал то, что хотел сказать сегодня, если ты это имеешь в виду.
– Вот и прекрасно. – Фемистокл наклонился к нам; глаза его прямо-таки излучали искренность. – В таком случае позволь мне подтвердить, что ты говорил чистую правду насчет того, что я весьма скромного роду-племени.
Мой дед был рудокопом на серебряных копях, и мой отец тоже. Что же касается наук… разве не важнее то, что именно сумел постичь человек?
Каким наукам учитесь, например, вы, мидийцы, Зихрун? Вот ты образованный человек, как то старательно подчеркивал мой молодой друг. Из чего, собственно, состоит образование в вашей стране?
– Из умения почитать богов, – сказал тот, кого раньше звали Эобазом. – Прежде всего – Ахура-Мазду, бога всех богов. Ну а потом – из умения скакать верхом, стрелять из лука и всегда говорить правду.
Фемистокл согласно кивал головой, словно все это уже слышал раньше.
– Вот, я бы сказал, отличное образование! Зато Кимон умеет неплохо играть на лире, да и поет хорошо. Вы его сегодня еще услышите, как мне кажется. Ну а я знаю только одно: как сделать город великим.
– Если ты говоришь о спартанцах… – начал было Эгесистрат, но Фемистокл призвал его к молчанию, подняв руку.
– Мне еще есть что сказать и о спартанцах. Однако сперва я должен убедиться, что наш друг с Востока понимает одну вещь: хоть мы и столь различны (во мнениях, в частности), но всех нас объединяет наша преданность Афинам. Ты, возможно, знаешь, у нас есть обычай подвергать остракизму политиков – а все мы здесь политики, Ксантипп, Кимон и я, – которые своими идеями могут слишком разобщить людей. Мы отсылаем их прочь, но бесчестию не предаем, а лишь держим вдали от себя некоторое время – скажем, несколько лет. Однако во время нашествия армий Великого Царя я призвал всех, кто был подвергнут остракизму, вернуться домой и раздал им командные посты. Они отлично послужили своему городу, и я нисколько не сомневался в их преданности.
Ксантипп, Кимон, разве сегодня вы не мои единомышленники? Согласны ли вы, что сегодня все мы трудимся на благо Афин?
Оба кивнули, и Кимон ответил за всех:
– Да, согласны!
– Клянетесь ли вы хранить в строжайшей тайне все, что сегодня будет здесь сказано мною, как и я обещаю вам хранить в тайне все, что смогу узнать от вас? Клянетесь ли сделать все, что в ваших силах, для Зихруна и его помощников? Особенно для… – Фемистокл вопросительно посмотрел на Гиперида.
– Латро, – подсказал тот.
– Для Латро.
Оба снова кивнули. А Ксантипп сказал:
– Мы с вами заодно во всем, не сомневайтесь. Вот вам моя рука!
– И моя. – Фемистокл помолчал; в свежей зелени кустарников вздыхал весенний ветерок и щебетали птицы, однако кругом было так тихо, что я мог слышать, как по ту сторону стены у дороги разговаривают о своих делах какие-то люди.
– Боюсь, большего ручательства мы тебе обеспечить не сможем, Зихрун, – сказал Фемистокл. – Но это лучше, чем слово царя. Если я лишусь своей власти – а я вскоре ее лишусь, будьте уверены, – Ксантипп или Аристид станут полемархами. Аристид сегодня не смог здесь присутствовать – его представляет Кимон. Но я клянусь, нет на земле другого такого человека, который настолько не способен был бы предать зависящего от него человека, как Аристид. У нас здесь немало благородных людей, и он среди них главный.
Заметьте, что именно я, его противник, говорю об этом [219]. По-моему, он во многом заблуждается, и мне кажется, его умышленно вводят в заблуждение, а ведь всем Двенадцати богам известно, как он упрям. Но если бы гоплиты поклялись защищать тебя и действительно разразился бы бой, Аристид жизни своей не пожалел бы, чтобы спасти тебя.
– А теперь послушайте меня – все. Я не собираюсь вас запугивать – я знаю, свободных людей невозможно удержать на привязи с помощью угроз. Но если бы дело происходило в Империи или в какой-либо другой тирании, вас вполне могли бы уже сегодня ночью задушить, дабы Зихрун был в полной безопасности. Гиперид, не говорил ли ты, что у Латро плохая память?
Гиперид кивнул:
– Он все забывает примерно через день.
– В таком случае, ему нужно научиться забывать еще быстрее. Любой из вас, кто еще помнит, как Зихруна звали раньше, должен немедленно это забыть. – Фемистокл указал на чернокожего. – Гиперид говорит, что ты не понимаешь нашего языка, но мне показалось, ты отлично понял все, что я сказал. Как имя того человека, который сидит с тобою рядом? Вон того, с бородой?
– Зихрун, – ответил чернокожий.
– Эгесистрат, зачем Гиперид посылал тебя во Фракию?
Эгесистрат живо ответил:
– Чтобы поддержать царя Котиса и его сторонников и заверить их в вечной дружбе Афин. Царь Котис, увы, ныне покинул этот мир, но его сын, любимец богов, принял от него престол и корону. А советники его сына прислали нам множество подарков в подтверждение своей доброй воли.
Фемистокл кивнул, вполне удовлетворенный.
– Ну а ты что скажешь, Латро? Зачем тебя посылали во Фракию?
Я сказал ему совершенно честно, что до сего момента и не знал, что побывал там.
– Но пусть никто из вас не забудет одно, – сказал Гиперид. – Если кто-либо спросит вас об Эобазе, то все мы слышали, что его принесли в жертву Плейстору. Сами, правда, при этом не присутствовали, но, по слухам, это так и есть.
Ксантипп посмотрел на солнце – словно хотел понять, сколько осталось до заката.
– Я думаю, у нас все получится, Фемистокл, – сказал он. – Латро, а ты и твой друг знаете, каков ваш здешний статус?
Я сказал, что могу говорить только за себя, но, как мне кажется, мы считаемся иноземными гостями. Хотя знал, что никакие мы не эллины.
Глава 27
ИО ПЛАЧЕТ
Пока я писал, явился Полос, желавший побеседовать о колесницах и лошадях. Я заставил его умыться, а потом мы с ним действительно поговорили.
Ио принесла букет цветущих яблоневых веток. Еще не все бутоны распустились, сказала она, однако она отыскала несколько веток в полном цвету; а некоторые из тех, что сорвала Элата, с еще не распустившимися цветами, тут же распустились у нее в руках, что довольно странно. Я объяснил детям, что завтра мы отправляемся в Спарту вместе с Фемистоклом, отчего Ио очень опечалилась. Она говорит, спартанцы – люди жестокие и доверять им нельзя; надо сказать, что Эгесистрат говорит то же самое; так что, возможно, я правильно поступил, когда записал все, что говорилось здесь, под деревом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
