тебя звать… А ну пошёл вон отсюда! И запомни — русские не продаются!
Его лицо пошло пятнами, он набычился и процедил:
— Как вы сметь так со мной говорить?! Russisches Schwein! Мой отец воевать на русский фронт, мало убивать вас, варвар…
— Ах ты ж гнида?
Я взял его за галстук, дёрнув вверх, отчего немцу пришлось привстать на цыпочки. Краем глаза заметил, что итальянцы и хозяин лавки смотрят в нашу сторону. Пусть смотрят, у нас тут свои русско-немецкие разборки.
Держа немчика перед собой, как щит, я поволок его спиной вперёд к выходу. Звякнул колокольчик над дверью, спустя мгновение мы оказались на улочке, привлекая внимания ещё и нескольких прохожих.
— Ты что, ублюдок, ты за кого меня принимаешь? Я ж из тебя сейчас отбивную сделаю!
— Убрать от меня свой грязный руки! — неожиданно тонким голоском взвизгнул он.
А миг спустя мою левую щёку ожгла оплеуха. Вот ведь сука…
Первым моим желанием было отправить немчуру в нокаут крепким боковым, но в последний момент я изменил решение — не хватало ещё сделать этого придурка инвалидом. Отпустил галстук, чуть оттолкнул от себя, давая себе пространство для короткого размаха, и впечатал кулак в солнечное сплетение. Реакция представителя Хуссинга была для таких случаев стандартной: он согнулся пополам, безуспешно пытаясь сделать вдох, и вполне мог сейчас блевануть. К счастью, обошлось без рвоты. Я услышал тонкий женский крик, полная испанка что-то вопила, размахивая руками и показывая в нашу сторону, я успокаивающей ей улыбнулся, приложив руки к груди, но она не унималась. Блин, видно, придётся тупо линять, скандалы в преддверии финала мне совсем не нужны.
Не успел пережевать в голове эту мысль, как послышалась трель свистка, и я увидел спешащего в нашу сторону полицейского с «демократизатором» в руке. Подскочив к нам, он начал что-то лопотать на испанском, угрожающе размахивая адрес дубинкой. Немец, отдышавшись, смотрел на меня исподлобья, а я выставил перед собой ладони, делая удивлённое лицо, дескать, а чём дело? Собрался народ, выскочил и хозяин лавки, который активно вступил в диалог с полицейским. По мере его рассказа poli, как тут уменьшительно-ласкательно называют полицейских, смотрел на меня всё менее агрессивно, зато в сторону моего соперника не в пример строже.
Ну а спустя сорок минут мы уже были в участке, включая хозяина сувенирной лавки. Объясняться пришлось на английском, благо что офицер полиции по фамилии Коста, который занялся нашим делом, более-менее им владел. Понимая, что обвинение немца, которого звали Клаус Финкель, в попытке дать мне взятку бездоказательно, я даже не стал это озвучивать. Сказал, что герр Финкель подошёл ко мне, когда я приглядывался к сувенирам, признал во мне русского, и на плохом языке моей страны высказался в том смысле, что русские — второй сорт. Да ещё выразил сожаление, что его папаша, воевавший на Восточном фронте, мало убил русских. Заодно назвав меня русской свиньёй.
Хозяин лавки подтвердил, что слышал это оскорбление на немецком, после чего я выволок немчуру из магазинчика, и тот отвесил мне оплеуху. Ну а я двинул тому под дых, на этом наша потасовка и закончилась.
— Я не говорил, что русские — второй сорт! — пробурчал Финкель.
— Получается, вы обозвали сеньора Покроффский русской свиньёй просто так?
Немец замялся, не зная, что ответить. Наконец выдавил из себя:
— Он плохо на меня посмотрел.
— И за это нужно было его оскорблять?
— Прошу прощения, не сдержался.
— Просить прощения вам нужно у сеньора Покроффский, а не у меня. Он имеет полное право написать заявление и потребовать с вас материальную компенсацию.
— Не нужна мне его компенсация, пусть засунет её себе в одно место, — презрительно бросил я. — Заявление на него писать не буду, неохота тратить на этого… хм… недалёкого человека своё время.
Так мы и разошлись. Мы с сеньором Эспозито дошли до его лавки, где я прикупил всякой мелочёвки. Испанец, как оказалось, в годы Гражданской воевал в Сопротивлении, бок о бок с русским инструктором Иваном, которого звали Хуаном, геройски отдавшим жизнь за свободную Испанию. И к фашистам мой новый знакомец питал давнюю неприязнь. А этот герр Финкель в его представлении был самым настоящим фашистом. Всё это я понял из его объяснений, где он перемежал испанский с английским. А в знак любви к русским Эспозито подарил мне ту самую кулинарную книгу за 15 баксов. Или басков, хе-хе, если измерять в жителях Каталонии. Может быть, Полина разберётся с испанским и сможет реализовать на практике какую-нибудь паэлью. А может, ей и картинок хватит и цифр, в которых обозначается масса ингредиентов.
В стане сборной я ничего скрывать не стал. Вдруг завтра в какой-нибудь газетёнке всплывёт информация о конфликте русского боксёра и немца, и я окажусь в нехорошей ситуации. Или в консульство инфа уйдёт, а оттуда в Союз. Уж лучше рассказать правду. Тем более правда на моей стороне, он вообще первым меня ударил. А если не верите — сходите в участок, сеньор Коста покажем вам протоколы допроса и мировое соглашение.
— Говорили же, ходить всем вместе, — сокрушался Ленц. — Мельников, говорили?
— Говорили, Аркадий Николаевич, — понурив голову, бормотал Саня.
— Вернёмся в Союз — там устроим разбор полётов. А пока всем думать о завтрашних финалах. Тебе, Покровский. Особенно, теперь ты просто обязан победить этого немца.
Можно сказать, обошлось… Пока. А что там будет по возвращении… Если выиграю «золото», то победителей, как известно, не судят. Опять же, правда на моей стороне, не мог же я спустить этому наглому Финкелю оскорбление и оплеуху.
Несмотря на события минувшего дня, спал я нормально, донимала только сменившая дожди духота, несмотря на распахнутые окна. Кондиционеров, в отличие от «Москвы», тут не было, хотя в остальном придраться к чему-то было трудно.
Утром узнал, что трансляцию на СССР будет комментировать Озеров. Оказывается, Николай Николаевич и в боксе разбирается, а не только в теннисе, футболе и хоккее. Снова было собрание, на котором тренеры заявили, что отступать некуда, слишком много потерь. И если бой равный — не стоит ждать милостей от судей.
Так и случилось. Саня Мельников был вне себя от горя, когда трое судей назвали его побеждённым в поединке с венгром Бадари. Приуныли и мы, нам казалось, что в последних двух раундах наш был сильнее.
— Не могу себе простить, что неуверенно провёл первый раунд, — вздыхал Мельников, общаясь с корреспондентом «Советского спорта». — Бадари левша, и боксировать с ним неудобно. Он с первых секунд шёл в ближний бой. Я пытался встречать его прямыми
