Но Квинтес уже смотрел на нечто гораздо более интересное, чем раздавленный мертвяк, – колесная платформа налетела на бревно и опасно накренилась, натужно заскрипев всеми своими сочленениями. Мертвяки налегли на цепи, и высокие колеса все же преодолели препятствие, раздробив гнилой ствол в щепу. Укрывавшие платформу шкуры всего на мгновение взметнулись в воздух, но Квинтесу хватило и этой доли секунды, чтобы увидеть и самое главное – понять, что именно тащат зомби к Подкове.
Имперский метатель. Неимоверно древний, скрепленный ржавыми цепями, украшенный человеческими черепами и костями, но все же настоящий метатель. Мертвяки тащили к поселению осадный метатель…
Едва сдерживая нетерпение, Квинтес дождался, пока вереница зомби скроется в ущелье, и, взметнув снег, поднялся из сугроба. Он увидел достаточно. Теперь надо лишь дождаться момента, когда шурды вырежут поселение и уберутся прочь. На их долю останется лишь убедиться в смерти Ильсертариота, и можно возвращаться домой.
Взметнув полой черного плаща, Квинтес развернулся и, разминая затекшие мышцы, поспешил к еловой роще, где дожидались своего часа ниргалы. На ходу он сорвал с пояса кожаный кошель, внутри которого с глухим стуком перекатывались разноцветные Вестники.
Повелитель должен незамедлительно узнать, что шурды собираются сделать за него всю грязную работу. Его порадует это известие… несомненно порадует…
Глава третьяАтака шурдов
С трудом удерживая колотившую меня дрожь, прищурив воспалившиеся глаза, я вглядывался в ущелье – туда, где клубился дым от шурдских костров и виднелось смутное движение. С тех пор, как отряд шурдов прошел ущельем и встал на стоянку в двух полетах стрелы от нашего поселения, прошла целая ночь и большая часть утра – близился час полдня.
А эти твари все не нападали. Все чего‑то выжидали, гоблины проклятые! Словно издевались напоследок.
Прошедшую ночь я запомню на весь остаток своей жизни (если она у меня еще будет, эта самая жизнь) и не удивлюсь, если, взглянув на свое отражение в воде, обнаружу в волосах седые пряди. Когда каждую секунду ожидаешь начала штурма, поминутно вглядываешься в ночную темень и вздрагиваешь от малейшего шороха, то недолго и от разрыва сердца помереть, не дождавшись самой битвы.
Но шурды не воспользовались ночной темнотой и не пошли на приступ стены – они спокойно разбили лагерь в ущелье, разожгли множество костров и, похоже, занялись приготовлением пищи – изредка до нас доносился запах жарящегося мяса и паленой шерсти. Стоило мне задуматься о возможном происхождении мяса, и сразу к горлу подкатывали рвотные спазмы. Пару раз доносилось голодное рычание сгархов, а по скальным стенам ущелья иногда плясали тусклые отсветы столь знакомого мне зеленоватого света – костяные пауки словно заведенные бегали вокруг шурдской стоянки, бдительно оберегая покой хозяев. И все это время мы провели на гребне стены, стоически стараясь не поддаваться панике и пробирающему сквозь меховую одежду холоду.
Страшные часы… самые страшные из всех, что я пережил за свою жизнь…
И ближе к полудню я окончательно осознал, что все мое представление о темных шурдах оказалось в корне неверным, и состарившая меня ночь доказала это. Как я ошибался, когда считал их жалкими грязными уродцами, обладающими лишь зачатками магии! Сегодня шурды доказали свое превосходство, с легкостью переиграв меня в первом же столкновении умов! Не знаю, кто именно управляет шурдами, но этот некто переиграл меня с неимоверной легкостью. Теперь я понял, почему он разбил лагерь у самой стены поселения. Одним своим присутствием шурды заставили нас находиться в боевой готовности всю долгую зимнюю ночь. К полудню, когда просыпающиеся шурды лениво завозились у костров, скидывая с себя шкуры, я уже валился с ног в изнеможении от постоянного напряжения. Мои люди выглядели ничуть не лучше – глубоко запавшие глаза, лихорадочный бегающий взгляд, пересохшие и потрескавшиеся губы. Многие начали кашлять и норовили присесть на бревна или прислониться плечом к стене.
Глядя на просыпающийся лагерь шурдов, я в тысячный раз проклял себя, что поддался уговорам и все откладывал обустройство наблюдательных постов и тропок на отрогах Подковы до самого последнего момента. А теперь оставалось только в бессильной злобе кусать локти и сквозь зубы клясть свою беспечность – пробираться ночью по обледеневшим скалам было чистой воды самоубийством, даже для гномов. Я еще не забыл, как Рикар провалился в расщелину и лишь чудом остался жив.
Но с наступлением рассвета я не выдержал и коротко переговорил с Койном. Спустя полчаса подъемник застрекотал лебедкой, поднимая на вершину Подковы пятерых гномов. Им предстояло пройти по отрогу скалы до самого лагеря шурдов и разведать численность гоблинов. И по возможности постараться испортить шурдам завтрак. Именно по возможности, – помня о магии костяных пауков, я строго запретил рисковать понапрасну.
Тряхнув головой, чтобы отогнать сонливость, я отхлебнул из кружки дымящийся отвар и простуженным голосом прохрипел:
– Зашевелились, твари. Лишь бы разведчики успели вернуться до штурма.
– Успеют, – уверенно отозвался стоящий рядом Рикар. – Да и не думаю, что они в ближайшие пару часов пойдут в атаку.
– Думаешь?
– Шурды чего‑то ждут, сын мой, – проскрипел святой отец. – Поэтому и не нападают. Иначе еще ночью пошли бы на приступ – самое время для нежити. Солнышко эти твари не любят…
– Пусть ждут, – бледно усмехнулся я. – Нам же лучше. Рикар, позови Койна – вон он, у подъемника маячит.
Здоровяк кивнул и тяжело пошагал к краю стены, где виднелась приземистая фигура Койна. Проводив Рикара взглядом, я лишь удивленно покрутил головой – помимо «укрепленных» мною доспехов он нацепил на себя столько оружия, что представлял собой ходячий арсенал. Топор, длинный кинжал, несколько метательных ножей, да еще и небольшой щит в придачу. Как он только таскает на себе эту тяжесть. Хотя те из моих людей, кто некогда сражался бок о бок с моим покойным отцом, выглядели точно так же – широкоплечие фигуры увешаны оружием, доспехи сидят как влитые, при ходьбе ничего не громыхает и не брякает. Вот что значит выучка ветеранов – они даже морозную ночь перенесли гораздо легче, чем более молодые воины. Разница налицо – так матерый старый волк отличается от молодого волчонка. Да и святой отец, словно и не заметив бессонной ночи, твердо стоял на ногах и вообще поражал своей бодростью. А ведь он ночью не просто у костерка грелся – в сопровождении Стефия святой отец обегал всю стену от края до края, окурил дымом из жаровни каждый камень, каждую щель.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
