Согласитесь, господа судьи, что эти условия крайне неудобны для исследования цветов. Я по первому показанию Цинамзгварова, данному 30 октября, определяю таким образом время: узнали о происшествии около двенадцати часов, в половине первого; в час ночи поехали вместе с Бегляровым к Варваре Андреевской. Оба видели площадку и сапоги около половины второго, следовательно, опять через четыре часа после происшествия, когда незначительная мокрота могла просохнуть. Но их показания именно такого рода, что если принять их за сущую правду, то надо положительно заключить, что подошвы ботинок были весьма мокры и намочены были именно в роднике. Старые, изношенные опорки от ботинок имеют серо-желтый цвет нежженной охры с тушью, между тем, по Беглярову, подошвы были красноватые, но Цинамзгваров утверждает, что подошвы были красные, а кожа старая неполированная, бывает всегда темно-красная и коричневая, когда ее намочить; что же касается до зелени, то она не объяснима ничем другим, кроме соприкосновения с теми слизистыми водорослями в воде, нити которых всегда заводятся в топкой влаге, на скалистом грунте подле ручейков. Н. Андреевская нигде не была, где бы могла к подошве пристать зелень; зелень сада в конце июля не была сочной, следовательно, если допустить след зелени, а он подтвержден произведенной экспертизой, то от водорослей на нашей колее, а следовательно, в связи с темно-коричневым цветом подошв прямо Доказывается, что Н. Андреевская прошла через родник.
Замечательно то, что при осмотре обуви Кобиевым в четыре с половиной утра при тех же Цинамзгварове и Мелик-Беглярове признак зелени вовсе в протокол не занесен, из чего я усматриваю, что на глаз его не было видно, что, проходя через столько рук, он стерся, как стереться могли и следы грязи на ботинках, которая, если была, то, конечно, самая неглубокая.. Одним словом, либо пятна зелени были, и они доказывают присутствие родника, а их исчезновение доказывает, что, проходя через много рук, ботинки потеряли все характерные особенности, которые имели, когда стояли на площадке; либо зелени вовсе не было, так что, рассматривая ботинки второпях, при свечке или факеле, Цинамзгваров или Бегляров увидели, чего не было, зелень им померещилась, но в таком случае и показания их о сухости подошв недостоверны; неизвестно, каковы были ботинки; к пяти часам утра они успели окончательно просохнуть. Таким образом, выходит следующее: было обстоятельство столь важное, что его сразу приняли за решительное доказательство преступления. Лица, сделавшие это открытие, сейчас подали обыскивать, арестовывать, строить воздушные замки гипотез для объяснения мотивов, а между тем самого-то обстоятельства не констатировали как следует, не описали, вследствие чего оно и выходит в уголовном отношении никуда не годным, каким-то не то жировым, не то кровяным пятном, из которого самый тщательный химик, анализируя, ничего вывести не в состоянии, а между тем это и есть единственный кирпич, на котором зиждется все здание, вся пирамида обвинения, имеющая, вопреки статике, узкое основание и широкую вершину в самом неустойчивом равновесии.
После разбора улики, основанной на ботинках, о физической невозможности утопления не может быть и речи. Остаются соображения, заимствованные уже не из области физики и статики, и уже гораздо менее решительно основанные на психологии, на серьезных свойствах ума и характера, которые, по мнению суда6 мешали молодой девушке купаться, на ее привычках, потому что не могла она купаться в белье, не могла она купаться во время регул. Между тем всякие психологические задачи труднее решать, нежели физические, потому что деятельность человека не чисто рефлекторная и как элемент в них входит тот X, который одними называется свободным произволом, а другими -- способностью противопоставлять внешним мотивам те неисчислимые сонмы идей и представлений, которые составляют содержание нашего сознания. Как бы то ни было, и эта новая категория улик физико-психологических, бледных, неясных должна быть разобрана и упразднена. Я полагаю, что она упразднится несравненно легче даже, нежели улики, почерпнутые из законов физики и из свойств материи.
В visum repertum 25 июля 1876 г. есть следующие слова: с_л_и_з_и_с_т_а_я о_б_о_л_о_ч_к_а в_л_а_г_а_л_и_щ_а б_л_е_д_н_а. Никем не замеченный, этот факт имеет громадное значение. Он доказывает, что в момент купанья не только прошла менструация с ее признаками, но прошло последующее после выделения крови выделение белей или, по крайней мере, что после менструации продолжалось только выделение белей, которых следы найдены на правом рукаве рубашки, но которых вовсе не найдено на кальсонах.
Оно так и должно быть по рассказам прачки. По словам Зуевой, регулы впервые были в гостинице, куда приехала Андреевская, как известно, 29 июня, а так как, по словам Зуевой, регулы бывали через три недели, то они должны были быть ко времени убийства. Они и были действительно. За два или за три дня до убийства, следовательно, 19 или 20 июля, Зуевой дано было белье, в том числе известные женские тряпки, окровавленные, из чего Зуева и заключила, что регулы имели место за пять дней до убийства, то есть около 17 июля; из факта их отдачи я могу заключить, что период регул кончился. Да и спросите любого доктора, могут ли они пять дней продолжаться. Нине так нужно было белье, что, отдав его 19, она ездила 22 к прачке просить о доставке его немедленно; прачка и приняла все белье и с этими тряпками вместе с запиской Нины. И то и другое получила Безирганова, заплатившая за белье 2 руб. 50 коп.
Настоящая экспертиза единогласно согласилась, что в момент купанья у Нины Андреевской не было уже кровей. Войдите же теперь в положение чистоплотной женщины, у которой только что кончились регулы. У нее должна быть неодолимая физиологическая потребность вымыться, каковы бы ни были серьезные или несерьезные свойства ее ума и характера. Когда является физиологическая потребность, то какой вздор толковать про свойство ума и характера.
А что, имея надобность выкупаться, она прямо отправилась тайком, никому не сказав, в Куру, это настолько естественно, как то, что когда кто голоден, то отправляется поесть в первый ближайший трактир. В пользу этого предположения говорит не только бойкость и неугомонность ее характера, ее всем известная и всеми удостоверяемая эксцентричность, но и та масса имеющихся в деле доказательств, что она постоянно была занята идеей купанья в Куре, что ее подмывало идти окунуться в струях этой реки. Сюда относятся все разговоры Н. Андреевской с разными лицами о грязной воде в реке Куре и о том, что она бы не решилась купаться. Из отзывов Автандилова, Сулханова и других видно, что она заводила с ними разговоры об этом именно предмете, а если относилась к этой идее отрицательно, скажу, что 9/10 всего числа девушек отнеслись бы на языке отрицательно к самой эксцентричной выходке, например, поехать в маскарад или куда-нибудь на пикник. Не ожидать же от нее, что она скажет: а вот, я так пойду купаться; не ожидать же, что она скажет: я тогда буду купаться.
Подобного рода заявление было бы граничащей с идиотизмом простотой или более чем кокетством. Ни то, ни другое не было присуще Н. Андреевской.
С посторонними она заводила только разговоры, не высказывалась, но с близкими она не таилась и не хитрила, как говорит В. Андреевская. Матери она прямо сказала, что попробует раз выкупаться. Вспомните показание на судебном следствии Варвары Тумановой, что в Кисловодске в 1866 году Н. Андреевская купалась в таких местах, где не решился бы купаться и мужчина. Вспомните ее же слова, что В. Андреевская передавала ей после события, следовательно, утром 23 июля, слышанное от прислуги, что 22 июля Нина спускалась к Куре, расспрашивала прислугу и Н. Чхотуа, где мельче, и вы поверите словам обоих Чхотуа, что она выражала им намерение выкупаться. Это совсем на нее похо- же, пойти купаться в десять часов, говорит Туманова.
Но если она решилась купаться, то, раздеваясь, она должна была скинуть и белье, должна была взять с собой перемену белья, простыню. Так судило общество, так судили даже знакомые, даже родные, например, Кетевана Орбелиани, но знающие жизнь в известном доме лишь по наружности, по входу с переднего крыльца. Если предположить, что убийцы Н. Андреевской хотели сочинить поддельное утопление и расположили для виду платье на площадке в порядке естественного раздевания, то во что бы то ни стало они должны были снять и белье, тем более, что оно оказалось не окровавленным, за исключением тех незначительных крапинок, доказывающих, что оно было грязно, когда его одела Н. Андреевская. Но, господа судьи, судебное исследование имеет свои громкие прерогативы, оно входит с заднего крыльца и наблюдает человека en dИshabille. Таких неожиданностей, противоречащих ходячим понятиям о комфорте в семье, во всяком случае богатой, и тут много. На Нине Андреевской было, несомненно, грубое и сильно заношенное белье, кальсоны, заплатанные и на задних частях, и на коленях. Рубаха испещрена кровяными крапинками, башмаки с покривившимися каблуками весьма не элегантного свойства. Из показания В. Андреевской явствует, -- прошу извинения за подробность, но суду не присуще чувство стыдливости, -- что Н. Андреевской выливаемо было за окно содержимое ночного горшка. Добавьте незначительность багажа, отдачу всего белья прачке: тогда и явится предположение, что может и не быть губки, может и не быть другой простыни, а был такой расчет, что сняв рубашку и кальсоны, Нина, надев платье, кофту и на босую ногу широкие спорки, доберется до дому таким образом. Во всяком случае, не подлежит ни малейшему сомнению, что в воду она могла пойти только в белье, одетая, во-первых, потому что хотя ночью, но купанье происходит все-таки в Тифлисе, во-вторых, что бойкая девушка, наездница, артистка, читавшая Геккеля и Дарвина и выделявшаяся резкостью своих слов и смелостью поступков, была нечто вроде Карла XII, крайне застенчивая, стыдливая, мечтавшая также остаться на век девицей. Стыдливость ее была столь неслыханно велика, что даже в баню ходила она в рубашке. Старуха-служанка Хончикашвили говорит: "Раз была я в бане с Андреевскими; барышня парилась в рубашке и только потом разделась". Мать, В. Андреевская, удостоверяет, что она всегда мылась в рубашке, и когда ей приходилось снимать рубашку и закутываться в простыню, она даже ей никогда не показывалась в одной рубашке, а выходила совсем одетая. Если родная мать, которая в конце концов уверилась в убийстве, твердила, что Н. Андреевская могла сойти в одних чулках без ботинок, что она могла не снять белье, могла не взять с собой простыни, то по какому же праву и на каком основании мог усомниться в этом суд, менее знающий Н. Андреевскую, чем родная мать. Спущенные чулки ничего не значат, если труп, хотя некоторое время, плыл вперед головой, а не ногами, а неизвестно, как он плыл, когда его изловил Пидуа. Итак, и эти улики пропадают. У средневековых юристов для доказательства убийства требовалось тело убитого, corpus delicti. Здесь есть corpus, но весьма сомнительно, если ли это corpus delicti.
