Еще одно вещественное доказательство. Только чего? То ли того, что Желтый обрел способность отделяться, то ли того, что есть человек, которому очень хочется свести с ума некоего Анатолия Томского? Что ж, если у таинственного преследователя и впрямь такой план, то он уже близок к цели.
Толя окончательно запутался и, чтобы не забивать голову неразрешимыми загадками, решил сосредоточиться на главной цели — войти через пролом в кирпичной стене. Там — он был уверен — появится куча других забот.
Часть 3
ЛЮДИ БУДУЩЕГО
Глава 20
КОНКИСТАДОР ТОМСКИЙ
За проломом коридор расширился не меньше чем в три раза, превратившись в прямоугольное помещение. Широкое, с низким потолком и множеством электрических щитов на стенах. Центральной же конструкцией была массивная дверь с закругленными углами и окном-иллюминатором. Уважение внушал одно только колесо поворотно-запорного механизма — его диаметр достигал верных восьмидесяти сантиметров. Махина крепилась к бетонной стене гигантскими завесами и, судя по весу, способна была выдержать атомный взрыв.
Дождавшись, пока к нему присоединятся Аршинов и Вездеход, Толик заговорил шепотом, хотя в этом не было необходимости. Во-первых, потому, что подслушать их никто не мог, а во-вторых, потому, что дверь такого типа обладала, помимо всего прочего, отличной звукоизоляцией.
— В общем, так. Открываем дверь. Я иду первым. Вы — за мной. Дистанция — метров десять. Оружие держать наготове. Я считал, что люди в Академлаге в лучшем случае представлены истлевшими скелетами. Но следы на полу…
— Ты прав, Томский, — кивнул прапор. — Здесь нужно держать ухо востро. С мертвыми вообще проще. А вот с живыми, как показывает моя практика, проблем не оберешься.
Вездеход не стал давать комментариев. Просто помог Шестере взобраться себе на плечо.
Прежде чем взяться за колесо, Толик приподнялся на цыпочки и заглянул в иллюминатор. Рассмотреть что-либо через мутное, покрытое толстым слоем пыли стекло не удалось. Томский сжал колесо и принялся медленно его вращать. Устройство не издало ни звука — им, по всей видимости, недавно пользовались. Возможно, даже смазывали. Еще немного усилий, и стальная махина бесшумно сдвинулась с места, образовав узкую щель. Выждав минуту, Толик открыл дверь ровно настолько, чтобы пройти, и переступил через порог. Света фонаря хватило лишь на то, чтобы вырвать у темноты малую часть помещения, но и этого было достаточно. Томский увидел целый лес аппаратов неизвестного назначения, верхние части которых терялись во мраке.
Отлично! Их можно использовать как укрытия на пути к центру зала. Толя еще не знал, что увидит там, но отчего-то был уверен: ему нужно именно туда. На несколько мгновений замерев у какой-то машины, укрытой чехлом из черного дерматина, и собравшись с духом, он быстро и бесшумно пересек открытое пространство и спрятался за новым механизмом — тоже защищенным чехлом от пыли.
Следующая перебежка была длиннее: от зачехленного аппарата к следующей громадине — цилиндру из белого сверкающего металла с двумя окнами-иллюминаторами и дверью толщиной в добрых пятнадцать сантиметров. Дверь была распахнута. Заглянув внутрь, Толя увидел кресло. На дерматиновом сиденье и спинке остались вмятины — судя по всему здесь совсем недавно кто-то сидел. К алюминиевым подлокотникам были подведены провода с какими-то датчиками, а на устеленном восьмигранными плитками полу лежал шлем из прозрачного пластика. Томский почти закончил осмотр, когда его взгляд упал на вмонтированный в стену термометр. На вид вполне обычный, если бы не одно «но»: на шкале не было плюсовых делений. Только минусовые, от нуля до двухсот семидесяти трех градусов по Цельсию. Толя не мог похвастаться большими знаниями в физике низких температур (равно как вообще какими-либо знаниями в этой сфере), но прекрасно понял — цилиндр из белого металла был большим холодильником, а в кресле сидел тот, кого замораживали. Ответ на вопрос, кого именно, мог дать только дальнейший осмотр Академлага.
Томский собирался выглянуть из своего укрытия, но тут тишину нарушил чей-то кашель.
В это мгновение Толя узнал сокровенный смысл фразы «волосы встали дыбом». Ему на самом деле показалось, что они шевелятся. Странный аппарат для замораживания людей до минус двухсот семидесяти градусов дал толчок воображению. Томский тут же представил себе простуженного зомби — нынешнего хозяина мертвого городка ученых. Кожу, блестящую от инея, синие губы и неподвижные, покрытые голубоватой коркой льда глаза. Судя по звуку, замороженный мертвец был всего в десятке метров от него.
Томский сжал автомат, обернулся и приложил палец к губам. На лице Аршинова, выглядывающего из-за металлического блина двери, было написано недоумение: прапор тоже слышал кашель. Томскому немного полегчало. Если звук и был галлюцинацией, то массовой. Но вот что делать теперь? Выйти навстречу мертвецу? Попробовать вступить с ним в переговоры? Идея была идиотской, но ничего другого в голову не приходило. Новый звук стал еще большим сюрпризом — призрак… высморкался. Томский еще переваривал это, когда замороженный заговорил:
— Отто, иди к черту! Голову даю на отсечение — человеческий организм не может перенести таких нагрузок!
— А я утверштаю — мошет! Oh, mein Gott! Warum schickst du mich diese Tests?[10] Герр Течъенофф, фы не ученый-экспериментатор, фы — трус!
— Твой бог — Гитлер! Я тебе не позволю устраивать второй Освенцим в столице Советского Союза, нацистская ты морда!
— Zum Teufel mit dir![11]
— Спокойно, друзья мои. К чему эти взаимные оскорбления? Не забывайте, что нам выпала честь жить в третьем тысячелетии. Вы же не хотите, чтобы люди будущего приняли нас за дикарей?
Голоса стихли. Толя машинально оперся рукой на стенку цилиндра и тут же ее отдернул — металл оказался очень холодным.
Судя по голосам, призраков было целых три! И болтали он почему-то не о мрачных перипетиях жизни в загробном мире, а вели какой-то научный диспут. Невидимые Наблюдатели? Они ведь тоже говорили на немецком. Томский наконец нашел в себе силы выглянуть из-за цилиндра.
В круге света подвешенной к потолку люминесцентной лампы стоял большой лабораторный стол. На его стеклянной крышке расположились жестяные банки с тушенкой. Такие же, покрытые густым слоем солидола, Томский совсем недавно видел на складе. Сервировку дополнял алюминиевый чайник и стопка пожелтевших галет.
За столом, устроившись на деревянных, выкрашенных в защитный цвет ящиках, сидели три человека в белых халатах. Самому старшему на вид было лет семьдесят. Бледное продолговатое лицо, жидкая бороденка, седые волосы, большие залысины на изрезанном морщинами лбу. Живые, искрящиеся умом и добротой глаза. Несомненно, это он призывал к спокойствию своих коллег-спорщиков. Вид у старика был уж очень покладистый. Такие умеют сглаживать острые углы, находить компромиссы и останавливать конфликты, затеянные другими. Теперь, когда мир был восстановлен, старик сосредоточился на трапезе. Вместо ножа он использовал скальпель. Опускал его в открытую банку тушенки, старательно намазывал дырчатую галету густым слоем жира и мяса, отправлял в рот и повторял процедуру с очередной галетой.
Вторым был мужчина лет сорока. Полное и круглое лицо его уже само по себе выглядело добродушным. Тщательно зачесанные наверх русые волосы, ухоженная бородка-треугольничек. На выбритых щеках играл слишком яркий, даже бабий румянец. Общую картину немного портила красноватая припухлость под правым глазом. Круглолицый потягивал чай из граненого стакана. Если на старика он смотрел очень почтительно, то на третьего члена трапезы, сидевшего к Томскому в пол-оборота, — с откровенной неприязнью.
Тот был самым молодым в компании. Худощавое лицо, орлиный нос, коротко стриженые волосы с рыжинкой могли быть у представителя любой национальности. Однако Толик был готов биться о заклад — на непонятном, гортанном языке говорил именно этот парень, и это его обозвал «нацистской мордой» обладатель треугольной бородки и красноты под правым глазом. Несмотря на напряженность ситуации, Томский улыбнулся. Судя по всему, споры этой парочки не всегда ограничивались словесной перепалкой. По меньшей мере, однажды старик-миротворец не успел вмешаться, и Отто засветил Теченко под глаз.
Толик поймал себя на мысли, что думает о странной троице как о живых людях, а не о злобных, жаждущих мести духах Академлага. А как же иначе? Разве духи трапезничают с таким аппетитом, что, наблюдая за ними, глотаешь слюнки? Разве обитатели Нижнего Мира ссорятся и говорят с акцентом? Нет. Если бы Шаман был жив, он наверняка согласился бы с выводом Томского. Тут другое. Это люди. Обычные, из плоти и крови. То есть, необычные, конечно, но…
