– Должно быть, в Завесе Ласкаля, – сказала она. – Только в этой версии я вижу хоть какой-то смысл.
– Там мы обрели убежище на девятьсот девяносто тысяч лет.
Совпадение было слишком явным, чтобы не придавать ему значения.
– То есть с того времени, как на Ресургеме погибло все живое?
– Да. – Это прозвучало в мозгу как зловещее шипение. – Завесы сделаны нами. Последняя отчаянная попытка нашей стаи, предпринятая уже после того, как оставшиеся на планете амарантийцы превратились в пепел.
– Не понимаю… Ласкаль рассказывал, да и сам Силвест обнаружил…
– От них скрыли истину. Ласкалю представили вымысел, вместо нас он увидел древнюю культуру, нисколько не схожую с нами. Настоящее предназначение завес осталось для него тайной. Ему показали приманку, которая могла пробудить интерес у других и привести их к нам.
Вольева поняла, как сработала ловушка. Ласкалю дали понять, что завесы представляют собой склады опасных технологий, которые человечество было бы совсем не прочь прибрать к рукам. Разве отказались бы люди от двигателей, позволяющих преодолевать скорость света, и тому подобного? Когда Ласкаль рассказал об этом Силвесту, тот, естественно, еще сильнее захотел проникнуть в завесу. Ему удалось получить поддержку всей демархистской общины Йеллоустона – в случае успеха экспедиции эта группировка получила бы невообразимое преимущество.
– Но если это ложь, – сказала Вольева, – то каково же настоящее предназначение завес?
– Триумвир Вольева, завесы нам нужны для того, чтобы прятаться за ними. – Казалось, Похититель Солнц играет с нею, наслаждаясь ее непониманием. – Это убежища. Области реконструированного пространства-времени, где мы можем жить не боясь.
– Не боясь кого?
– Тех, кто пережил Войну Рассвета. Тех, кого прозвали ингибиторами.
Вольева кивнула. Многого она еще не понимала, но одна вещь была вполне ясна. То, что рассказала Хоури – фрагменты странного сна, увиденного в ЦАПе, – очень походило на правду. Стажер запомнила далеко не все, многое она изложила не в правильной последовательности, но теперь стало очевидным: все это потому, что от Хоури ожидали понимания чего-то слишком огромного, слишком чуждого, слишком апокалиптического, – того, что ее разум был просто не в силах понять и сохранить. Ана сделала все от нее зависящее, но одного старания тут мало.
Теперь же Вольевой предлагали самой сложить фрагменты картины, вот только подход к этой задаче подразумевался совершенно другой.
О Войне Рассвета Хоури узнала от Мадемуазели, которая не хотела, чтобы Силвест добился успеха. А Похититель Солнц, напротив, всеми силами пытается этот успех обеспечить.
– Так что же происходит? – спросила Вольева. – Я догадываюсь, чем ты тут занимаешься. Задерживаешь меня. Знаешь, что я ужасно хочу получить ответы на кучу вопросов. Что ж, будь по-твоему.
Похититель Солнц молча ждал, когда Вольева начнет спрашивать. Задав множество вопросов и получив ответы, Вольева решила, что трата одного патрона будет оправданной. Она выстрелила в дисплей, и огромный стеклянный шар разлетелся на миллиард осколков. В этом же взрыве исчезло и лицо Похитителя Солнц.
Хоури и Паскаль шли кружным путем к лазарету, избегая лифтов и недавно отремонтированных коридоров, по которым легко могли передвигаться роботы. Обе держали оружие на изготовку, предпочитая палить во все, что казалось хоть немного подозрительным; доставалось и невинным теням, и пятнам на стенах.
– И что, он совсем никак не предупредил, что хочет отправиться на Цербер? – спросила Хоури.
– Нет. Он не собирался уходить так внезапно. Вернее, вчера мне что-то показалось, но я постаралась его отговорить.
– А что теперь ты о нем думаешь?
– Что ты хочешь услышать? Он мой муж, и мы любим друг друга. – Сказав это, Паскаль чуть не упала; Хоури едва успела ее подхватить. Паскаль смахнула слезы с покрасневших глаз. – Ненавижу его за то, что он сделал. На моем месте и ты ненавидела бы. И я не понимаю его… но все равно люблю. Постоянно думаю: а вдруг он уже умер? Это ведь возможно, да? А если и нет, то где гарантия, что я его увижу?
– Там, куда он отправился, не слишком безопасно, – произнесла Хоури и тут же подумала: но намного ли опаснее, чем сейчас на корабле?
– Да, я знаю. Думаю, он даже не подозревает, какой опасности подвергает и себя, и всех нас.
– Твой муж – не какой-нибудь безвестный обыватель. Это сам Силвест! – Хоури напомнила спутнице, что до сих пор жизнь Силвеста представляла собой череду невообразимых удач. – Было бы странно, если бы фортуна покинула его в тот час, когда до цели всей его жизни рукой подать. Вдобавок он ловкач каких поискать – есть шанс, что и на этот раз выкарабкается.
Панегирик хоть и немного, но успокоил Паскаль.
Только после этого Хоури рассказала ей о гибели Хегази и о том, что корабль, по всей вероятности, вознамерился уничтожить всех, кто еще остался на борту.
– Садзаки здесь не должно быть, – сказала Паскаль. – Я хочу сказать, что у него есть дело поважнее, чем валяться в лазарете. Ведь Дэн не знает, как добраться до Цербера. Поэтому он нуждается в помощи кого-то из вас.
– Вот и Вольева так думает.
– Зачем же мы сюда пришли?
– Видимо, Илиа ждет подтверждения своих предположений.
Хоури сильным толчком отворила дверь, ведущую в лазарет из частично затопленного короткого коридора. Одновременно она успела отвесить ловкий пинок крысе, очутившейся на пороге. В клинике стоял необычный запах. Ана сразу насторожилась.
– Паскаль, что-то здесь не так.
– А что полагается говорить в таких случаях? «Иди, я прикрою»? – Паскаль держала маломощный лучевик наперевес, причем выглядела так, будто не была уверена в своем умении с ним обращаться.
– Да, – кивнула Хоури. – Прикрой меня. Совсем неплохая мысль.
Она двинулась вперед, водя перед собой стволом плазмобоя.
Когда Хоури вошла в лазарет, тот отреагировал на ее присутствие, усилив освещение. Хоури в свое время навещала здесь раненую Вольеву; она считала, что неплохо запомнила планировку.
Прежде всего она взглянула
