Перзек, опоясавшись поясом с револьвером, побежал на крыльцо, через открытое окно Галанин мог хорошо все видеть и слышать… Несколько русских солдат в рваных штанах, через дыры которых, видно было голое тело, стояли перед Перзеком и кричали. «Это несправедливо, господин переводчик! Мы сами третьего дня разгружали новое обмундирование; перед нами два немца пришли и получили новые шаровары и френчики, а нам нету! Да разве мы не такие же солдаты! разве мы не воюем? Сил нет терпеть такую несправедливость! Немцам все! нам, русским, ничего! Доложите командиру батальона!»
Перзек долго что-то кричал по-польски или по-чешски, потом добавил по-русски и по-немецки: «Пошоль вон! Раус!» Русские слушали открыв рот, потом кричали: «говорите с нами по-русски! раз вы переводчик! Не понимаем вас ни черта! По-русски говори, сволочь!» Перзек выхватил маузер, бледный, кричал: «Пошоль вон! Раус!» За его спиной суетился унтер-офицер с вьющимися волосами: «Русские свиньи! Раус!» Один из русских солдат плюнул: «Пойдемте, товарищи! Ведь тут ясно одно: переводчик! мать его в рот… по-русски ни х… не знает! Что с ним говорить?… А ты немецкая сволочь, свой револьвер спрячь! Не на таких напал! не напугаешь! Но мы с тобой еще посчитаемся, доберемся до твоей жидовской морды!»
Русские оборванцы ушли. Довольный, но нервный, Перзек вернулся на свое место, учил Галанина: «Вы видели? Это вам не немецкая часть! С этими русскими нужно быть осторожным и одновременно ни перед чем не останавливаться! Ведь здесь, дорогой мой, чем пахнет? Вы знаете?» Галанин кивнул головой: «Знаю, пахнет г…, бунтом! Если вы не измените ваши методы, в батальоне бунт неизбежен! Русские поубивают немцев и вас в первую очередь! Подумайте над этим, пока не поздно!»
Перзек открыл рот, несколько секунд смотрел на гримасу своего подчиненного, потом рассердился: «Когда вы закуриваете, вы должны попросить разрешения у вашего старшего! Что бы это было в первый и в последний раз! А относительно бунта, не преувеличивайте! вы видели как они испугались моего револьвера? Не спорьте и продолжайте вашу работу!» Перзек снова принялся стучать на пишущей машинке, иногда внимательно смотрел на характерное лицо нового солдата, склоненное над письмами. Галанин не был похож ни на кого из немцев, офицеров или солдат! Говорил по-немецки хотя и правильно но с иностранным акцентом, фамилия не немецкая, как, впрочем, и его, Перзека, странные глаза и чрезвычайно неприятная гримаса рта, иногда совершенно некстати! Железный крест первой степени! немолодой и только в чине простого солдата! И манера говорить! совсем не солдата, а человека, привыкшего командовать! Сам Меер, видно, обеспокоен его появлением и спрятал сопроводительную бумагу Галанина в свой ящик под замок! О нем сказал только одну фразу, что бы смотреть за ним в оба, потому что он опасный человек! Хотя опасного как будто пока ничего не было! приказания исполнял точно и, что бы закурить вторую папиросу, попросил разрешения! Окончив проверять письма, сложил их в аккуратную горку и пододвинул начальству: — «Письма самые заурядные, семейные и любовные дела, ничего интересного! Я думаю их можно спокойно вручить адресатам.»
Перзек взял наудачу два письма, сделал вид, что их читает, хотя не понимал в них ничего… но… помычав, согласился: «Да, действительно, чрезвычайно глупые письма! я думаю… Ахтунг!» увидев вошедшего Меера почтительно докладывал: «Ничего особенного не было, эти русские свиньи снова беспокоили меня из-за обмундирования; вот тут мы с Галаниным проверили письма для русских и я решил их передать по адресу: ничего подозрительного мы не нашли! Не правда ли, Галанин?»
Галанин стоящий все время смирно перед начальством, подтвердил: «Да, письма совершенно безобидные и я, если вы мне разрешите, раздам их по назначению!» Меер рассмеялся густым басом… его толстый живот трясся под тугим ремнем: «Раздать? Вы, Галанин очень торопитесь! Не спросив моего разрешения! А вы знаете, что я сделаю с этими письмами? Полюбуйтесь!» Схватив пачку писем, он начал их рвать и выбрасывать за окно: «Вот, что я сделаю! Эти русские бродяги еще не заслужили того, что бы получать письма! Вчера они были еще военнопленными, а сегодня, смотрите, сами письма пишут и получают ответы! Как немецкие солдаты! Нет! Я батальонный фельдфебель и не допущу беспорядков! Вы поняли? Что? Вы, кажется, недовольны!»
Галанин пожал плечами: «Доволен я или недоволен, это неинтересно, но вот русские солдаты, которые я, вижу, на дворе бегут и подбирают обрывки писем, наверное, не будут довольны, очень недовольны и даже взбешены!»
Меер сжал кулаки: «При чем здесь недовольство русских солдат! Да мне наплевать на их неудовольствие! Наплевать! Пусть знают, что в моем батальоне они никогда не будут наравне с немецкими солдатами! Никогда! Вы слышите?» -
«Слышу и очень ясно! Но я вас не совсем понимаю, господин фельдфебель! в штабе армии, где я провел некоторое время перед отъездом сюда, я, естественно, интересовался этими восточными батальонами и, в особенности, правами и обязанностями немецких и русских солдат! Насколько я понял, и права и обязанности у всех одинаковые. Здесь же в вашем, как вы говорите, батальоне, я ничего не понимаю, — здесь с одной стороны господа, с другой — свиньи!»
Меер злобно рассмеялся: «И не нужно вам понимать! это не вашего ума дело! А теперь довольно! Перзек, дайте этому господину другую работу, такую что бы он меньше думал! Он сам признался, что ничего у нас не понимает! Работайте дальше!»
Через час встревоженный Перзек стоял навытяжку перед злым Меером и докладывал шепотом: «Г. фельдфебель! Этот Галанин опасный и вредный человек! На пишущей машинке работает очень медленно и плохо, но зато принялся вмешиваться в мои объяснения с русскими! Начинает им переводить вместо меня и они его слушают!»
***
После обеда Перзек прошел в кабинет Меера, вернулся со связкой ключей, позвал Галанина: «Приведите себя в порядок и следуйте за мной! Нам нужно подготовить для маршировки русских арестантов.» Полез по большой лестнице, приставленной к канцелярии, отпер большой люк, ведущий на чердак, просунув голову в темное пространство, закричал: «Пошоль вон! Раус!» Осторожно пятясь, слез на землю, а из люка один за другим полезли вниз бродяги, в рваных лохмотьях немецких мундиров, в рваных ботинках с испитыми желтыми лицами. Когда они слезли, молча выстроились, подтянули падающие штаны и, поправляя сальные пилотки, положили перед собой вещевые мешки. Перзек по-немецки скомандовал и повел нестройную толпу в угол двора, где аккуратной горкой были сложены кирпичи. Внимательно наблюдая как бродяги складывали кирпичи и мешки, тщательно подсчитывал: двадцать один… двадцать три… четыре… пять! Галанин с изумлением наблюдал, как все снова вернулись обратно к крыльцу канцелярии, положили мешки на землю перед собой, молчали, исподлобья смотря на обоих немцев и в их глазах была усталость, тоска и страшная ненависть, смешанная со страхом, так, наверное, смотрят бродячие собаки, когда их ловят, что бы вести на живодерню!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
