Джейн бросила на него взгляд, упрекая за недобрую мысль, потом, как бы назло ему, села и через голову надела бусы на шею; снова бросила взгляд на Дэна. Тот усмехнулся:
— Славная девчушка.
— Правда, хорошенькая? — Джейн рассматривала бусы, потом приподняла их и понюхала. — О, у них какой-то удивительный аромат! Будто пачули.
Дэн наклонился и понюхал протянутый ему кончик ожерелья: действительно, сладковатый мускусный запах.
— М-м-м.
Она снова понюхала бусы, помолчав, тихо сказала:
— Это всё так грустно. Молодёжь так стремится к контактам.
— И я как раз подумал — что мог бы какой-нибудь израильский парнишка захотеть сделать, увидев такое лицо? Только — поцеловать.
— Жалко, что Пол не старше года на два.
— Попытаться всё равно можно. Девочка получит огромное удовольствие от ежемесячного чтения десяти страниц убористого текста о средневековой системе огораживаний в Англии.
Джейн усмехнулась, всё ещё занятая разглядыванием бус, но не ответила; Дэн понял, что этот вполне тривиальный дар — бусы, несомненно, были куплены на обычном рынке и никакой особой ценности не представляли — растрогал её, проник до потаённых глубин, возродив былую открытость, готовность снова чувствовать, что правильно. Он помолчал, потом спросил, чуть понизив голос:
— Ты и правда снова радуешься жизни, Джейн?
— Да.
— Последние дни доставили мне гораздо больше удовольствия, чем я предполагал. Это звучит ужасно двусмысленно. Но это правда.
— Это плагиат. Я сама хотела тебе это сказать.
— Плагиат — писательская привилегия.
Она по-прежнему чуть улыбалась, не поднимая глаз; помешкав, сказала:
— Ты был прав. Мне было просто необходимо что-то вроде этого.
— Ты теперь забудешь о прошлом?
— Насколько смогу.
— Ведь ты уже исполнила свою епитимью.
Она помотала головой:
— Всё равно что «Аве Мария» несколько раз прочла.
— Да ладно тебе! А какой это экзистенциалист утверждал, что следует использовать прошлое для построения настоящего?
— Мне представляется, что на самом деле это утверждение идёт от знаменитого досартровского философа Сэмьюэла Смайлза.404
Но Дэн не отставал:
— И всё-таки ты действительно считаешь наше путешествие не совсем напрасным?
— Действительно.
Джейн скупо улыбнулась ему, но согласие было чисто символическим, более похожим на уход от ответа, на отрицание; в любом случае — на нежелание говорить об этом.
— Просто мне не хотелось бы, чтобы, вернувшись, мы об этом забыли, Джейн. Вот и всё.
Она и на это не ответила, только чуть наклонила голову. Так и сидела с опущенной головой, непреднамеренно приняв вид застенчивой школьницы, будто подаренные бусы передали ей что-то от девочки, их носившей; но вот, словно осознав это, Джейн выпрямилась, подняла голову и посмотрела вверх, сквозь листву окружавших их деревьев. То, что Дэн принял за смущение, было скорее всего вызвано тем, что думала она о другом.
— В ту ночь… когда он покончил с собой… Меня особенно расстроило ощущение, что он сделал из меня какую-то помеху для всех. Вроде белого слона.
— Но это же просто смешно!
— Я не оправдываю это своё чувство, Дэн. Это не было связано с тем, что я — женщина, а не мужчина… что бы я потом ни говорила. Просто я чувствовала, что он передал меня под опеку, возложил тяжкую ношу на плечи других, обременил мною их совесть.
— Для чего, собственно, другие и существуют. Если всё это так и было.
— Думаю, это путешествие помогло мне понять, что в последние годы я не очень старалась улучшить отношения с Энтони. Собственно, поэтому я и плакала сегодня утром. А ещё потому, что чувствую себя гораздо лучше. Менее истеричной. — Она снова бросила на него быстрый взгляд искоса. — Каким бы несправедливым требованием ни обременил тебя Энтони во время последнего разговора… а это ведь было фактически завещание… считай, что ты его выполнил.
— Оно не было несправедливым. Именно это я и пытался сейчас сказать. Я тоже стал кое-что осознавать за то время, что мы здесь, Джейн. В частности — сколько я утратил, потеряв вас обоих на долгие годы. Так что долг — обоюдный.
Она улыбнулась:
— Тебе бы дипломатом быть.
— Вовсе не собирался быть дипломатичным.
— Я считаю — мой долг значительно больше.
— Почему же?
Она ответила не прямо, как бы вернувшись к его словам, сказанным несколько раньше:
— Думаю, пора мне стать реально независимой. Вместо того чтобы искать опоры у добрых друзей и дочерей.
— А может, им нравится служить опорой?
— Это несправедливо по отношению к ним. И ко мне самой.
— Так что всё это должно закончиться здесь? Иначе ты снова окажешься в заключении?
Она сказала:
— Я не очень хорошо выражаю свои мысли.
— Попытайся ещё раз.
— Просто дело в том…
— В чём?
— В конечном счёте действительно ли доброта — то, в чём я нуждаюсь? Доброту ли следует мне прописывать в качестве лекарства?
— Это что — одна из теорий твоей подруги-докторицы?
— В какой-то степени — да. Она очень верит в опору на собственные силы, особенно если женщина чем-то травмирована. Иногда становится даже агрессивной в этом вопросе. Но мне кажется, в чём-то она права.
— И следует опасаться всех мужчин вообще, а особенно — дары приносящих?
— Боюсь, впечатление создаётся неверное. Она вовсе не стремится пропагандировать это своё кредо. Гораздо больше стремится убедить человека не пугаться того, о чём свидетельствует его прошлое. Что если в прошлом существовал «неправый» мужчина, то следует искать там и «неправую» женщину.
— Ты советовалась с ней — ехать или не ехать?
— Не как с врачом. Как с подругой.
— И что же она сказала?
— Что мне пора научиться принимать решения самостоятельно. — Она покачала головой, будто это была не вся правда. — И что мне и правда необходимо кое от чего уйти.
Воцарилось молчание. За деревьями Дэн увидел французскую группу с их корабля, ведомую многоречивым гидом: они брели по главной тропе слева от скамьи; кое-кто поглядывал в ту сторону, где сидели Джейн с Дэном. Но Алэна с фотографом среди них, видимо, не было; не было и Королевы на барке с Кариссимо. Кратковременное соглашение было нарушено, иллюзия единения рассеялась. Дэн проговорил более лёгким тоном:
— Значит, мне надо научиться быть недобрым?
— Научиться понимать, — улыбнулась Джейн. — Ту, которая благодарна тебе гораздо в большей степени, чем умеет это выразить. — Он не ответил, и минутой позже Джейн сунула руки в карманы своего пиджака-пальто и продолжала: — Ты прожил такую полную жизнь, с моей не сравнить.
— Ты уверена, что хотела сказать именно «полную»? Не «недостойную»?
— Да что ты! Вовсе нет. Просто… у тебя иные ценности.
— В которые ты не веришь?
Она замешкалась.
— Которые меня немного пугают.
— Почему?
Она упрямо сжала губы, как шахматист, не разглядевший ловушку, и несколько мгновений молчала.
— К тебе пришёл настоящий успех, ты уверен, что ты на своём месте. Ты заслужил это право. В каком-то смысле мне только ещё предстоит то, что ты смог сделать двадцать лет назад. Покинуть Оксфорд.
— С чего ты взяла, что это одно и то же — знать своё место и быть уверенным, что занимаешь его по праву? Или хотя бы — что любишь его?
И опять её словно бы загнали в угол, заставили обдумывать новый ход… впрочем, на этот раз ход оказался очень старым.
— Возможно, всё дело в разнице между женской и мужской психологией. Ты говорил в Торнкуме… я понимаю, что ты чувствуешь в связи со своей работой… Но ведь у меня и этого нет. Направления. Куда идти дальше.
— А политика?
— Моё отношение к ней меняется каждый день. Иногда даже кажется — чуть ли не каждый час. — Она рассматривала гравий на той стороне дорожки. — Наверное, проклятием моей жизни было то, что я с рождения наделена небольшим актёрским даром. Ненавидела умение притворяться кем-то другим. А потом пользовалась ненавистным умением притвориться кем-то другим. — Дэн вытянул руку вдоль спинки скамьи, повернулся всем телом к Джейн; он сделал это намеренно явно, чтобы она поняла — он внимательно за ней наблюдает, и столь же намеренно промолчал: точно так он мог бы описать эпизод в каком-нибудь из своих сценариев; он просто позволил самому месту действия говорить за него. Предоставил слово этому покою, этой «сейчасности», этому не выраженному словами удивлению — почему она ничего этого не слышит. В конце концов она снова заговорила: — Сама не понимаю, с чего вдруг мы взялись всё это обсуждать.
— По очень простой причине. Я не хочу, чтобы ты думала, что я вздохну с облегчением, как только наш самолёт приземлится в Риме. — Джейн не поднимала глаз, словно вовсе не была в этом убеждена. Дэн снял руку со спинки скамьи и теперь сидел наклонившись, опершись локтями о колени. — Дженни очень молода, Джейн. С ней мне приходится постоянно жить, в настоящем. В сегодняшнем дне. Прошлое становится как бы знаком неверности, чем-то запретным, о чём не позволено вспоминать… как о бывшей любовнице. Ты дала мне возможность великолепно отдохнуть от всего этого. — Он помолчал. — Так что я у тебя в долгу. — И добавил: — Кроме того, я не намерен допустить, чтобы такая идеальная спутница — воплощённое совершенство — вдруг заявляла о своей полной независимости от меня.
