«Почему не звонишь? Я скучал по тебе».
Вздрогнув, Энни подумала об Эрике, о тех последних страшных часах перед аварией, о сцене в спальне дома на Малибу, о глазах Эрика, которые, как двери, закрыли перед ней и будущее, и прошлое. Неужели этот голос донесся из того проклятого времени, чтобы вновь подвергнуть Энни страданиям, почти похороненным в памяти событиям двух последних долгих лет. Неужели судьба и случай так безжалостны, что преследуют Энни и теперь – после стольких испытаний и страданий?
«Нет, – решила Энни. – Просто разыгрались нервы. Этого не может быть».
Окончательно проснувшись, она включила свет и, сдерживая дрожь в руках, вновь нажала кнопку воспроизведения.
«Привет, Энни» – снова сказал голос.
Только теперь она различила легкомысленные, незнакомые нотки в голосе, не замеченные раньше.
«Это я. Почему не звонишь? Я скучаю по тебе». Короткий смешок, и трубку повесили.
Наконец-то до Энни дошло, в чем дело. Звонил, вероятно, совершенно незнакомый человек, набравший ее номер по ошибке. Поняв, куда попал, он решил пошутить. Теперь, когда Энни прислушалась внимательнее, поняла, что звонивший, возможно, был слегка навеселе.
Совершенно незнакомый человек. Энни тяжело вздохнула, стерла сообщение и снова легла в темноте, закутавшись в одеяло, потому что почувствовала вдруг смертельный ледяной холод.
Она попыталась улыбнуться: уж очень все глупо вышло. И сама она вела себя не лучшим образом. Была уверена, что это звонит Эрик. Но комок, сдавивший горло, оборвал ее тихий смех. Глаза наполнились слезами. Энни храбро попыталась их побороть, но потом сдалась, соленые струйки потекли по щекам. Зачем скрывать правду? Этой ночью в душе ожил Эрик вместе с прежней Энни, любившей его всем своим наивным доверчивым сердцем. И потеря вновь была так же свежа, как и мука, раздиравшая сейчас ее сердце.
Но это была не единственная ее боль. По грустной иронии судьбы изменившаяся Энни должна была мучиться вместе с прежней. Фрэнк Маккенна, чей голос звучал в ушах еще до того, как она подумала, что звонит Эрик, тоже заставил ее страдать, и тоска по нему, вдруг пронзившая ее, затмила мысли об Эрике.
Фрэнк, который никогда не был в этих комнатах, ни разу не позвонил сюда, не оставил сообщения на ленте автоответчика.
Да, пустота, разверзшаяся в Энни, была убийственной, как сама смерть. Простая и непреложная истина открылась Энни – ничто не умирает в сердце, ни один шрам не исчезает бесследно. Недолговечность памяти может утешить бодрствующих, но терзания души продолжаются вечно. Нельзя забыть мужчину, если сердце однажды распахнулось перед ним. Мука, которую испытывала Энни сейчас, была худшей, чем любая, перенесенная со времени аварии, потому что родилась в ней самой, никакое внешнее событие в окружающем мире не стало причиной ее страданий. Боль казалась заклятым врагом, но одновременно и единственным другом, и самым старым знакомым, владелицей запретной территории истинного «я» Энни.
Шли часы, а девушка все лежала неподвижно, уткнувшись в подушку, безразличная ко всему, внезапно брошенная в никуда потоком мыслей, слишком запутанных, чтобы облечь их в слова, мыслей, общим знаменателем которых было одно лишь ощущение потери.
Когда первый робкий серый свет разогнал тьму, мозгом завладели новые фантазии, тревожные и зловещие, предвестники тяжелого сна. Но прежде чем сознание покинуло этот печальный бодрствующий мир, его приветствовала новая идея, утешившая Энни, открывшая маленькую дверцу в конце тоннеля, в который она вошла.
Долгое мучительное бдение, как ни странно, было вознаграждено.
Теперь Энни знала, что сможет сыграть Дейзи. Сегодня ночью она ее нашла.
Глава XXXIII
Кармине Гамино был одним из самых опасных головорезов и наемных убийц на всей территории к востоку от Миссисипи. В сорок восемь лет он совершил сотни заказных убийств в шести городах и приобрел высокое положение в организации Сэма Корона в Майами. Начал он карьеру в Детройте обычным боевиком и рэкетиром, угрозами, побоями, издевательствами добиваясь покорности боссу и не останавливаясь даже перед убийством. Любимым видом оружия Кармине в те времена было карате, приемы которого он узнал в Корее. Он мог профессионально вывести из строя, изувечить или убить человека.
Кармине быстро приобрел известность; точность его ударов была потрясающей, а быстрота действий и острота рефлексов совершенствовались в упорных упражнениях и спортивных играх, которыми постоянно занимался Кармине.
Но однажды произошел несчастный случай. Кармине помогал приятелю ремонтировать лимузин, принадлежавший мафии, когда средний палец левой руки попал под металлический пресс.
Доктора детройтского «Дженерал Хоспитл» смогли сохранить палец, но после двух операций связки срослись, и палец перестал сгибаться. Он вызывающе торчал, словно непристойный символ, даже когда Кармине сжимал кулак.
Но это только забавляло Кармине. Наконец у него родилась идея. Он начал тренировать негнущийся палец, намереваясь пользоваться им как оружием – отжимался одной рукой, сосредоточив вес всего тела на пальце, пробивал им доски, крушил кирпичи. Сухожилия стали словно каменные. Кармине изобрел удар, направленный вверх подобно кинжальному, ставший его персональной меткой. Он мог ткнуть жертву в пах, живот или бедро, наблюдая, как человек, корчась в агонии, медленно оседает на землю. Чтобы мгновенно убить человека, достаточно было ударить в дыхательное горло или глаз. Палец превратился в нечто вроде орудия пытки, опасного или сокрушительного, в зависимости от силы и траектории удара.
Слава Кармине все росла. «Палец» стал знаменитостью. Самый вид этого корявого непристойного отростка часто заставлял врагов пятиться в ужасе и мгновенно подчиняться.
Кармине, человек, лишенный воображения, обладал тем не менее немалым умом и при полном отсутствии жалости гордился своими достижениями и отточенностью мастерства. Ему нравилось демонстрировать жестокое презрение ко всему на свете и вызывать почтительное отношение со стороны коллег. Именно такое отношение сейчас ему выказывал человек с портфелем из кожи аллигатора в темном костюме-тройке, стоявший перед ним. Кармине был польщен таким вниманием к своей персоне. Несомненно, что только неотложное и важное дело вынудило Сэма Корону «ссудить» его этому человеку и несомненно за большую цену.
Кармине улыбнулся и вежливо-вопрошающе поднял брови.
– Рад, что вы смогли найти время, Кармине, – начал Тони Петранера. – Никто, кроме вас, не сможет выполнить это дело, как надо.
– Ну, что вы, – с притворной скромностью пробормотал Кармине, поднимая левой рукой стакан с вином; ужасающий палец показывал прямо на собеседника.
