Это моя вина, что Эди мертва, — всхлипывал Джош. — Это все моя гребаная вина.
— Это вина того ублюдка, который зарезал вас обоих, — твердо сказал Страйк. — Не делай этого с собой. Не ты это сделал.
— Все — все, что я хочу сделать сейчас, это прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как гребаного Аноми поймают и посадят в тюрьму. После этого… я выпишусь.
— Нет, ты этого не сделаешь, — сказал Страйк спокойно.
— Не говори мне, что я буду или не буду делать, блядь, — плюнул Джош. — Ты все еще можешь, блядь, ходить!
— И ты все еще можешь думать и говорить. Через шесть месяцев, возможно, к тебе вернется больше функций. Через год после этого, возможно, они найдут способ исправить твой позвоночник. Они постоянно прогрессируют в этом деле. Стволовые клетки. Имплантированные чипы.
— А тем временем…
— Да, ну, это самое трудное, не так ли? Принятие настоящего. Ты должен перестать думать о долгосрочной перспективе на некоторое время.
— Если ты собираешься читать мне лекции о гребаном осознании, — яростно сказал Джош, — то мне хватает и того, что дает психиатр. К черту жизнь в моменте. Я не хочу так жить. Я вообще не хочу жить. Я, блядь, этого не заслуживаю.
— Ты не был причиной этих поножовщин, — решительно сказал Страйк. Другое человеческое существо купило электрошокер, мачете и, я сильно подозреваю, маскировку, с намерением покончить с двумя жизнями. Если тебе нужна причина, чтобы продолжать жить прямо сейчас, ты должен держаться за тот факт, что ты будешь главным свидетелем на суде над этим ублюдком, а если тебе нужна причина жить после этого, ты должен помнить, что ты был тем, кому позвонила Эди, когда она считала, что ей грозит смерть, потому что она все еще доверяла тебе то, что имело для нее большее значение, чем все остальное.
— Мне плевать на этот долбаный мультфильм, — сказал Джош, снова начиная всхлипывать.
— Ну, тебе не стоит, — тихо сказала Робин. — Недавно я встретила фанатку, чья жизнь была спасена “Чернильно-черным сердцем” — буквально. Она сказала мне, что решила продолжать жить, только чтобы продолжать смотреть его. То, что вы с Эди сделали, было необыкновенно. Корморан прав: ты единственный, кто сейчас может сделать то, что хотела бы Эди. Она бы не хотела, чтобы ты ушел. Она бы хотела, чтобы ты сделал то, что можешь сделать только ты.
— Ублюдок забрал ее телефон, — сказал Джош, слезы падали быстрее, чем когда-либо. — Вот где все ее идеи.
— Давайте позаботимся о том, чтобы найти этот телефон, — сказал Страйк, доставая из коробки салфетки и снова вытирая лицо Блэя. — Высморкайся и выпей воды.
Джош позволил Страйку вытереть его лицо и дал Робин поднести соломинку с водой ко рту. Когда Джош выпил свою норму, а Страйк выбросил вторую партию влажных салфеток, детектив сказал,
— Я хочу знать, кто знал, что вы с Эди встречались на кладбище в тот день.
— Только Мариам, — хрипло сказал Джош. — Я разговаривал с ней, пока она готовила, когда Эди позвала меня. Мариам сказала, что это хорошая идея, что мы встретимся и все обсудим. Но Мариам никак не могла…
— Мог ли кто-нибудь подслушивать?
— Не знаю… может быть. Рядом с кухней есть большая кладовка. Но я никого там не слышал.
— Кто еще жил в Норт Гроув в то время?
Нильс и Брэм.
— Ты бы ожидал, что Мариам скажет Нильсу, что вы встречаетесь с Эди?
— Да.
— Расскажи мне о Нильсе.
— Он… немного сумасшедший, — сказал Джош. — Эксцентричный. Никогда не знаешь, что он подумает о чем-нибудь. Он богат. Его отец был промышленником-мультимиллионером, и Нильс унаследовал все. Он всегда хотел жить так, как он живет — заниматься искусством, жить в коммуне, быть полиаморным… У них с Мариам свободные отношения. Нильс иногда спит с Фрейей, женщиной из Норф Гроув. Ее партнер, кажется, не против…
— Ты сказал, что Нильсу нравилась Эди.
— Да, я думаю, что да, но у него ничего не вышло с ней.
— Он ей нравился?
— Не очень, к концу, — сказал Джош. — Она вроде как либертарианка… голосовала за этого странного ублюдка, Яна Пича, на пост мэра Лондона.
Страйк и Робин избегали смотреть друг на друга.
— Как у Нильса с компьютером? — спросил Страйк.
— Хорошо, — сказал Джош. — Забавно, что он, наверное, был бы очень хорош в технике, но все, что он хочет делать, это быть художником — но Нилс не может быть Аноми. Какого хрена он так поступил с нами? С Эди?
— Мы просто говорим о людях, которые могли знать, что вы встречаетесь на кладбище, — сказал Страйк. — Итак: Мариам, Нильс и Брэм. Кто еще был рядом?
— Фрейи, Эла и Стара не было, они пошли навестить друзей… Я полагаю, что там был Пез, — сказал Джош, и выражение его лица омрачилось. — Он приходил ко мне на прошлой неделе. Я был рад его видеть, мне всегда нравился Пез. Но у меня сложилось впечатление, что он не хочет… Ну, он прямо сказал, чего хочет: чтобы я нашел ему работу в фильме. Так что… да, — сказал Джош, сглотнув. — Это было странно. Он говорил о том, что может подражать моему художественному стилю и все такое…
— Может, Пез был в кладовке, когда ты разговаривал с Мариам? — сказал Страйк. — За дверью кухни? За окном?
— Наверное, да, — сказал Джош. — Но Пез не может быть Аноми, ни в коем случае…
— Мы все еще только говорим о людях, которые могли знать, что вы встречались на кладбище, — сказал Страйк. — Кто еще?
— Ну, — медленно сказал Джош, — дело в том, что в Норт Гроув… люди постоянно заходят и выходят. Студенты, люди в магазине… О, — сказал он вдруг, — там есть девушка, которая помогает в эти дни. Зои. Кроха с татуировками по всей руке. Полагаю, она могла бы быть за углом…
Пока Страйк записывал имя, как будто оно было для него новым, Робин сказала,
— Джош, раз уж речь зашла о Норт Гроув, и о людях, которые приходят и уходят, не знаешь ли ты что-нибудь о рисунке, который был
