Он обвел взглядом отдаленные фигуры, ярко очерченные на фоне костров.
Отец объяснил ему, кого именно следует искать, и мальчик уже выбрал себе мишень: высокого, черноволосого человека в более опрятной форме, чем у остальных. Хотя Йейме не знал испанского, да и находился слишком далеко, чтобы слышать, что говорят у костров, все было и так ясно: когда этот человек говорил, все слушали и подчинялись. Значит, он офицер.
Неожиданный порыв ветра закружил обгорелые листки бумаги. Ветер дует в его сторону. Позиция, конечно, не из лучших, подумал он, но, по крайней мере, в этом случае звуки будет относить прочь от часовых. Отряд под командованием Гутке, где сражался отец, находился с подветренной стороны, должно быть, неподалеку.
Раздался птичий щебет, едва различимый в шуме ветра, гулявшего над развалинами. Пора.
В полном молчании, медленно и осторожно Йейме Стирс положил винтовку на опору, наполовину скрытую в куче мусора. Затем посмотрел в оптический прицел и изготовился для стрельбы.
Прицел давал большее увеличение, чем бинокль, но зато у него был меньше обзор. На какой-то момент у мальчика замерло сердце: ему показалось, что он потерял цель. Но вот мальчик снова увидел кубинца — тот сидел в одиночестве возле небольшого костра, осторожно прихлебывая из дымящейся кружки.
Сквозь мощные линзы прицела Йейме почти отчетливо видел улыбающееся, чисто выбритое лицо кубинца. По спине мальчика пробежал холодок. Он много раз ходил на охоту и даже охранял дом, когда отец волновался из-за слоняющихся по городу чернокожих молодчиков, но ему никогда прежде не приходилось стрелять в людей.
Вдруг он вспомнил, что случилось с дядиной семьей, и понял, что это будет совсем несложно. Он проверил направление ветра и немного перехватил руку. Не спуская глаз с кубинского офицера, он сделал глубокий вдох и выдох. Потом еще раз вздохнул. Перекрестье прицела остановилось, замерев на обтянутой мундиром груди.
Мальчик спустил курок.
Раздался сухой треск, громко прозвучавший в темноте. Кубинец поднял глаза, чтобы посмотреть, что происходит, и в этот самый момент выстрел Йейме настиг его. Он скрючился и повалился вперед, словно пуля выпустила из него весь воздух. Чашка с кофе выпала у него из рук и покатилась по земле.
Сквозь прицел мальчик видел, как бойцы, потрясенные, смотрят на своего упавшего командира. Большинство так и замерли на месте.
И тут грянул залп. Йейме знал, что в операции участвует его брат Йоханн и другие мальчишки. По всему лагерю часовые и обычные бойцы начали падать замертво, сраженные меткими снайперскими выстрелами.
Гутке расположил Йейме и других снайперов по периметру лагеря. Они должны были заставить кубинцев залечь, не позволяя им высунуться за строго очерченный круг.
Йейме посмотрел в прицел на царившее среди кубинцев замешательство и вспомнил напутствие комманданта Гутке. Тот учил:
— Не стреляй, если не уверен, что попадешь в цель. Мне не нужно много стрельбы. Мне нужно только точное попадание.
Тактика командира отряда повстанцев была верной. Прозвучало всего несколько выстрелов, причем донеслись они с разных сторон, и кубинцы не стали стрелять в ответ, чтобы не выдать себя невидимому врагу.
Большинство вражеских солдат были теперь в укрытии, и повинуясь какому-то охотничьему инстинкту, мальчик перевел винтовку влево, целясь в бронемашину, стоявшую неподалеку. Вот уже несколько часов она стояла неподвижно, и если ее экипаж находится снаружи, то он наверняка захочет попасть обратно внутрь, под надежную защиту брони.
Ему не пришлось долго ждать. Сначала из-за корпуса «БТР-60» показалась голова, а затем и руки, скользнувшие по буферному устройству. Кто-то пытался залезть в БТР через открытый люк водителя.
Йейме подождал, пока весь кубинец окажется на виду, и выстрелил ему прямо в сердце. Человек упал на БТР, так и не дотянувшись до спасительного люка. Мальчик принялся выискивать очередную жертву.
И вдруг слева послышались крики. Йейме повернул голову и увидел, что весь «его» БТР охвачен огнем. Ночную тьму осветил яркий свет, тишину прорезал дикий рев. Быстро, один за другим раздались еще несколько взрывов, мишенью которых стали бронемашины или группы солдат, лежавших вне укрытия. Среди грохота разрывов слышались безумные крики боли, когда люди превращались в горящие факелы.
Мальчик с облегчением вздохнул. Это отряд под командованием комманданта пошел в атаку. Там был и его отец. Взрослые скрытно подобрались на расстояние пятидесяти метров от лагеря кубинцев, и пока Йейме с друзьями убирали часовых, они пустили в ход свои «молнии».
Такое название как нельзя лучше подходило для самодельных бомб, подумал Йейме, с благоговейным страхом наблюдая, какой они устроили пожар. Пылал весь лагерь. А ведь он тоже помогал делать бомбы, хотя его предупредили, что если он оставит хоть одну себе, последствия могут быть просто катастрофическими. Рецепт был очень простой: стеклянная или пластиковая емкость наполнялась смесью бензина и мыльной стружки, которая тут же превращалась в полужидкую субстанцию с резким запахом. Отец сказал, что смесь эта оказывает то же действие, что и напалм. Но до сегодняшнего дня мальчику это мало что говорило.
В качестве взрывателя использовали прикрепленную снаружи гранату. Гутке уверял, что зажигательная смесь может поджечь любую машину, какой бы толстой ни была ее броня. И как всегда, коммандант оказался прав.
Мальчик наблюдал за сражением в прицел своей винтовки. Ему страшно хотелось вступить в бой, броситься вперед и помочь взрослым или, по крайней мере, открыть огонь по бегущим кубинцам. Но отец строго-настрого запретил ему стрелять, когда в ход пойдут бомбы с зажигательной смесью. Это значит, что отряд Гутке ворвался на территорию лагеря, верша Божью месть.
Крики, вопли, треск автоматных очередей заглушали шум ревущего пламени. Время от времени взрывались боеприпасы или горючее в баках бронемашин, выбрасывая высоко в темное небо снопы бело-желтого пламени. Меньше чем за минуту все окутал липкий черный дым.
Постепенно смолкли звуки стрельбы, затихли крики. Вскоре Йейме не слышал ничего, кроме треска горящих танков и бронемашин. Следуя приказу, он ждал, продолжая наблюдать за происходящим в бинокль.
Он вздрогнул, почувствовав у себя на плече чью-то руку, и, резко обернувшись, потянулся за винтовкой, которая неожиданно оказалась слишком далеко. Но услышав голос отца, он успокоился, а похвала наполнила сердце гордостью.
— Отлично сработано, Йейме. Мы видели, как ты уложил офицера. Это был капитан.
— С тобой все в порядке, отец? — Йейме и сам видел, что отец не ранен, но он хотел услышать подтверждение из его собственных уст.
— Все нормально, сынок. — Он вытянул вперед руку, где виднелась какая-то краснота и волосы были опалены. — Понимаешь, случайно оказался слишком близко от взрыва одной из «молний», а в остальном все хорошо. — Внезапно улыбка исчезла с его лица. — Мы потеряли двоих, трое ранены. — Он увидел, как на лицо мальчика легла тень, и поспешно добавил: — Такова цена борьбы, сынок. Они навечно останутся в наших сердцах. — На лице старшего Стирса появилось жесткое выражение. — Но и врагу не поздоровилось. Никто из них не уцелел. — Он указал пальцем на окутанный дымом лагерь. — Все машины горят. Никому не удалось скрыться, и в живых не осталось никого — пленных мы не брали. Теперь они все в аду.
Йейме Стирс посмотрел туда, куда указывал отец, — на горящий лагерь. Ходили слухи, что кубинцы поклялись либо завоевать ЮАР, либо превратить ее в безжизненную пустыню. Ладно, с недетской решимостью подумал он, не одним только коммунистам проводить здесь тактику выжженной земли.
22 ДЕКАБРЯ, 20-Й КАПСКИЙ СТРЕЛКОВЫЙ БАТАЛЬОН, БЛИЗ ГЕНЬЕЗЫ, НА ТЕРРИТОРИИ БОПУТАТСВАНЫНад бесплодными землями равнины Калахари солнце вставало быстро — огненный красный шар в мгновение ока превращал ночь в день, создавая тени на безлюдном песчаном пространстве, протянувшемся на север, к пустыне с тем же названием, и на юг, до остроконечных лысых вершин Лангеберге и Асбестовых гор. В лучах солнца сверкали жестяные крыши десятка-другого лачуг, тесно сгрудившихся возле перекрестка дорог: одной — покрытой гудроном, и обычной проселочной. Местные жители уже выгнали небольшие стада тощих коров и отары овец, которым предстоял долгий переход в поисках скудной растительности, где можно было бы попастись. Лаяли собаки и кричал одинокий петух, провозглашая начало нового дня для жителей Геньезы.
Но все уже было не так, как всегда.
За ночь население Геньезы почти удвоилось. Маскировочная сеть, натянутая между деревьями, скрывала ряды грузовиков, джипов и бронетранспортеров, численностью до сорока единиц. Возле каждой дороги, ведущей в город, стояли вооруженные часовые в полевой форме армии ЮАР. Другие расположились возле центрального здания с плоской крышей, выстроенного из кирпича, которое одновременно являлось почтой, телефонным узлом и полицейским участком.
