удается усесться за стол и, обмакнув перо в яд, увековечить всю грязь, какую вспомнят. Но лично я отца в высшей степени уважаю. Мне бы очень хотелось всегда быть таким, как он. Хотя, конечно, у меня работа несколько иного рода.
— И все же похожая, — сказал Пуаро. — Очень похожая, даже если тебе и приходится действовать тайком, чего ему делать не доводилось. — Он тактично кашлянул — Кажется, пора поздравить тебя с недавним и просто феноменальным успехом. Не так ли? С делом Ларкина?
— Что ж, в какой-то мере оно удалось, — сказал я. — Но до конца еще очень далеко. Впрочем, я пришел поговорить с вами совсем о другом.
— Конечно, конечно, — сказал Пуаро. Он предложил мне стул и отвар, от которого я немедленно отказался.
Тут очень кстати появился Джордж и поставил рядом со мной графинчик с виски, стакан и сифон.
— Чем вы теперь увлеклись? — спросил я Пуаро. Бросив взгляд на разложенные вокруг книги, я добавил:
— Похоже, что вы занялись каким-то исследованием?
Пуаро вздохнул.
— Можно сказать и так Да, пожалуй, отчасти ты прав. Недавно я понял, что мне просто необходима какая-нибудь задача. И сказал себе: все равно какая. Мне, как и старине Шерлоку, нужно настоящее дело. Беда в том, что его-то как раз и нет. А мне, знаешь ли, требуется гимнастика, но не для мышц, а для серого вещества.
— Чтобы держать форму. Понятно.
— Вот именно. — Он вздохнул. — Но, mon cher[1567], где его взять, это дело? Правда, в прошлый вторник мне все же загадали загадку. В прихожей, в подставке для зонтиков самым необъяснимым образом вдруг оказались засохшие апельсиновые корки. Как? Каким образом? Сам я апельсинов не ем. Джордж засохшую корку в подставку не бросит. И вряд ли кто из посетителей вдруг решил взять да и принести с собой этот мусор. Н-да, действительно загадка.
— И вы ее решили?
— Решил, — сказал Пуаро.
Он говорил больше с грустью, чем с гордостью.
— Она оказалась не самой интересной. Все дело в replacement[1568] нашей горничной — новая, несмотря на запрет, привела с собой одного из своих малышей. Но, хотя все дело и звучит не слишком завлекательно, потребовалась настоящая настойчивость, чтобы проникнуть в глубь хитросплетений, лжи и всего прочего. Скажем так — неплохая работа, но… яйца выеденного не стоит.
— Обидно, — ввернул я.
— Enfin[1569], — сказал Пуаро, — я человек скромный. Но обнажать шпагу, чтобы разрезать веревочку на посылке, вряд ли стоит.
Я с серьезным видом кивнул. Пуаро продолжал:
— В последнее время я увлекся чтением книг о самых разных загадочных нераскрытых преступлениях. И пытаюсь найти ответ.
— Вы имеете в виду дела вроде дела Браво, Аделаиды Барлетт и тому подобные?
— Именно. Но все они, в некотором роде, слишком простые. У меня нет сомнений относительно того, кто убил Чарльза Браво. Его приятельница, возможно, и оказалась замешанной в это дело, но движущей его силой стала, естественно, не она. Помнишь ту несчастную девушку, Констанцию Кент? Истинный мотив, причина — ради чего она задушила собственного младшего брата, которого, несомненно, любила, — так и остались для всех загадкой. Но не для меня. Стоило мне прочесть отчет, и я все понял. Что же касается Лиззи Борден — тут нужно было только задать свидетелям парочку необходимых вопросов. Сам я ничуть не сомневаюсь в ответах. Но, увы, боюсь, никого из них нет в живых.
Как бывало уже не раз, про себя я отметил, что скромность не является главной чертой характера господина Эркюля Пуаро.
Я решил, что теперь ему редко случается с кем-нибудь поболтать и потому ему просто приятно слышать самый звук собственного голоса.
— От отчетов я перешел к детективам. Вот тут, справа и слева, лежат всевозможнейшие романы. Так сказать, работа наоборот. Здесь… — он взял книгу, которую, когда я вошел, положил на подлокотник кресла, — здесь, дорогой мой Колин, «Дело Ливенворта». — Он протянул книгу мне.
— Довольно старая вещь, — сказал я. — Отец вроде бы говорил, что читал в детстве. И вроде бы сам я тоже ее когда-то читал. Теперь, наверное, она кажется старомодной.
— Она восхитительна, — сказал Пуаро. — Аромат времени, продуманный сюжет, изысканнейшая мелодрама. А какие роскошные, щедрые описания солнечной красоты Элеонор, серебряного очарования Мэри!
— Нужно бы перечесть, — сказал я. — О хорошеньких девушках я и забыл.
— А эта служанка Ханна — как она правдоподобна; а портрет убийцы — просто блестящее психологическое исследование.
Я понял, что нарвался на лекцию. И приготовился выслушать все до конца.
— Взять «Приключения Арсена Люпена», — продолжал Пуаро. — Фантастично, не правдоподобно. И все же сколько в них правды, какая мощь, какая неподдельность! Если и есть несоответствия, что ж, зато какое щегольство! И какой юмор.
Он отложил «Приключения Арсена Люпена» и взялся за следующую книгу.
— Или вот тебе «Тайна желтой комнаты». Это классика. Мне здесь нравится все от начала и до конца. Какая логика! Помню, критики называли книгу надуманной. Отнюдь нет, дорогой мой Колин. Нет и нет. Так может показаться, но лишь показаться. А это большая разница. Нет и нет, здесь все сплошь правда, ловко и изобретательно спрятанная в путанице слов. Но когда герои встречаются на пересечении трех коридоров, все становится на свои места, — он с почтением положил книгу на стол. — Это, конечно, шедевр, но, боюсь, сейчас о нем почти позабыли.
Пуаро пропустил лет двадцать и перешел к изданиям нынешних авторов.
— Еще я прочел кое-что из ранних книг миссис Ариадны Оливер, — сказал он, — моей, между прочим, приятельницы, и твоей, кажется, тоже. Вот у нее мне нравится не все. Слишком невероятные события. Слишком много случайных совпадений. А так как в начале карьеры она была молода и глупа, она сделала своего сыщика финном, и сразу бросается в глаза, что она понятия не имеет ни о финнах, ни о Финляндии, ни о чем, кроме, разве что, пьес Сибелиуса. Но мыслит она оригинально, развязки порой очень остроумны, к тому же она давно уже знает все, чего ей недоставало поначалу. Например, полицейские правила. Даже ее описаниям огнестрельного оружия можно верить. Ей бы еще не мешало подружиться с каким-нибудь адвокатом или нотариусом, чтобы он просветил ее в вопросах юриспруденции.
Он отложил миссис Ариадну Оливер и взялся за следующую книгу.
— Мистер Кирил Квейн. Мистер Квейн — большой мастер алиби.
— И, если я правильно помню, большой зануда, — сказал я.
— Да, — сказал Пуаро. — Захватывающих страниц здесь не найдешь. Есть, разумеется, труп. Иногда даже не один. Но главное у него — алиби, расписания поездов, маршруты
