практически невозможно. Многих так и захоронили неопознанными.
В конце встречи мать и Чапарро обменялись рукопожатием, и он разрешил ей в любое время вернуться в Неапольскую усадьбу, хотя поместье все еще оставалось в руках Генеральной прокуратуры.
После этой поездки мы еще какое-то время жили в тишине и покое, и нас лишь изредка беспокоили нежданные гости.
Одним из них, например, был адвокат, явившийся прямиком в квартиру в Санта-Ане и заявивший, что его послали братья Родригес Орехуэла. Выслушав сообщение, которое он принес, мы поняли, что стали частью плана картеля Кали по обмену взяток на юридические выгоды. Согласны ли мы – не имело значения. Конгресс обсуждал законопроект, который должен был защитить имущество мафии от возможной конфискации. Картель Кали требовал от нас внести пятьдесят тысяч долларов, чтобы в этот законопроект была включена нужная им поправка. Адвокат не угрожал напрямую, но тон, которым он говорил, не оставлял нам другого выбора, кроме как занять эти деньги.
Единственным визитом дело, разумеется, не закончилось. В мае 1994 года нас посетил еще один посланник, на этот раз не адвокат, а один из членов картеля. Мы приняли его не слишком охотно, но со всей подобающей вежливостью, и он сказал, что крупное объединение наркоторговцев юго-запада Колумбии желает, чтобы мы вложили немаленькую сумму денег в президентскую кампанию Эрнесто Сампера. Предполагалось, что и мы будем в выигрыше, если поможем будущему правительству: нам либо вернут утраченное имущество, либо помогут получить убежище в другой стране. Тогда мы и поняли, что, упоминая в предыдущем разговоре «нового президента», Мигель Родригес имел в виду ручного лидера, который сменил бы Сесара Гавирию.
У нас снова не было возможности отказаться, и мы договорились с посланником, что передадим деньги частями, не спрашивая подтверждений, на что они на самом деле пойдут. Наша лепта, однако, не помогла нам вернуть имущество или получить помощь с отъездом из Колумбии. Другими словами, эти деньги канули в Лету.
Хуже всего было то, что мафия по-прежнему считала нас ходячими банкоматами: нам беспрестанно поступали требования и просьбы о деньгах, причем по самым неправдоподобным причинам. Но, учитывая обстоятельства, мы не могли сказать «нет». Заявлять в прокуратуру тоже было бессмысленно, поскольку в то время отношения Генерального прокурора Густаво де Грейффа с мафией Кали достигли небывалого уровня неприкрытой наглости: офис картеля располагался на одном этаже с квартирой де Грейффа.
Все, кто хотел решить что-то в Кали, приходили сперва в офис Генеральной прокуратуры, и мне нет нужды выдумывать. Видеть, как Лос Пепес входят и выходят из здания, словно живут в нем, было привычно. Каждый раз, когда мы посещали генерального прокурора, приходилось спрашивать согласия мафии Кали, даром что нам даже не нужно было ради этого покидать здание. Можно сказать, что связи наркобаронов Кали с Генеральной прокуратурой были без пяти минут кровными. Де Грейфф как-то раз даже заявил, что картеля не существует! Для него, конечно, не существовало: он был настолько увлечен своей хорошенькой секретаршей, предоставленной мафией, что выкрасил волосы в черный и всячески молодился.
Де Грейфф знал все о секретных переговорах моей матери. Даже если охрана не замечала ее исчезновения, о том, что она находится на встрече с боссами, его осведомлял сам картель. Несколько раз прокурор даже шутил с нами по этому поводу.
В середине августа 1994 года мы приняли предложение Чапарро и отправились в Неапольскую усадьбу в сопровождении двух агентов из Генеральной прокуратуры и одного из отдела уголовного розыска. Мать заранее предупредила командира, и тот сказал, что мы можем не беспокоиться: он гарантирует, что на его территории мы будем в безопасности. Эта поездка была похожа на мини-отпуск. Мать, Андреа, Мануэла, Фернандо и я приехали туда из Боготы, а из Медельина к нам приехала повидаться часть семьи во главе с бабушкой Норой.
Прибыли мы ночью. Нас уже ждал прежний управляющий, Октавио, и заправленные постели в четырех маленьких домиках. И хотя ванные комнаты были в каждом из них, кондиционер работал лишь в одном. Эта часть усадьбы была известна как «другая сторона», поскольку находились там только поликлиника, операционная, аптека со всевозможными лекарствами и бар «Эль Табласо», где отец хранил огромную коллекцию пластинок и музыкальных реликвий, развешанных по стенам а-ля рок-кафе.
Однако все наше короткое пребывание в Неапольской усадьбе мы чувствовали себя чужими. Мы уже пару лет не приезжали сюда, и за это время в поместье почти не осталось былой роскоши и демонстративного богатства восьмидесятых, когда только работало в нем 1700 человек. Мы объехали территорию имения и с грустью отметили, что главный дом практически поглотили джунгли: даже стен не было видно. Из озер на нас смотрели глаза скучающих бегемотов.
В нашу вторую ночь в поместье я проснулся, задыхаясь от жары, и очень удивился, увидев снаружи двух мужчин с автоматами АК-47. Враждебно настроенными они не выглядели, так что я вышел с ними поговорить. Оказалось, что Чапарро прислал их охранять нас, так как несколькими днями ранее у Чапарро произошла стычка с партизанским отрядом АНО в части имения, известном как «Панадерия»[20], где отец устроил один из тайников. Впрочем, они же сказали, что можно не волноваться: территорию усадьбы патрулировал далеко не один отряд.
От жары мучался не только я, наши охранники тоже взмокли и хотели пить, так что я предложил им гуарапо, напиток из воды, сиропа сахарного тростника и лимона. Жизнь все-таки забавная штука: вся былая ненависть между нами словно растаяла после откровенной беседы матери c Чапарро.
К концу августа 1994 года мы так или иначе отдали все имущество отца, за исключением зданий «Даллас», «Монако» и «Овни», которые, как было договорено, по-прежнему принадлежали мне и сестре. Тем не менее, оставались некоторые сомнения касательно права собственности на самолет и вертолет отца, и картель Кали вызвал мать на очередную встречу. По возвращении она сказала, что отношение к нам за прошедшее время поменялось в корне.
На собрании было около тридцати человек, причем большинство из них присутствовали и на самой первой встрече. В итоге когда вопрос о самолетах был решен, Мигель Родригес спросил мать, почему она не пришла к ним раньше, ведь так войны с отцом можно было бы избежать.
– Я-то хотела, – вздохнула мать, – но Пабло не стал меня слушать. Вы можете помнить, господа, как-то я разыскала зятя одного из моих двоюродных братьев в Пальмире. Он был у одного из вас телохранителем, и я попросила его договориться о встрече. Вы ответили согласием. Тогда я сообщила Пабло, что уже некоторое время пытаюсь установить контакт с мафией Кали, потому что беспокоюсь за
