это было? — бурчу недовольно вместо «спасибо».
— Мимо ехали! — так же недовольно сообщает Хелена. — Тебя увидели, и у Жучки перемкнуло! Как будто влюбилась! Так и полетела в объятья!
— Хрючка!
— Что Хрючка⁈ У «Альфы» на колесе «восьмерка»! Где деньги на ремонт⁈
— Девочки, — вздыхаю я. — Что это было?
И сестрички разом сдуваются.
— Тебя охраняли, — еле слышно говорит Жанна. — Без тебя так и останемся в нищете, мы же понимаем.
Я долго молчу. Они отворачиваются и тоже молчат. Но это и понятно. Кому охота признаваться, что единственный шанс на лучшую жизнь — младший брат-имбецил?
С сестрами понятно, а со мной нет. Причем не с Роем Збарским, а со мной. Девчонки ради меня поставили на кон свои жизни. Если б убийца остался на ногах, издырявил бы их на счет раз. И что-то со мной творится странное. Никогда раньше ради меня не рисковали жизнью. Особенно — фертильные самки. Мало того — юные фертильные самки.
Усилием воли давлю слезы у Роя Збарского. Расчувствовался, салабон. Киваю сестрам, и мы в неловком молчании идем домой. Скутер «Альфа» остается на парковке в самом жалком виде. Хотя настоящий герой именно он. И через бордюр прыгнул, и убийцу забодал, и девчонок с места преступления увез. А в благодарность ему — «восьмерка» на колесо.
Дома в огромной задумчивости расстегиваю ветровку, и на пол падают, рассыпаются разноцветным веером купюры. Я о них совсем забыл!
Я думал, близняшки набросятся на добычу с рычанием голодных львов. Но они даже не смотрят на богатство.
— Мама! — в ужасе шепчет Хелен.
В дверях кухни ничком лежит бывшая фрейлина младоимператорского двора. Без признаков жизни.
— Мама!..
— Стоять! — рычу я так, что близняшки замирают.
Осторожно делаю шаг вперед и втягиваю ноздрями воздух. Запаха крови нет. Запаха чужих… нет. Взрывчатка? Нет. Лекарства, снотворное… нет. Яды? Многие разновидности нюх не берет, но сейчас это и не требуется. Она дышит. Слабо, редко, зажато, как при переломе ребер, но дышит.
Аккуратно приближаюсь, сажусь рядом на пол. Сейчас придется делать то, что посторонним лучше не видеть. Хелена и Жанна — посторонние? Да или нет?
Да и пусть смотрят, все равно ничего не поймут, в результате решаю я и осторожно перемещаю голову женщины себе на колени.
— Что с ней? — шепчет под ухом Хелена.
Жанна тут же показывает ей кулак. А я всегда знал, что Жанна сообразительней.
Пальцы… пальцы лучше на виски. Пальцы левой руки. Правую — на ногу женщины, еле достал с наклона.
Диагностика.
Внутренний мир фрейлины замысловат и своеобразен. Кое-как ориентируюсь и исключаю физическое тело. Физически она в порядке, и так видно. А остальное…
Вот, значит, как выглядит сработавшая клятва. Как ураганная лепра. Прекрасная женщина сгниет за сутки, находясь в полном сознании. Клановые — сволочи. А я дурак. Не имбецил, а именно дурак. Не подумал, что клятва Веры привязана к моему маячку. А к чему она еще может быть привязана, а? Маячок я уничтожил, следовательно, мертв, клятва сработала.
— Рой…
— Магическое поражение, — с хрипом говорю я.
Девчонки тихонько начинают выть. Никогда не понимал этих страданий в сериалах, когда кричат, бьются в истерике и рыдают. Теперь немножко понимаю. Что остается сестричкам? Мама — их жизнь. Не более и не менее. Без Веры им прямой путь в отбросы общества. Накоплений у близняшек нет, родни нет, профессии и образования тоже нет. Да у них и одежды нормальной нет, и на колесе «восьмерка». Умрет Вера, через два месяца попросят из квартиры — и куда?
— Рой…
Я не могу слушать их дрожащие голоса. Сердце рвет. А все этот говнюк. Любил он их, искренне любил, никого, кроме этих трех женщин, у него в жизни не было…
И у меня тоже нет. Мысль не пронзает, не вспыхивает, она приходит с беспощадной ясностью. У меня ведь тоже никого, кроме этих трех женщин, нет. Кроме этих трех жалких комочков в жестоком клановом мире — никого. Нет, случались прежде привязанности, всякое бывало. И приятельствовал, и сожительствовал. Но вот так, с беспощадной ясностью для меня и для них — уйду я, и им конец — такого не случалось. И что-то странное происходит внутри меня. Как будто уйдут они — мне конец тоже. Чертов говнюк, как же он был к ним привязан…
— Мне нужно полчаса, — хриплю я еле слышно. — Меня не трогать. Веру не трогать. Если появится свечение — не орать, это паразитные выбросы. Дверь запереть. Будут ломиться — убить. Сладкий сок держать наготове.
Последние слова еле проговариваю. Ну здорово. Стоит разволноваться, и семейный дефект речи тут как тут.
Никогда ранее не ломал клятвы, но уверен, что справлюсь. Клятва — она что по сути? Магическая конструкция. Одной стороной привязанная к моему маячку, другой внедренная… получается, что в физиологические механизмы женщины. Но мне физиологические механизмы ни к чему, работали и будут работать еще лет сто. А магическую конструкцию я на раз поломаю. Ломать не строить.
Через полчаса еще ничего не было кончено. Магическую конструкцию клятвы я поломал без проблем. Только она уже сработала, и что-то в физиологии женщины сильно пошло не так. Что-то. Я ж не знаю, что именно, не доктор. Да и доктора наверняка не в курсе, ураганная лепра не их тема, ее как бы в природе не существует. И как лечить? Так что следующие два часа я тупо накачивал возбуждением магические блоки фрейлины. Все подряд. Где-то среди них должен быть отвечающий за здоровье, пусть, сука, выполняет свое предназначение!
Потом еще три часа чистил организм женщины от сгоревших блоков. Перестарался, м-да. Ну я ж не виноват, что наши магии несовместимы?
Еще через час я впал в отчаяние. У Веры не осталось ничего, чем можно защищаться от болезни. Вообще не осталось магии. Сжег своими кривыми ручками, дебил. Теперь в магическом плане она самая обычная простолюдинка. С ураганной лепрой в организме.
И тогда я поделился с женщиной своей магией. С человеком — нечеловеческой. Мне больше нечего было ей дать. Разве что свою кровь. Но Вера не вампир, ей моя кровь ни к чему, своей хватает, без алкоголизма и наркотиков.
Потом я сидел на полу, и сестрички оттирали мое лицо влажными полотенцами. А нечего было думать про кровь.
А потом Вера прерывисто вздохнула, вцепилась в мое плечо тонкими
