Выслушав его рассказ, я сказала:
– Вы упомянули, что ходили в разведку.
– Да. Не один, конечно, с людьми. Меня брали, потому что только орки умеют подкрадываться совсем бесшумно и снимать часовых так, что они вздохнуть не успевают.
– Проверим, чему вы научились в разведке.
И я стала задавать вопросы. Много. На столике между нами появилась пластиковая бумага, на которой Шон Ти нарисовал план дома Гранта, под картой красовалась его собственноручная подпись. Память у него была очень хорошая, он дал четкие приметы «тех двоих» и Гранта. Орки, как и эльфы, охотники, наблюдательность у них на высоте. Надо только уметь спрашивать, чтобы орк вспомнил даже то, на что не обратил внимания.
Дикие орки были поголовно горными, очень молодыми и крупными, семнадцать сплошь черной масти, четверо сильно крапчатые, практически тигровой масти, остальные бурые. Трое предпочитали ходить на четвереньках, что служило поводом для насмешек: нормальный дикий орк на четырех костях только бегает или прыгает, а ходит все-таки прямо.
Грант, как я и думала, в доме жил не один. Еще была приходящая оркушка («Красивая, – мечтательно сказал Шон Ти. – Я не хочу давать слово оркушке, дети будут глупые, у меня была жена индианка, есть дочь, она в индейской деревне растет. Когда найду работу, снова женюсь на индианке. Из них получаются хорошие жены для солидных орков. И дети красивые и умные. Но та девушка была очень красивая»). По его словам, Грант предложил один раз привести ту оркушку в комнату Шона Ти. Но тот заметил, что девушка носит колечко, какое надевают оркушки, если замужем за человеком. Значит, она уже кому-то дала слово, и неважно, что ее мужчина другой крови, – оркушки очень независимы и если принимают решение, то не меняют его. В доме оркушка готовила еду для казармы, стирала белье. Еще она приносила Гранту «нирвану» для диких.
– Точно она?
– Да, – сказал Шон Ти. – Я видел, как она отдавала ему коробку, из которой он потом доставал наркотик.
– Может, в этой коробке изначально было что-то другое, а потом Грант использовал ее как хранилище?
– Нет. Она приносила маленькие коробки, на один день. Каждый день. Это всегда были разные коробки.
Я выбрала из досье фотографии Дирги Та, показала:
– Похожа?
Шон Ти долго вглядывался, потом уверенно сказал:
– Она. – Помолчал и добавил, показав пальцем на свою левую бровь: – Седина. Очень заметная. Она молодая, оркушки так рано не седеют. Еще у нее должен быть широкий шрам на животе. Однажды она убиралась на кухне и разделась, на ней были только две повязки – на груди и бедрах. И я увидел шрам. Я не спрашивал, я вообще не разговаривал с ней. Это неприлично: знакомиться с девушкой, которая носит колечко, если у тебя нет к ней дела. Кто она?
– Шон Ти, я не могу сказать вам этого. Если вам придется давать показания в суде, вы не должны говорить ничего, кроме того, что видели и слышали сами. Мои слова могут повлиять на ваши размышления…
– Да, понимаю, – согласился орк. – Так бывает. Когда знаешь не все, додумываешь. Хорошо, я не буду спрашивать про нее.
Еще в доме жил эльф. Он ходил в человеческой одежде, ни с кем не разговаривал, целыми днями пропадал на чердаке. Шон Ти подозревал, что эльф – стрелок, снайпер. Однажды он слышал, как Грант ругал эльфа за то, что тот тайком пробрался на кухню и украл бутылку вина. Напился, конечно. Эльфы – пьяницы почти все. Шон Ти слышал, как Грант называл эльфа Лаком. Когда Шон Ти собрался бежать, то позаботился, чтобы эльф не выстрелил ему в спину. Он попросил, чтобы Грант дал ему вечером виски вместо «нирваны», и Грант принес большую бутылку. Шон Ти поднялся на чердак, открыл эту бутылку и поставил ее под самый люк: у эльфов чутье хорошее, унюхает. Через час он снова поднялся, проверил. Люк был открыт, а эльф налакался и спал. Шон Ти увидел у него винтовку и пистолет, брать не стал – мало ли кого эльф убил из этого оружия?
– Те двое, с кем вы говорили, что-нибудь рассказывали про корабли и ваших соотечественников, которые должны прилететь?
– Мало. Они ведь дикие, что они понимают? Когда описываешь, чего никогда не видел, чепуха получается. Но я кое-что понял. Два корабля, они постоянно ходят. Большой и маленький. Орков берут осторожно, помалу. Их немного учат, как бы цивилизуют, и потом продают в мафию. Мафии хорошо, потому что можно подослать орков убить кого-то, и кто подумает на мафию? Орки вечно кого-то убивают, просто так, за плохое слово. Те двое задержались, потому что хозяева захотели собрать свою армию из орков, и им нужны были переводчики и надзиратели. Те двое сказали, что орков берут так: ловят сетями, сразу дают много «нирваны», потом связывают и по одному кладут в большие коробки с толстыми стенами, в стенах дырочки для дыхания. На корабле орков не выпускают, даже по надобности. Их кормят через трубку и в воду всегда подмешивают «нирвану». Орки прилетают все загаженные, им стыдно, чтобы не было стыдно, они снова пьют «нирвану». Тогда они во всем покорны хозяину. Их привозят, в коробках прямо, в город, складывают где-то в большой комнате – те двое через дырочки в стенках видели, – потом ночью тайком грузят в машины понемногу и привозят к Гранту. Но так можно привезти двадцать орков, ну полсотни. Если тысяча, их перевозить придется неделю. И они не поместятся в доме у Гранта. Их где-то в другом месте держат.
– Если привезли.
– Думаю, что привезли. Те двое сказали мне, что скоро уже должны прилететь, неделя, две. Это было два месяца назад.
Я скептически прищурилась:
– Шон Ти, вы же служили в армии. Положим, Грант не лгал, и диких орков действительно дрессируют для захвата планеты. Но вы же должны понимать: с двумя кораблями и даже десятью тысячами орков планету не взять.
– О чем и речь, – согласился Шон Ти. – Я говорил с Грантом. Он тоже любит выпить. Но я орк, я могу выпить намного больше и почти не опьянеть. Я притворился пьяным. Он поверил. А еще я сержант, я умею говорить. Я был сержантом не только для орков, но и для людей. Солдат – он простой. Ему нужно, чтобы командир был строгим, но внимательным. Чтобы спросил, если солдату грустно, – что с тобой, парень, расскажи, я помогу. Солдаты мужчины, они трудно говорят, думают, это слабость. Сержант должен уметь спросить так, чтобы солдату захотелось рассказать о себе. И я так поговорил с Грантом. Я же видел, что он недоволен. Он командир только для диких орков, а хозяева к нему как к собаке беспородной. Прими-подай-пошелвон. И я ему сказал: Грант, я десять лет служил в армии. Там, за Ядром, все не так, как показывают в федеральных новостях. Людям говорят, там просто с транспортом плохо, а вообще жить можно, только близ Фронтира опасно, потому что диссида ходит… А я там служил. Там нигде не бывает спокойно. И диссида ходит не всякая. Все боятся Шанхая, потому что он большой, там император и много бедных китайцев, которые ужасно хотят есть, и они делают все, что прикажет император. Прикажет переть буром на пушки – попрут. Но я-то знаю. Император Шанхая старый, ему ничего не хочется. Сын у него молодой, его заботит, чтобы не сломать ногти на ногах, потому что императору нельзя стричь ногти, это позор, если ноготь короткий. Еще его заботит, чтобы все кланялись. Он не смотрит на Землю, делает вид, что ее не существует, потому что на Земле над ним все будут смеяться – дурак какой-то, даже ногти постричь не умеет. Поэтому Шанхай никуда не ходит. Только туда, где люди объявили свою колонию ничьей территорией. Тогда туда мигом насыпается десять миллионов голодных китайцев, которые говорят: раз ничья, нам можно тут брать что захотим. А вообще на Диком Западе так: есть наш фронтир против Шанхая, там следят, чтобы китайцы не ходили к нам и не воровали что плохо лежит. А дальше стоит кордон шанхайского императора, который тоже следит, чтобы китайцы к нам не ходили. А то они сходят, насмотрятся, как мы свободно живем, и тоже так захотят. Они горбатятся и получают плошку риса в день. А у нас, если кто горбатится, имеет свой дом, машину и федеральную пенсию. И дети у него в колледже. А у китайцев так: совсем бедным нельзя учить грамоту, кто заслужит – тому разрешают, чтоб дети немного научились читать, если они заслужат – их детям можно будет уже читать, писать и считать. И так далее, пока дальние потомки не станут чиновниками. Тогда им можно все. Каждый китаец хочет быть чиновником, но не хочет воевать с Землей – если его на войне убьют, как же он станет чиновником? Еще есть Куашнара. Куашнара вообще никуда не ходит, никогда. У нее с одной стороны Шанхай, с другой Эльдорадо, а в тылу индейцы на Саттанге. Она всех боится и хочет, чтобы Земля ее защитила, но под себя не подгребала. На самом деле Куашнара почти не боится Шанхая, у них даже общий торговый порт есть, единственный, через который Шанхай с внешним миром общается, и еще Куашнара совсем не боится индейцев. А чего их бояться, у них же своих кораблей нет, да и аномалия там эта, особо не разлетишься. Вот кого стоит бояться, так это Эльдорадо. В Эльдорадо хунта и диктатор. В диктаторы там всегда выбирают чокнутых. И та диссида, про которую все говорят, она лезет только из Эльдорадо. Там все расисты, садисты и фашисты. И туда даже наша разведка боится соваться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
