Во время выступления перед рабочими завода динамомашин братьев Сименс 10 ноября 1933 г. в Берлине эту задачу взял на себя министр пропаганды Йозеф Геббельс. Речь, произнесенная всего через 9 месяцев после того, как Гитлер стал канцлером, служит прекрасной иллюстрацией того, как этот низкий, но мастерский прием помогал Гитлеру создать ощущение общности между ним самим и его аудиторией. Стоит поподробнее рассмотреть различные методы, которые он использовал, чтобы играть на чувствах своих слушателей, которые вовсе не обязательно были положительно настроены по отношению к нему.
«Соотечественники, труженики Германии, – начал Гитлер, – если сегодня я обращаюсь к вам и миллионам других германских рабочих, я имею больше прав делать это, чем кто-либо еще». Он понимал, что значительная часть рабочей аудитории может иметь левые убеждения, но уже через минуту ему удалось завоевать их симпатии благодаря упоминанию о времени, проведенном в окопах Первой мировой, – опыте, знакомом многим из присутствующих не понаслышке. «Когда-то я стоял среди вас. Четыре с половиной военных года я был одним из вас. Но благодаря усердию, учению – и, должен признать, голоду – я постепенно прокладывал себе путь наверх. Глубоко в душе я всегда помню, кем я был прежде». Упоминание о нехватке продовольствия, которую остро испытывала Германия в 1918–1919 гг., было хитрым ходом, одним из нескольких содержащихся в этой речи.
Он продолжал: «Но я не был среди тех, кто действовал против интересов своего народа. Я был убежден, что судьба государства должна воплотиться в истории. Я был убежден, что рок неумолимо постигнет нацию и приведет к катастрофическим разрушениям. Раньше или позже, но это обязательно произойдет. Это отличает меня от остальных». Затем пришло время критики Версальского договора. Ограничив вооруженные силы Германии стотысячной армией, лишив ее танков или самолетов и запретив иметь боевые корабли водоизмещением свыше 10 000 тонн, союзники пытались защитить себя от возродившейся после Первой мировой войны Германии[29]. Условия договора не были столь суровыми, как те, что Германия планировала применить в отношении остальной Европы в случае своей победы в войне, но предполагали роспуск германского Генерального штаба, оккупацию территорий, прилегающих к Рейну, до тех пор, пока условия договора не будут исполнены, требовали выплаты финансовых репараций и содержали статью, обвиняющую Германию в преднамеренном развязывании войны. Хотя все требования были совершенно оправданными сами по себе, весь Версальский договор в целом являлся лучшим (и по сути единственным) разумным политическим аргументом Гитлера. Как он заявил в своем выступлении перед рабочими завода Сименс: «Теория о том, что победитель и побежденный должны вечно оставаться в своем правовом статусе, ведет к новому витку ненависти в мире, беспорядку, неопределенности, недоверию с одной стороны и гневу с другой». В течение следующих десяти лет Гитлер пытался сделать все, что в его силах, чтобы разжечь, а потом дать волю тем самым ненависти и гневу, о которых он говорил.
Гитлер плохо разбирался в экономике, но понимал, что его слушатели сведущи в ней еще меньше. Поэтому он перешел к рассмотрению финансовых аспектов Версальского договора:
Спокойствие в мире не было восстановлено, как утверждалось в то время, наоборот, мир был ввергнут во все новые споры и разногласия. И второй тезис был столь же безумен: что вы также должны разрушить экономику побежденных, чтобы улучшить экономическое положение победителя. Безумная теория, но она красной нитью проходит через весь Версальский договор и в конце концов приводит к… десяти годам, на протяжении которых они пытались, с одной стороны, возложить на экономику великого народа непосильный груз, а с другой – разрушить ее насколько это возможно, лишив ее всякого потенциала. Последствия этого мы испытали на себе – положение, когда Германии для того, чтобы выполнить свои экономические обязательства, приходилось на любых условиях все в большей степени выходить на экспортный рынок, положение, при котором здесь началась международная конкурентная борьба, а политический долг постепенно превратился в долги экономические.
С экономической точки зрения это была бессмыслица, хотя бы потому, что Союзники почти сразу начали уменьшать долговое бремя Германии, которое значительно сократилось также в результате Великой депрессии. Однако на словах это звучало убедительно, как и все, что представляло интерес для Гитлера, и он перешел к следующей популярной теме: евреям. Главной целью выступления было добиться поддержки перевооружения, невзирая на международные ограничения. Было очевидно, что это могло повредить положению Германии в мире, но Гитлер ясно дал понять, на кого он собирается возложить вину:
Конфликты между народами, их ненависть друг к другу подогревается определенными заинтересованными лицами. Это маленькая безродная международная клика, которая натравливает людей друг на друга и не хочет, чтобы они жили в мире. Эти люди везде как дома, но нигде не чувствуют себя на родине. Они не привязаны к местам, где выросли. Сегодня они живут в Берлине, завтра в Брюсселе, потом в Париже, Праге, Вене или Лондоне, и везде им одинаково хорошо.
В этом месте в зале раздался выкрик: «Евреи!» Не останавливаясь, Гитлер продолжал: «В отношении этих людей можно использовать только термин «международный», поскольку они ведут свою деятельность повсюду, но никуда не могут привести… О тех, кто сегодня агитирует против Германии, об этой международной клике, которая клевещет на германский народ, я знаю только одно: ни один из них никогда не бывал под пулями». На самом деле евреи, конечно же, доблестно сражались в окопах Первой мировой войны, что вынуждены были признать даже в СС, когда в 1942 г. на Ванзейской конференции, целью которой была выработка «окончательного решения еврейского вопроса», Рейнхард Гейдрих распорядился: «евреи-инвалиды войны и кавалеры военных орденов (Железного креста I степени) будут посланы в еврейские гетто, а не «этапированы на Восток»[30].
Во время своей речи на заводе Сименс Гитлер ни разу не произнес слово «евреи», но всем было очевидно, кого именно он имел в виду.
Все было ясно и без того идиотского выкрика. Гитлер однажды заметил, что если бы евреев не существовало: «Нам пришлось бы их придумать. Важно иметь настоящего, реального, а не просто какого-то абстрактного врага»[31]. В нацистском государстве все социальные классы должны были объединяться в так называемые Volksgemeinschaft (народные общины). Ничто так не способствует единству, как наличие общего врага; таким образом, ненависть к евреям стала основой власти Гитлера. Не называя евреев открыто в своей речи, Гитлер создавал еще одну ниточку, связывавшую его с его слушателями, негласно вовлекая их в свой заговор.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
