Прислушайтесь, поет над кряжами Урала
Через пласты веков Великий Зороастр,
Над пламенем костра Священным ритуалом
С космическим огнем он связывает нас.
Открылся Аркаим и будут друг за другом
Открыты города таинственных племен,
Чтоб вспыхнули сердца над их волшебным кругом
Соединяя ткань космических времен.
Не в сказке -- наяву придет горы Хозяйка
К тому, кто мастерство народу посвятит,
В порыве к красоте трудом кто устремится,
Познаньем высших сил такого озарит.
Этот мистический гимн, своего рода бажовский "символ веры", ясно демонстрирует всю религиозную подоплеку их "культурной инициативы". Следующая строфа прямо говорит об ответственном признании Уральского Евразийского клуба:
Зовет Урал-магнит, давайте соберемся
И сопоставим все, что время нам дает.
Бажов и Аркаим, преданья Зороастра,
И все, о чем сейчас душа тебе поет.
Морализм и апологетика не должны интересовать социолога. Однако от оценки социальной роли нынешнего религиозного эклектизма и российской религиозности в целом он уходить не вправе. В конечном счете, религия формирует моральные, правовые и культурные ценности общества. Собственно в этом и заключается ее социальная функция. Бедность не в карманах, преступность не на улицах, беззаконие не в государстве -- все это в головах и сердцах людей.
Какова возможная реакция общества на вызов духовного монетаризма? Порой она приобретает самые фантастические и экстравагантные формы. По рассказам, в одном из промышленных центров Урала возник Орден Тамплиеров, члены которого -- представители уральской профессуры и крупные чины силовых ведомств. Помимо своеобразного религиозного учения орден декларирует лозунг: "Дороги! Больницы! Борьба с разбойниками!" Третья составляющая показательна. Вопрос борьбы с преступностью приобретает у тамплиеров характер религиозной идеи.
Разумеется, уральские "тамплиеры" не имеют отношения к средневековой европейской секте. Их заявление -- "бандита лучше убить, чем на его деньги строить монастырь" -- всего лишь некая игра мысли. Но игра эта показательна, поскольку является своеобразным откликом на уродство духовного монетаризма. Трудно предположить, что именно театрализованным "тамплиерам" удастся противостоять духовному монетаризму и выработать идеологию-иммунитет. Взгляд останавливается на Русской Православной Церкви, но после периода подсоветсткого существования она разорена физически, духовно и интеллектуально. На восстановление уйдут годы. Нынешние методы ее противостояния духовному монетаризму, которые мы осветили выше, либо наивно беспомощны, либо неверны. Сегодня нужно признать, что руководство Русской Православной Церкви не всегда адекватно понимает современную духовную ситуацию в обществе и, как следствие, неадекватно на нее реагирует. На наш взгляд, неожиданный ответ на нынешний вызов времени может прозвучать из среды старообрядцев, традиционных протестантов или католиков. Возможно, именно они будут призваны пробить первую брешь в духовном монетаризме, и именно в этом будет заключаться их историческая миссия в России -- та помощь православию, о которой столь много говорится на страницах экуменических изданий.
Сноски:
1 Г. Якунин. "В служении культу". На пути к свободе совести. М. 1989.
2Следует заметить, что среди приверженцев рыночных реформ преобладали не догматичные верующие и не догматичные атеисты, а носители аморфного размытого религиозного сознания. Социологическое исследование "Религия и политика в современном массовом сознании", проведенное в начале 90-х годов Л. Воронцовой и С. Филатовым, наглядно показало неожиданное сочетание политических и религиозных взглядов. Оказалось, что адогматичные верующие в некие "сверхъестественные силы", НЛО и прочее естественнее и легче соглашались с демократическими преобразованиями, в том числе и рыночными. Рост религиозного сознания, свободного от жестких догматичных форм, так сказать, рост религиозной энтропии развивался параллельно росту демократических настроений. Именно эта категория граждан, а не догматичные православные и не догматичные атеисты стали базой перестройки. Перестройка размягчала идеологическую строгость системы и провоцировала общемировоззренческую неопределенность общества. Общества, которое легко вошло в рыночные отношения (см. Религия и политика в посткоммунистической России, М. 1994).
3 Так, в 1993 году "Известия" опубликовали статью Михаила Зеленина "Служил владыка за бутылку", в которой архиерей представал перед читателем горьким пьяницей. Насколько приведенные в статье факты были достоверны, судить трудно. Пристрастность автора не исключена. Работая сторожем Вознесенской церкви, как раз напротив места казни царской семьи, Зеленин пытался организовать в Екатеринбурге карловацкий приход.
4 Напр., статья "Скромность украшает всех" в газете "Уральский рабочий" 18.11.94.
5 В частности, заметим, что крепкий карловацкий приход располагается не где-нибудь, а прямо на родине президента Ельцина в деревне Бутка.
6 В декабре 1996 года он был перемещен викарным епископом в Калугу.
7 "Во имя Христа", No7-8, 1995.
8 Эту просьбу патриарх игнорировал.
9 Пермские новости, No50, 1995.
10 Письмо предоставлено нам самими сотрудниками "Ведиума".
11 Газета "Атлантида" No1, 1995.
Лекция пятая. Ислам и язычество. Башкирия
//Александр Щипков. Во что верит Россия
Отношения нации и государства с религией всегда представляли собой проблему, своего рода квадратуру круга. Духовная жизнь, поиски абсолюта, служение Богу -- сфера, если вдуматься, по природе своей свободная, не поддающаяся контролю власти. Как могут президент или полицейский решить за человека вопрос о том, что есть Истина, Добро и личное спасение от греха и смерти? С другой стороны, вера формирует национальный характер, моральные нормы, представления о долге. Поэтому от нее зависит чувство национальной идентичности и социальный порядок. Государство и национальные лидеры, понимая это, в течение всей человеческой истории используют Богово для нужд Кесаря.
Но в любых исторических обстоятельствах вера проявляет свою надгосударственную, наднациональную и надсоциальную природу и с тем же постоянством обманывает планы и ожидания монархов, президентов и сотрудников тайной полиции. Она живет вопреки любым указаниям власти. Народы, государства, империи и целые цивилизации коренным образом изменяются, разрушаются или исчезают вовсе, потому что исчезают идейные основания, на которых они держались. Иной раз и сами властители, упорно стремясь сохранить подвластное, не отдают себе отчета в том, как изменились их вера и мировоззрение, и сами оказываются проводниками перемен, приводящих их к гибели.
На землях бывшего СССР, да и всего бывшего социалистического лагеря эти извечные попытки "оседлать Духа" сами по себе ничего нового не представляют. Но уникальны историческая ситуация, состояние общественного сознания и характер религиозности. Поэтому использование религии в национальных и государственных целях приобретает своеобразные и в чем-то гротескные черты.
Наверное, когда-нибудь об этом будут написаны целые тома, созданы классификации типов использования религии в национальных и государственных интересах в постсоциалистическом мире. Мне бы хотелось обратить внимание на религиозно-общественную ситуацию в одном отдельно взятом суверенном Башкортостане, где процессы религиозного возрождения переплелись с национальными и государственными интересами. В этом крае и до революции религия самым неожиданным образом использовалась в интересах кесаря, и эта традиция, кажется, оживает в наши дни.
В декабре 1993 года был избран первый президент Башкортостана Муртаза Рахимов и принята конституция Башкортостана. В августе 1994 года подписан Договор "О разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий" между Российской Федерацией и Башкортостаном. Несколько лет неопределенности, перетягивания каната, закулисных интриг и шумных протестов башкирских националистов на улицах закончились образованием очередного государства в государстве, наподобие Татарии, Калмыкии, Якутии, Тувы. После этого социально-политические процессы, государственное строительство приобретают большую свободу и свою собственную логику. В политическом плане недолгая эволюция режима Рахимова напоминает происходящее в некоторых других республиках в составе России и в СНГ. Идет постепенное укрепление режима личной власти, растет контроль со стороны "исполнительной вертикали" над политикой и экономикой. Откровенная оппозиция (к какому бы идеологическому лагерю она ни принадлежала) сталкивается с прессом, который заставляет ее умолкнуть, как это произошло, например, в Калмыкии. Конечно, политическую жизнь в какой-нибудь русской области по европейским меркам тоже трудно назвать демократической, но все познается в сравнении.
