Бодрийяр перефразировал постулат Маклюэна media is the message, сказав, что мессэдж превращается в массаж. Жизнь сводится к набору микростимулов-похлопываний, микрореакций на них и ожиданию следующих, более новых и приятных микростимулов. Такая плотность связана с необходимостью как можно быстрее распространять влияние контроля, который сегодня во всех областях переходит с макро- на микроуровень. Широко известен третий закон Артура Кларка: «Любая достаточно развитая технология неотличима от магии». XXI век станет веком высшей магии? Какую роль играют технологическая магия, все эти бесконечные гаджеты, плазменные экраны и стоядерные процессоры вокруг нас, в эволюции человечества? Кларк смотрел на мир сквозь розовые очки и слабо разбирался в магии, поэтому недоговаривает самого существенного: «Любая достаточно развитая технология неотличима от черной магии». Приносимый технологией долговременный вред обычно пропорционален ее начальным обещаниям, выступающим приманкой. Тут достаточно вспомнить пример из Гюго — «это убьет то», сказанное в отношении отпечатанной книги и собора (а затем и Фулканелли убедительно демонстрирует ущербность книги по сравнению с выразительными средствами скульптуры и архитектуры), критику телескопа и микроскопа у Блэйка, лекцию Дугина «Постпространство и черные чудеса» и т. д., и т. п. Я все-таки пытаюсь понять: сделают ли технологии людей лучше, хотя бы в чем-то, или наоборот — техногенный путь эволюции ведет в конечном счете к деградации? Вообще, современный человек чрезвычайно техноцентричен, это какая-то новая подмена религии (вера во всемогущество знаний и технологий)? Ответ зависит от позиции. С точки зрения антропоцентрического натурализма существует и полезно лишь непосредственно воспринимаемое органами чувств, без посредников в виде технологий. Все остальное относится к инфернальным областям. Под познанием подразумевается не аналитический, деструктивный по отношению к целостности процесс, а скорее некое единение с объектом, в чем-то похожее на эротический смысл слова «познать».Любая технология или техническое средство уменьшает человеческое в человеке (и саму жизнь), увеличивая влияние ничто. Уильям Блейк — характерный выразитель такого подхода в поэме «Мильтон» — описывал полюса и небеса, движущиеся вослед положению человека (то есть определяемые только им), добавляя: «Микроскоп не знает и не знает телескоп. Они изменяют рацио наблюдателя, но не проникают в сущность объектов». С точки зрения индивидуализма, который после отмены «гуманистического проекта» Просвещения ставит во главу угла индивидуальную потребность и личное могущество, технология есть не только средство господства (контроля, подавления, принуждения) в уже освоенных человеком областях, но и средство агрессивного завоевания новых. Про это слишком много написано, но нам тут интересно оправдание введения технологий выражением «мне так удобней». При пристальном взгляде «мне» превращается в «тому, как я устроен». Тут важно, что не субъект провоцирует технологичность, а закономерное разворачивание во времени особенностей устройства человека. В такой оптике человек обречен трудиться на строительстве некого альтернативного космоса, продолжая наивно полагать, что делает это без принуждения и все вертится вокруг его личности. Что-то безусловно становится в чем-то лучше таким образом, но не кто-то. Волюнтаристский отказ от технологий сегодня уже ничего не изменит — общество стало принципиально другим. Хотя те незначительные плюсы, которые мы получаем от технологий сейчас, всего лишь мизерная компенсация за то, что мы потеряли, нет смысла отказываться и от нее. Вера во всемогущество знаний и технологий — удел прошедшей эпохи модерна. Если раньше ученым удавалось представить свое мнение как эталонное, подавив остальные, то нынешняя либерализация наделила каждого своим мнением, и в результате отношение к знаниям и технологиям не избежало усиливающегося скепсиса, не доверяющего, к примеру, заявлениям о безопасности (генно-модифицированных культур, АЭС или мини-черных дыр в коллайдере). Однако не стоит думать, что отсутствие такой веры помешает прогрессу, — технологии смогут бесконечно просачиваться из тех областей, о которых обыватель не догадывается или считает безопасными. Признавая этот тотальный контроль и идя от обратного, получается, что мечта человека, мера его человечности и его конечное предназначение — свобода? Мне видится, что это своего рода путь отшельника — уход от всех политических, идеологических, экономических, информационных и социальных рычагов давления куда-то в глухой сибирский лес, своего рода дауншифтинг или идейное монашество. Не совсем так. Свобода — это фикция, причем в самом прямом смысле. Если мы рассмотрим популярное разделение на «свобода от» и «свобода для», то заметим нечто общее для обоих вариантов, подразумевающее отрицание неких преград. А отрицание, в отличие от утверждения, фиктивно (кстати, человеческое бессознательное не может представить отрицание, поэтому при гипнозе стараются не использовать частицу «не»). Теперь обратим внимание на разницу между вариантами и заметим, что во втором из них («свобода для») есть некий конструктивный посыл, однако точнее он передается не фиктивной «свободой», а конкретными «деланием», «задачей», «заданием», «предназначением». Так в чем же суть проблемы? В том, что устройство человека (а мы помним, что человек это не данность, а задание) плохо совпадает с устройством мира, в котором он оказывается, и человек не может осуществить это свое задание. Не столь важно, подлинное ли это несовпадение или кажущееся, — раз оно воспринимается как существующее, этого достаточно для проблематизации. Разумеется, есть разного рода компромиссы с так называемой реальностью, прекрасно работает механизм вытеснения (то есть многие люди вообще этого не ощущают), некоторые спешат объявить проблему решенной и т. п., но все это имеет отношение уже не к онтологии, не к гносеологии, а к банальной психологии. Психология же есть своего рода ИТ-индустрия в отношении человека, а точнее — предельно механистического человека-робота, призванная набором технических трюков погасить неудобный напор бессознательного. Путь отшельника не есть решение, это лишь стремление создать среду, в которой остаются интерес, время и силы всматриваться в способы решения из древности. По сути, это вопрос дистанций и границ, поэтому совсем не обязательно уходить в сибирский лес, если удастся выстроить нужные дистанции и границы прямо на месте. Насколько я знаю, вы не работаете. Это ваш сознательный выбор или слепая воля судьбы? Понятие «работа» обладает неоднозначностью следующего рода: или это нечто, что умеешь делать, но, в общем-то, тебе не интересно или не очень нравится; или это область, куда можно инвестировать свой интерес, чтобы он, в результате, вернулся опять интересом. Работой в первом смысле занимаются рабы, поэтому весь дальнейший разговор пойдет только о работе во втором смысле. Так вот, работать или не работать — так вопрос для меня не стоит. Пока одна работа сменяла другую, я работал. Когда все они исчезли (по не зависящим от меня причинам), я работать перестал. Если будут интересные для меня предложения, снова стану работать (все предложения, которые пока были, недостаточно интересны). Я не считаю, что человек непременно должен работать (вся эта современная ориентированность на успех граничит с безумием), поэтому сам работу, в общем-то, не ищу, предпочитая, чтобы она меня искала, ведь мне и так хватает, чем себя занять. С первым вариантом все понятно, но что значит второе — «инвестировать в интерес»? Что двигает программистом, что заставляет его безвозмездно впрягаться в достаточно сложные проекты вроде разработки ядра FreeBSD? Самоутверждение, какие-то общечеловеческие мотивы или некая чисто программистская страсть «программировать ради программирования»? Тут нельзя ответить за всех, у каждого свои мотивы, поэтому могу сказать только за себя. Избалованный Юниксом на машинах СМ, я хотел такое же и на PC, тогда начинающих набирать популярность. Поставив BSDI на PC, я обнаружил баг, исправил и послал разработчикам, на что получил от них ответ примерно такого содержания: «Откуда у вас в России наша система, ведь мы ее туда не поставляем?» Я на них плюнул и поставил себе 386BSD (предшественника FreeBSD). Послав bug-report уже в команду 386BSD, я встретил благосклонную поддержку и участие, и постепенно в это дело втянулся. Конечно, значительную роль сыграла молодость с ее избытком энергии. Продолжать заниматься проектом и дальше — не только привычка, но и способ потратить свободное время на реализацию перфекционизма. Программирование — это ремесло, профессия для ума и рук или искусство, исходящее из сердца? Иначе говоря, присутствует ли в программировании некая неуловимая иррациональность красоты или это просто повседневное холостое умствование, подобно другим формам человеческой деятельности, и в программисте нет ничего, скажем, от демиурга, которым он подчас себя мнит? «Программирование — наука, искусство или ремесло?» — вопрос этот постоянно поднимается, скорей всего, потому что такая постановка вопроса тупиковая и непродуктивная. Программирование — это прежде всего образ мышления. Как он преломляется далее — в науку, искусство, иррациональность или ремесло, — зависит от ситуации конкретного программиста. Что же касается демиурга, поскольку воплощенный мир обречен лишь комично подражать высшим существам, можно определенно сказать, что в каждом человеке, в том числе и в программисте, есть нечто от демиурга (например, образ и подобие). Меня интересует, с одной стороны, свобода, о которой мы много говорили, а с другой — некоммерческие программистские проекты, движимые глубинными человеческими идеалами. Вот, скажем, Open Source — это борьба с контролем? Современные социальные сети и шифрование — все это закабаляет или, наоборот, освобождает людей? Все, что воодушевляет людей, начинается как борьба с контролем. Технология Open Source так и начиналась, но теперь большой кусок, связанный с GPLv3, работает уже на контроль. Технология PGP так и начиналась (я, кстати, один из авторов, занимался локализацией), потом это разбудило повсеместную сильную криптографию, потом пошли сертификаты, что в конечном итоге тендирует к цифровому паспорту/счету личности. Социальные сети — почти идеальное воплощение Паноптикума, когда за каждым движением пользователя приставлены следить множество знакомых глаз. Даже обычная сеть WWW в этом смысле отслеживается гораздо меньше, всего лишь некими молчаливыми неизвестными посетителями. Кстати, в недавнем моем интервью Столлман высказывался о том, что Open Source сегодня чаще всего такой же бизнес, как и любой другой, со всеми вытекающими отсюда последствиями и ограничениями. Я согласен со Столлманом в этом моменте. Я наблюдал достаточно общественно-полезных проектов, работающих многие годы на чистом энтузиазме. В конечном счете выхода у них всего два. Со временем (или с возрастом) приходит ощущение ничем не компенсированной затратности усилий, и проект либо закрывается навсегда, либо тем или иным способом себя монетизирует, что также сказывается на нем не лучшим образом. Если не брать в расчет отдельные исключения, живой Open Source сегодня — это либо еще стартап, либо уже бизнес. Что же это за такая меркантильная личина сокрыта в современных людях, что даже в таком рафинированно-образцовом альтруизме, как Open Source, в конечном итоге скрывается лишь отсроченная по времени функция «деньгопотребления». Этот холодный прагматизм приходит с возрастом или это заложено в нас изначально? «За всем стоят деньги» — одна из популярных современных конспирологических теорий. Но деньги лишь репрезентируют системы символического обмена в обществе, обмена в том смысле, в котором его рассматривали Марсель Мосс и затем Бодрийяр. Любой символический обмен, включая дар, устроен экономически. В этой парадигме и альтруист получает нечто ощутимое взамен своей деятельности, не важно, в каком виде.
