показывая мелкие острые зубы.
– На понт вас не возьмешь. Где отбывали срок?
– Не довелось, – хмуро заметил Кузьма.
– Но слова знаете, – не поверил Пыткин.
– Я журналист. Уже давно. Приходилось общаться и со следователями, и с осужденными.
– Тогда понятно, – согласился следователь. – И все же… Будете молчать – не сможем помочь. Это профессионалы, и еще какие! Когда они напали на вас, мы приехали почти сразу же. И никого не нашли, хотя в таких случаях задерживаем грабителей практически всегда. В ваш охраняемый офис они проникли так, что наряд «Охраны», прикатив на срабатывание, не заметил никого и ничего. В вашей квартире обыск сделан людьми, знающими свое дело: они в такие места заглянули, к каким обычная шантрапа даже не подходит. И еще… – Пыткин помолчал. – Прошлой ночью неподалеку от вашего офиса застрелен человек, иностранец. Убили его выстрелом в глаз, очень профессионально. К нам пришла ориентировка по показаниям таксиста, который возил жертву и сам едва уцелел. Так вот, приметы преступников практически совпадают с приметами тех, кто напал на вас вчера. Вам не страшно?
Кузьма покачал головой.
– Тогда будем писать бумаги! – следователь придвинул к себе папку. – И мой вам совет: поставьте стальную дверь! А то несолидно: такие вещи в доме, а дверь картонная…
Советом Пыткина Кузьма воспользовался сразу, как только милиционеры ушли. Двое молчаливых дюжих парней в фирменных комбинезонах приехали скоро и за полчаса наглухо запечатали квартиру броневым листом, значительно облегчив капиталы Кузьмы. Еще до того, как приехали мастера, он наскоро перекусил (устраивать пиршественный стол желания не было) и после отъезда установщиков двери уже привычно принялся за уборку.
Он провозился до поздней ночи. Взломщики напаскудили так, что, прибирая, он постоянно ругался и бегал на кухню курить. Как и предполагал Пыткин, из дому ничего не пропало, но в мусоропровод Кузьма выбросил полное ведро осколков от разбитой посуды. Закончив с уборкой, он сходил в кладовку за инструментом и заново пришил к двум диванам и креслам содранную обивку.
Покончив с делами, Кузьма пошел на кухню, разогрел остатки цыпленка, допил водку и доел мясо. После чего еще раз проверил, как запирается и отпирается новая дверь. Она вела себя идеально: мягко поворачивалась на мощных петлях, замки запирались легко и надежно, фиксируя стальное полотно в четырех направлениях.
«Теперь обязательно придется встречать Вику и Машу, – подумал он, звеня новенькими ключами, – они без меня в дом не войдут…»
В этот момент ему стало страшно.
Пока он договаривался насчет двери, убирал квартиру, чинил мебель, ел и выпивал, у него не было времени осмыслить происшедшее в течение последних суток. «Вы не боитесь?» – вспомнил он вопрос следователя и только сейчас в полной мере осознал его правоту.
«Надо было рассказать лейтенанту о Ломтеве! – подумал он, но тут же одернул себя: – Что бы это изменило? У него наверняка сейчас другие фамилия и имя, искать его будут долго, если он вообще не слинял уже из страны. Эти двое идут по его следу и потрошат всех, с кем он общался. У них есть цель, они ничего не боятся и действуют профессионально. Похоже, я влип…»
Кузьма вдруг подумал, что в доме никто не вызовет милицию, если ему начнут выламывать дверь. Разве только Людмила Ивановна, но она говорила вчера, что собирается к матери. Дверь хоть и крепкая, но при желании можно выпилить любые запоры – современная техника позволяет. И вообще он живет на втором этаже, а толстые ветки растущей внизу яблони (сосед снизу, ботаник чертов, посадил) тычутся ему прямо в окна. Подняться по ним ничего не стоит…
Кузьма пошел в гостиную и достал из бара бутылку марочного коньяка, которую хранил для особо торжественного случая. Бутылку налетчики не тронули, хотя перебили все бокалы, и он стал пить прямо из горлышка. Он сейчас никак не мог повлиять на ситуацию, поэтому хотел только одного – не думать ни о чем. Когда в голове сгустился алкогольный туман, Кузьма сходил на кухню, отыскал в шкафчике топорик для рубки и отбивания мяса, положил его на журнальный столик. Рядом пристроил бутылку. Из спальни принес подушку с одеялом и, не раздеваясь, лег на диван. Свет в комнате гасить не стал.
Он так и не заснул по-настоящему всю эту ночь. Забывался, приходил в себя, отпивал из бутылки и снова забывался ненадолго. Поэтому и снов никаких не видел. Или просто не смог вспомнить их поутру…
* * *
На работу Кузьма опоздал. Поутру, когда он окончательно пришел в себя, страхи рассеялись, но осталась жуткая головная боль. Выключив уже ненужный свет в гостиной, он дополз до ванной и с полчаса стоял под душем – пока не заныла исполосованная водяными струями кожа. Стало легче, но полностью боль не ушла. Хотя в бутылке на журнальном столике еще что-то оставалось, к этому средству он прибегать не стал: привычки такой не имел. Выпил две кружки горячего крепкого чая, почти насильно заставил себя съесть бутерброд. Боль сосредоточилась в левом виске, мгновенно распирая голову при малейшем движении. Поэтому он тихо вышел из квартиры, аккуратно закрыл за собой новые многочисленные запоры и так же тихо побрел к остановке, а потом – к офису. Яркое весеннее солнце резало глаза, провоцируя новые приступы; Кузьма шел, сощурившись и почти не глядя перед собой. Поэтому и не обратил внимания на странную парочку у крыльца редакции.
Зато она на него внимание обратила. Один из мужчин, темноволосый, сделал знак рыжему спутнику, и тот, как только Кузьма подошел ближе, быстро преградил ему дорогу.
Кузьма попытался обойти внезапно возникшее препятствие, но оно сместилось и возникло перед ним вновь. Кузьма поднял глаза. Дюжий безбровый громила поймал его взгляд и, еле заметно улыбнувшись тонкими губами, ловко извлек из подмышки пистолет с толстой трубкой глушителя на стволе и ткнул концом этой трубки прямо в грудь Кузьме. Причем сделал это так ловко, что со стороны казалось: он просто дружески положил ладонь на грудь знакомого.
– Sprechen deutsch?[4]
Кузьма глянул в сторону. Темноволосый пристально смотрел на него.
– Ich sprechen nicht.[5]. I speak English.[6].
– O’kay. Small business to you. You have one thing which belongs to us.[7].
Темноволосый говорил по-английски медленно, стараясь правильно выговаривать слова, как это делает любой, для кого этот язык не родной, и во владении которым он не уверен. Но все равно Кузьма, ошарашенный происшедшим, врубился не сразу.
– What thing? What does all this mean?[8]
– One our thing. It has left
