— Якши, поганый. Совсѣмъ якши. Молодецъ. На первый разъ лучше нельзя, сказалъ Орликъ. Вѣдь ты впервой вышелъ на разбой-то. Не бивалъ еще народъ-то?
— Моя? О-о? Аллахъ… Моя бывалъ человѣка. Многа. Вотъ что на неба звѣзда, а моя убывала человѣка, схвастнулъ татаринъ.
— Эка, вретъ-то! разсмѣялся эсаулъ добродушно. Ну, а скажи, вспомнилъ Орликъ, не видалъ ты на рѣкѣ, не обгонялъ бѣляны…
— Былана… Выдалъ.
— Гдѣ?.. ахнулъ Орликъ.
— Вотъ. Туда… Ѣдытъ…
— Гдѣ. Далеко-ль? Верстъ-то сколько будетъ?
— Два, три, четыре… Вота, тута.
— Ну, слава тебѣ Господи, воскликнулъ Орликъ. Мы заждалися. Думалъ ужь я, что меня въ городѣ надули, что никакой бѣляны и не будетъ мимо насъ.
— Ѣдытъ! Яманъ… О-о, Аллахъ. Яманъ.
— Отчего?
— Яманъ! Яманъ! трясъ татаринъ головой.
— Да что не гоже-то, отчего?…
— Человѣка… Шесть, десыть, двадцать и полъ-ста. Многа, многа… Базаръ.
— Что на базарѣ?…
— Да.
— У тебя, можетъ, въ глазахъ рябило да троилось. Ты считалъ, что-ль?
— Многа! Многа! Яманъ. И ружья много, и пушка на пареда. Охъ, и морда многа, и пушка балшой. Балшой.
— Пушка? Большая?
— Мой башка и два кулакъ еще въ пушка можно клади.
— Ладно… Вы татары боитесь пушекъ, что чортъ ладону. Тебѣ со страху она. велика показалась, небось… Ну, поѣзжай въ Яръ.
— А твоя?
— А моя тута стоялъ будешь! пошутилъ Орликъ. Ты можетъ, врешь про бѣляку-то. А вотъ какъ увижу своими глазами, такъ и поскачу подымать молодцовъ. Ступай. Можетъ, я тебя еще обгоню.
Татаринъ двинулся, а Орликъ выѣхалъ съ берега въ воду и, на половину укрытый въ камышахъ, сталъ ждать, зорко, глядя вверхъ по рѣкѣ.
— Эхъ, забылъ ему, поганому мухоѣду, наказать не сказывать ничего молодцамъ про пушку на бѣлянѣ, подумалъ эсаулъ. Чего ихъ загодя пугать. Успѣютъ струсить, какъ сами увидятъ.
Чрезъ полчаса ожиданія Орликъ вскрикнулъ весело.
— Вотъ она гостья! Милости просимъ. Добро пожаловать! Угощенье у насъ готово!
Вдалекѣ, на гладкой синеватой поверхности широкой рѣки, освѣщенной полдневнымъ солнцемъ, показалось большое тупоносое судно, яркой бѣлизны отъ свѣжихъ досокъ, которыми была она обита. Тихо, едва замѣтно для глаза, двигалась она по теченью. Хотя и далеко была бѣляна, а зоркій глазъ Орлика все-таки разглядѣлъ нѣчто для него непріятное. На носу бѣляны ослѣпительно блестѣло что-то, отражая лучи солнца.
— И впрямь пушка! Отчистили, окаянные. Нарочно! Знаютъ, анафемы, что отъ одного этого свѣту у нашей татарвы душа въ пятки уходитъ…
Орликъ обождалъ еще минутъ десять и все приглядывался. На бѣлянѣ чернѣлся и шевелился помостъ…
— Неужто же все это народъ? ахнулъ Орликъ. Такого и не видывано было. Ну, десятокъ батраковъ хоть и съ ружьями; а вѣдь тутъ четыре десятка, коли не больше… Ахъ, ты, анафема-купецъ! Скажи на милость!
И Орликъ вспомнилъ вдругъ, что Хлудъ сказывалъ ему про слухъ, который ходилъ въ городѣ. А говорили, что если пойдетъ на Астрахань судно купца Душкина, богача казанскаго, то онъ, наслышавшись объ Устиномъ Ярѣ около рѣчки Еруслана и о томъ, что тѣмъ обывателямъ Яра мирволитъ камышинскій воевода — найметъ себѣ цѣлую шайку молодцовъ только проводить бѣляну, чтобы миновать Устинъ Яръ; а тамъ распустить всѣхъ съ судна…
— Что если и впрямь, думалъ Орликъ, анафема-купецъ нанялъ себѣ полсотни молодцовъ въ провожатые, да роздалъ имъ ружья, да къ пушкѣ салдата-артиллериста поставилъ?.. Что тогда подѣлаешь?..
Орликъ зналъ, что на татарву нечего и расчитывать. На своихъ однихъ, на русскихъ, могла быть надежда, да и то не на всѣхъ. А начать отбирать самыхъ лихихъ — придется напасть въ меньшемъ числѣ.
— Вотъ и дождались. Обида. Неужто же пропустить не трогая. Какъ можно. Да и Устя не захочетъ ни при чемъ остаться. Какъ-бы вотъ тоже Устю-то уберечь. Полѣзетъ впередъ всѣхъ, не глядя на ружья, да пушки… Не удержишь!.
Орликъ вздохнулъ и вдругъ вымолвилъ шепотомъ:
— Да, чудно, чудно это! Каждый разъ, видать, будто смерти своей ищетъ, а она не идетъ. Въ прошломъ маѣ мѣсяцѣ тоже было! Какъ не повалило замертво на мѣстѣ, даже непонятно. Да прямо и теперь скажу… Глядишь и сдается — смерти Устя ищетъ. Зачѣмъ? Чудно.
Орликъ опять вздохнулъ.
Бѣляна была уже на полверсты ближе… Орликъ ясно видѣлъ теперь большую и короткую блестящую пушку, или какъ звали этотъ сортъ пушекъ въ городѣ, «гаубицу». Кромѣ того, на бѣлянѣ виднѣлось дѣйствительно много народу. Очевидно, что ѣдущіе на суднѣ знали приблизительно мѣсто и знали, что они уже не вдалекѣ отъ разбойнаго гнѣзда, гдѣ навѣрное слѣдуетъ ждать открытаго нападенья разбойничьей шайки. Они были очевидно на-готовѣ: на палубѣ рядами и съ ружьями.
— Ну, жарко будетъ! воскликнулъ Орликъ. Можетъ къ вечеру и я въ землѣ сырой лежать буду. Что-жь, наша жизнь, бѣгуновъ, — алтынъ.
Орликъ выѣхалъ изъ камыша и во весь опоръ пустился въ Устинъ Яръ.
XVI
А въ Ярѣ всѣ молодцы и самъ атаманъ были уже въ сборѣ… Мальчуганъ Гаврюкъ, лазившій на макушку ближайшей горы, ради баловства, увидѣлъ одновременно съ Орликомъ, середи Волги, сіяющую въ лучахъ солнца бѣляну.
Шустрый мальчуганъ отъ радости чуть не кубаремъ скатился съ горы и, бросившись въ первую-же хату, гдѣ жилъ Черный, крикнулъ:
— Бѣляна! Бѣляна!
Какъ по волшебству, зашевелился сразу весь поселокъ. Всѣ молодцы высыпали изъ своихъ хатъ мгновенно и были въ сборѣ около развалины. Атаманъ явился тотчасъ-же съ мушкетономъ на спинѣ, съ пистолетомъ за поясомъ и съ мѣшкомъ, гдѣ были заряды…
На вопросъ его, кто видѣлъ бѣляну, кто крикнулъ первый — никто отвѣчать не могъ. Всѣ указывали на Лысаго и на Бѣлоуса. Они первые крикнули.
Лысый клялся, что онъ кричалъ, когда ужь молодцы бѣжали изъ хатъ со всѣхъ сторонъ по тропинкамъ.
Старый Бѣлоусъ открещивался и ссылался на «Совраса», дьякона разстригу. Этотъ отказывался, говоря, что онъ сталъ кричать послѣ Кипруса. Кипрусъ отнѣкивался, какъ умѣлъ только по-русски — на-половину словами, на-половину движеніемъ рукъ.
Не онъ первый крикнулъ… онъ сидѣлъ подъ окномъ у себя и слышалъ, какъ кто то крикнулъ: бѣляна. Товарищъ его, башкиръ, подтвердилъ то же; они бросились съ Кипрусомъ бѣжать къ дому атамана и стали кричать, когда ужь другіе кричали. Не они первые всполошили всѣхъ. Виновникъ, Гаврюкъ, былъ даже запертъ матерью, въ виду предстоящей битвы съ бѣляной, изъ опасенія, что кто-либо изъ разбойниковъ уведетъ мальчугана себѣ въ помощь.
— Ахъ, черти! Идолы! разсердился Устя. А я-то обрадовался, думалъ, караульный прилетѣлъ, или Орликъ вернулъ. Ахъ, черти… Ну, пошли, расходись…
Но едва только нѣкоторые, сожалѣя и охая отъ напрасной тревоги, стали расходиться, какъ другіе крики остановили ихъ.
— Орликъ! Егоръ Иванычъ! Эсаулъ!
Орликъ мчался въ полуверстѣ во весь опоръ и, завидя нѣкоторыхъ молодцовъ въ сборѣ, высоко махалъ рукой и что-то кричалъ.
— Ну, вѣстимо…. Бѣляна! воскликнулъ Устя…. Стало, ктой-то насъ недаромъ всполошилъ…. Гей, вы…. въ лодки! Разсаживайся, не спѣшить! Лишній не лазай. Укажу лишняго въ воду выбрасывать! По три да по четыре садись.
Человѣкъ около сорока, вооруженныхъ всячески, одни топорами, нѣкоторые ружьями, другіе только ножами и вилами — тронулись кучей къ берегу, гдѣ стояло болѣе десятка лодокъ и челноковъ.
Устя дождался Орлика.
Эсаулъ подскакалъ и крикнулъ два раза: бѣляна; затѣмъ онъ спрыгнулъ на маху съ коня и, бросивъ его на волю, подбѣжалъ къ Устѣ.
— Не гоже… атаманъ, тихо проговорилъ онъ, запыхавшись и едва переводя духъ. Много на ней народу…
— Десятокъ?
— Какое, всѣ четыре, а то пятьдесятъ. Не осилимъ.
Устя сморщилъ брови свои, глаза его сверкнули, и красивая заячья губка вздрогнула раза два, будто ее подернуло судорогой.
— Ну, что-жь… Уйдетъ, такъ уйдетъ… Не глядѣть-же на нее. Наше дѣло лазать все-таки.
— Вѣстимо… Но, Устя, дай мнѣ зарокъ.
— Какой?
— Не лѣзь впередъ! странно, съ чувствомъ вымолвилъ Орликъ.
— Эва! нашелъ о чемъ теперь болтать…
— Ну, ради Господа… Ну, ради… ради… ужь и не знаю, какъ тебѣ молвить! воскликнулъ Орликъ внѣ себя отъ страстнаго чувства, которое будто вдругъ проснулось и заговорило въ немъ на мгновенье… Ты-же знаешь… Ну, я буду впереди. Я поведу… Меня подшибутъ — не бѣда, а убьютъ — и того лучше. Моя жизнь, вѣдаешь ты, какая удачливая; ей цѣна — алтынъ.
— А моя-то? Кладъ, что-ли? разсмѣялся Устя раздражительно и желчно… Моя-то жизнь и вовсе собачья, не людская… не то молодецъ, не то баба, не то разбойникъ, не то просвирня. Эхъ, полно… Орликъ, не время тутъ считаться… Идемъ, что-ль…
Устя двинулся къ рѣкѣ… Орликъ угрюмо пошелъ за нимъ. Они приблизились къ берегу, гдѣ молодцы уже разсѣлись по лодкамъ и собирались отчаливать.
— Устя, не хуже я тебя распоряжуся! выговорилъ Орликъ:- пусти меня, я поведу на сломъ, а самъ изъ засады навали съ кормы; не все-ль одно.
