Добравшись до лагеря, я подошёл к палатке, у которой стоял тёмно-зелёный «четыреста восьмой», но хозяев не обнаружил.
– Максим. Они купаться час назад ушли, – сообщила соседка, готовившая на костре обед.
Сбежав где по каменистому, а где песчаному косогору на пляж, я осмотрелся и, обнаружив две курчавые головы, покачивавшиеся на волнах, громко свистнул. Все повернулись в мою сторону, а этим хоть бы хны. Пришлось три раза повторить, пока не досвистелся. Одна голова осталась на месте, а вторая широким брассом поплыла к берегу.
– Что, время? – улыбаясь, спросил Сергей, осторожно ступая по гальке, выходя на берег.
– Ага. Время-время ай-лю-лю.
– С нами Антон Павлович едет. Хочет посмотреть, что получилось. Сам знаешь, он в СТО работает, понимает. Поглядим, что ты навертел.
– Да он и так во время работы крутился, под руку лез, – возмутился я, не желая слушать ворчание этого сорокалетнего мужика. – Будет ворчать, я ему снова ключом по лбу заеду, для симметрии, будет две шишки как два рога.
Пока Сергей обтирался полотенцем, одевался и поднимался на кручу к лагерю, я сбегал к себе, чтобы взять всё необходимое, и уже ждал у машины. Антон Павлович был тут же. Задерживаться мы не стали, сели в раскалённую под жарким августовским солнцем машину – у Сергея не было тента, чтобы накрыть её, да и у многих не было, у половины, считай, – и с открытыми окнами, покинув лагерь, поехали через Адлер на дорогу к Сочи. Я, как шейх, устроился со всеми удобствами на заднем сиденье.
Пока ехали, Сергей всё слушал мотор, восхищаясь:
– Как звучит! Ах, как звучит!
– Всё, дорога, давай, втопи педаль, – велел сидевший рядом с водителем Антон Павлович.
Мотор действительно работал немного по-другому, но машина всё рвалась и рвалась вперёд. Когда стрелка дошла до ста километров в час, я немного забеспокоился. Не за машину, дорога здесь не сказать что ровная, а лететь с обрыва вниз мне как-то совсем не хотелось. Однако эти гонщики умудрились разогнаться до ста тридцати и, уверен, смогли бы и больше, только вот дорога не позволяла – не было прямого участка.
Показались окраины Сочи. Меня довезли до центра, высадили и погнали обратно. Ожидать я не просил, на автобусе вернусь. Надеюсь, движок мы не загубили, я говорил, что нагрузку он не выдержит, но водитель всё жал и жал на газ, Шумахер недоделанный. Всё же пятой скорости на трассе не хватает, я так и сказал. В принципе, при максимальной скорости в сто двадцать километров в час разогнаться в сто тридцать, да ещё на не прямой трассе, – это постараться надо. Я думал, мощность двигателя процентов на пять скакнёт, а тут явно больше. Интересно, какой стал расход?
Как только машина отъехала, порыкивая мотором, я осмотрелся и спросил у пацана, на пару лет младше меня, ожидавшего свой маршрутный автобус, или троллейбус, судя по проводам на столбах:
– Не знаешь, где Магомаев остановился?
– Я его видел, – тут же похвастался тот. – Он из машины вышел и в гостиницу зашёл. Волосы у него чёрные и белая рубашка…
Ответ меня не удивил, весь город знал, когда тот прибудет, так что мальчишки точно должны были пасти его. Посмотрев на здание, на которое тот указывал, поинтересовался:
– Не выходил ещё?
– Нет, я бы видел. Отсюда хорошо видно, а у меня с собой бинокль. У отца незаметно взял, он у меня военный моряк.
– Понятно, – кивнул я и направился к входу в гостиницу.
За мной наблюдал не один десяток любопытных глаз, с интересом провожая взглядами. Я был одет вполне нарядно, не забыл повязать пионерский галстук. В общем, в чистенькой и свежей одежде, как с картинки. Локтём к боку прижимал тетрадь, больше при мне, на первый взгляд, ничего не было.
– Куды? – заступил дорогу привратник у дверей.
– Не понял. – Я с искренним удивлением посмотрел на него. – Это что, вы меня в отель не пускаете? Да вы знаете, кто мой отец?!. Первый секретарь горкома. Или вы не знаете в лицо своих постояльцев?
– Проходите, – уступив дорогу, открыл тот дверь.
Вот не думал, что получится через парадные двери пройти. Я планировал попробовать таким наскоком, а потом через чёрный вход проникнуть, а тут – раз и пропустили. Все планы мне поломали, я даже немного растерялся. Как-то не рассчитывал, что удастся пройти через парадный вход. На миг замерев за дверями, осматривая роскошный, но, что немаловажно, прохладный холл, прикидывая свои дальнейшие шаги и мысленно махнув рукой на лопнувший основной план, решил импровизировать.
С ленцой подойдя к стойке портье, я положил на столешницу тетрадь и сказал администратору:
– Здравствуйте. У меня назначена встреча с товарищем Магомаевым.
– Простите. Мне об этом ничего не известно.
– Странно. Мы договаривались встретиться в гостинице сегодня в обед. Может, позабыл? Напомните Муслиму Магометовичу, что пришёл Максим Ларин, воспитанник детского дома из Москвы, тут нахожусь в детском санатории. Я ему свои песни привёз, он их хотел посмотреть, изучить. Хочу подарить ему парочку. Очень хорошие, хитами станут.
Меня всегда поражала наивность людей, проживающих в этом времени. Вот если обычного советского обывателя закинуть к нам в будущее, он не выживет, никаких шансов. Доверчивые очень. Понимаю, что пользоваться этой доверчивостью не очень хорошо, но иногда, когда это необходимо, как сейчас, я пользовался без сомнений.
Позвонив в номер певца, администратор, извинившись за беспокойство, сообщил обо мне и несколько секунд слушал, что говорят на той стороне линии, неуверенно добавив, что я, мол, принёс рукописи с песнями. После этого ещё немного послушал и, снова извинившись за беспокойство, положил трубку на аппарат, посмотрел на меня. Сам я, имея беспечный вид, был сжат, что тугая пружина.
– Ну что, вспомнил? – спросил я.
– Нет, не вспомнил, но пожелал пообщаться. Андрей, проводи юношу.
Последнее было настолько неожиданно, что я немного растерялся. Конечно, была надежда, что всемирно известного певца заинтересует никому не известный мальчишка, якобы пишущий песни. Местный работник сопроводил меня на четвёртый этаж и, постучав и узнав, можно ли войти, приоткрыл дверь, чтобы я прошёл в номер. Кстати, хороший номер, дорогой. Я такой отделки в Союзе ещё не видел, стандарт будущего. Хотя хрустальная люстра явно лишняя.
Заметив, что меня с интересом разглядывает черноволосый мужчина восточной внешности, в халате и с каким-то темным напитком в стакане, я осторожно поинтересовался, с подозрением осмотрев его:
– Простите, это вы Муслим Магометович?
– Ну ты и нахал, – удивлённо посмотрев на меня, тряхнул тот головой. – Обманом проник ко мне в номер, так ещё даже не знаешь, с кем разговариваешь.
– А как опознать? Я вас только на обложке пластинки видел, а там вы моложе, да и сейчас тени неправильно падают на лицо, меняя облик. А обманом, так ведь по делу. У меня действительно есть что вам предложить. Гитару свою не прихватил. У вас есть? А то могу напеть?
– Гитары нет, а музыканты мои сбежали на пляж. Если действительно есть что предложить, так напой.
– Кхм, песни больше под ваш голос, да и аранжировка поможет понять, но слушайте так.
Прочистив горло, я спел «Родительский дом», а потом «День Победы». Причём меня не останавливали, пел от начала до конца, и слушали действительно очень внимательно. Закончив, пока певец, задумавшись о чём-то, размышлял, я пояснил, какая музыка должна звучать при второй песне. Добавив, что она выстрелит, как бомба.
– Первая мне действительно понравилась, Максим, хорошая. Мелодия для неё есть?
– Есть, и для второй тоже. Но один я там не сыграю. Ноты приготовил.
Передав листы с от руки написанными нотами и подождав, пока он их просмотрит, я хотел было задать вопрос, но тот опередил:
– Ты действительно из детдома?
– Да, скрывать не буду, врать почему-то не хочется, скажу правду. Сбежал в середине июля из пионерлагеря. Хотел дикарём на море пожить, давно мечтал на море побывать, три недели живу в лагере автолюбителей. Никогда не был таким счастливым, в следующем году летом снова сюда сбегу. А тут услышал, что вы будете в Сочи, и подумал – а вдруг? У меня тетрадь с записями моих песен и нот. Хочу композитором стать, слова для песен писать. Уже с десяток сам исполняю.
– То есть у тебя в тетради плод твоей работы? – осторожно спросил Магомаев. – Разреши посмотреть?
– Конечно. Тут сорок песен и нот к ним.
– Присаживайся пока, в графине вишнёвый сок.
Осторожно, будто вместо тетради взял хрустальную вазу, Муслим Магометович углубился в неё и почти на полчаса выпал из жизни. Налив сок, я попил, действительно очень хотелось, и второй стакан больше смаковал, таская печенье из вазочки, позавтракать-то так и не успел, а время обеда уже. Наконец певец оторвался от моей тетради и задумчиво посмотрел на меня:
