ногах я поковылял к ней. Она смогла усадить своего спутника и что-то быстро говорила, руки ее двигались еще быстрее, пытаясь остановить кровотечение.
– Нужно занести его внутрь. – Я жестом указал на дом, откуда снова выбежал Тор. – Внутрь, – повторил я. – Помоги мне.
Тор кивнул и наклонился, чтобы телохранитель мог взять его за шею. Сжав зубы, я попытался подставить плечо, но императрица оттеснила меня. Повиснув между ними, телохранитель вскрикнул, когда его наполовину понесли, наполовину поволокли к крыльцу. Они неуклюже затащили его внутрь – две темноволосые головы, склонившиеся над общей задачей, а руки соединялись на его заляпанной грязью спине.
Внутри они положили раненого, и императрица принялась кинжалом срезать одежду. Тор уже кипятил воду над огнем, применяя свои навыки, полученные в ученичестве у целителя. Все седельные мальчишки и девчонки учились основам этого ремесла. Я уже все подзабыл, но Тор ловко готовил полоски льна, пока императрица занималась своим делом.
Вскоре показалась рана, кровавое месиво от бедра до подмышки. Кажется, ребра смягчили удар по торсу, но нижней части не так повезло. Между трясущимися руками императрицы сочилась кровь. Я встретился взглядом с Тором. Мы оба видели такие раны – этого не избежать, если твое предназначение сражаться и умирать за твой гурт, – но никогда не видели, чтобы кто-нибудь поправился. Настойчивость и хороший уход часто позволяли раненым продержаться некоторое время, но даже Йитти не смог бы вылечить такое.
Императрица опустила льняную ткань в горячую воду, но каждый раз, когда она смывала кровь, выступало еще больше. Она что-то сказала, Тор покачал головой в ответ. Она жестом указала на иголку и нитку, и снова он покачал головой. Она повысила голос, из глаз лились слезы, я не мог на это смотреть. Не мог стоять, погрузившись в ее удушающую надежду.
Решив поискать убежища в традициях, я вышел наружу и опустился в грязь рядом с ближайшим телом, игнорируя обжигающую боль в бедре и тяжесть измученных суставов.
Я вытащил клинок из-за пояса мертвого левантийца. Рукоять была не по руке, его голова казалась слишком тяжелой. Я не узнал его, но на затылке гордо красовалось клеймо не то рода Яровен, не то Охт. Без краски различить их было трудно. Кто-то из людей Дишивы? От этой мысли меня затошнило, я сглотнул и сделал первый разрез. На мокрую землю потекла кровь. Лучше не смотреть. Лучше не думать. Просто предоставить все моим опытным рукам.
Покончив с одним, я перешел к следующей – той, с которой сражался Тор. Он должен был сам отрезать голову, но занимался спасением жизни, а я мог хотя бы спасти души. Краешком сознания я улавливал, как Тор горячится, что-то доказывая Мико. Я вонзил клинок в горло женщины. Тор превратил ее тело в месиво, снова и снова втыкая кинжал в грудь, руки и живот – всюду, куда мог выпустить ярость. Ярость, взявшую верх над уважением.
С каждым телом дело продвигалось все медленнее, руки устали, ноги обжигало болью. Но я не мог оставить их души здесь, поэтому работал, сколько бы времени на это ни требовалось, сколько бы мне ни пришлось страдать. В глубине души я знал, что заслужил это. Что я – мальчишка, который сбежал.
Шея третьей левантийки была тоньше остальных, а у четвертой она была сломана. Ее лошадь валялась в грязи как мешок мяса. Может, для большинства людей так оно и было, но для нас кони – это жизнь. Свобода. Все. Славная душа этой лошади сбежала из сломанного тела, чтобы скакать по полям духа, и, работая над телом ее хозяйки, я пел песню, чтобы указать коню путь домой.
К тому времени, как я закончил с четвертой головой, из дома вышел Тор и стал рыться в седельных сумках левантийцев в поисках припасов. Мы не разговаривали, я складывал головы в центре двора, двигаясь так медленно, что Тор закончил свое дело намного раньше меня.
Собрав все, я пошел в дом дровосека, поискать мешок или ящик. Там, у открытой двери, я нашел тело. Дровосек с топором в руке лежал лицом вниз в грязи, на затылке зияла дыра. Рядом скорчилась его жена, дождь смешивался со слезами, текущими по ее щекам.
Едва успев подумать, я вынул нож и, упав коленями в грязь, перекатил покойника себе на колени. Женщина заговорила, ее слова значили для меня так же мало, как дождь, падавший на промокшую кожу. От первого разреза брызнула кровь. Я отрезал достаточно кисианских голов и знал, что их кровь не отличается от нашей. После жизни мы все одинаковые, одинаково хрупкие. Сейчас живые, через мгновение мертвые, и вес одной души в мире неуловим, как воробей.
Женщина опять что-то говорила, всхлипывая, пока я разрезал мышцы, кожу и сухожилия зазубренной кромкой клинка. Руки болели, рана горела, но я должен был закончить. Еще одна голова, и я смогу отдохнуть.
Кто-то отпихнул меня, но, придавленный мертвым телом, я не упал. Надо мной стояла императрица Мико Ц’ай, скалясь так же яростно, как ее драконья маска. Ее руки запятнала кровь, она что-то быстро говорила, показывая на мертвого дровосека и его жену. Не в силах понять ни слова, я продолжил свою работу.
Прижав грязную ногу к моему плечу, она толкнула меня, и я упал, клацнув зубами.
– Его душу нужно вернуть миру! – сказал я, вытирая с лица грязь.
Она что-то кричала, бешено жестикулируя.
– Тор! Тор! – позвал я, и через мгновение мальчишка появился. Его губы были сжаты в мрачную линию. Я указал на тело дровосека. – Скажи ей, что я должен это сделать, чтобы его душа не оказалась заперта. Даже кисианца нельзя оставлять здесь.
Когда Тор заговорил, императрица наконец перестала кричать, но от его слов ее лицо не смягчилось. Она что-то ответила, и лицо Тора залилось краской.
– Она говорит, это варварство. Говорит, что ты… бесчестишь этого человека, калеча его тело.
– Это честь, – сказал я, обращаясь прямо к ней, а не к Тору. – Ты сказала, что мы не понимаем чести, но ты ошибаешься. Для нас это честь. Мы отпускаем души мертвых, чтобы они могли родиться вновь. Я делаю это из уважения.
Тор переводил, и когда он закончил, она прищурилась.
– Он уже мертв, – сказала она голосом Тора. – Его душа уже ушла. Оставь его.
– Не могу. Я…
Она прервала меня парой коротких слов, и Тор сказал:
– Она говорит, ты расстраиваешь его жену.
Плачущая женщина раскачивалась туда-сюда, по лицу и молчаливо раскрытому рту стекал дождь. Ужас камнем упал мне в живот, когда я осознал – она горюет не только о потере мужа, но и о том, что я делаю.
Императрица снова заговорила.
– Она хочет провести похоронный обряд, – сказал за нее Тор. – Она хочет омыть тело мужа и положить, она хочет…
– Но… Но его душа будет бродить неприкаянной!
– Пусть так. Мертвые мертвы. Живым надо оплакивать их на свой лад, ведь это они остались здесь.
Мои окровавленные кулаки сжимались и разжимались, каждый сустав болел. Таков был наш обычай. Так мы освобождали души, чтобы они могли переродиться. Но как мне объяснить, что застрявшие здесь души цепляются к тем, кто остался?
Императрица подняла брови, ожидая, рискну ли я продолжить.
Я не пошевелился, и Тор огласил ее приговор.
– Вы приходите на нашу землю и убиваете наших людей. Вы уродуете их тела, просили они вас о том или нет. И после всех этих ужасов вы смеете называть это честью? Положи нож. Сейчас же.
Глава 6
Дишива
Скакать за шелковым ящиком госпожи Сичи было раздражающе скучно. Ее носильщики двигались чуть медленнее привычного шага Итагая, и ему приходилось постоянно останавливаться и ждать. Птафа, ехавший рядом со мной, похоже, не слишком страдал, а два Клинка впереди пытались задавать носильщикам
