ног. Только когда мы обретем полноправное влияние и богатство, он станет нам не нужен.
– Он знает, что нужен нам.
– Конечно, знает, – натянуто улыбнулся Гидеон. – Именно поэтому я согласился жениться на госпоже Сичи и не вступал с ним в противостояние. Пусть считает меня марионеткой, меня это не волнует до тех пор, пока он дает то, что нужно.
Эти прагматичные слова были одновременно самым достойным и недостойным из того, что я когда-либо слышала. Они унижали его гордость, и тем не менее он поставил нужды гурта превыше себя и тем заслужил мое уважение до последней капли.
– Ты меня понимаешь, – сказал Гидеон, будто прочтя мои мысли. – Если бы только Рах обладал твоим пониманием…
Он не закончил фразу и вздохнул, и я задалась вопросом, была ли я единственной, с кем он говорит о Рахе, единственной, кто так же мучился из-за отступничества Раха, как он.
– Не думаю, что Раху не хватало… понимания, – сказала я, не в силах посмотреть на него. – Ты не думал, что… Лео Виллиус… – Гидеон нахмурился, но я зашла слишком далеко, чтобы останавливаться. – Что это он виноват в том, что Рах отвернулся от нас? Он был мертв, Гидеон. Он не может сейчас ходить и говорить в том же самом теле, будто ничего не произошло.
Гидеон нахмурился еще сильнее.
– Я не знаю, что он такое, но это единственный мой козырь, на который никак не может повлиять светлейший Бахайн. Одно это делает Лео Виллиуса настолько ценным, что остальное уже не имеет значения.
«Даже Рах?» – едва не спросила я, но осеклась, взглянув на свирепое лицо Гидеона.
– Тем не менее позаботься, чтобы завтра дежурило побольше Клинков, – наконец сказал он, немного расслабившись. – Нужно, чтобы все прошло гладко.
– Да, ваше величество.
Он собрался уйти, но остановился, поравнявшись со мной, и положил руку мне на плечо.
– Верь мне, Дишива. Нам нужно будущее. Нужно место, где мы сможем существовать. И если оно не здесь, то где? Если не сейчас, то когда?
* * *
Будто сами боги развели для него тучи, Гидеон вышел на рассвете без надоедливого дождя и царственно встал на крыльце, пока левантийцы собирались в сыром, обволакивающем тумане. Мои Клинки стояли по обеим сторонам лестницы, в дверях и в стратегически важных точках двора. Не все из них были из рода Яровен, к чему я не сразу привыкла. В охрану Гидеона вызвались Клинки из разных гуртов, но большинство было из рода Охт – подобно Йисс, они следовали за Гидеоном с той же пламенностью, как чилтейцы за своим Лео Виллиусом.
Встав позади и слегка в стороне от Гидеона, я хорошо видела собравшуюся толпу.
– Клинки великой Левантийской империи, – возвысил голос Гидеон. В наступившей тишине все внимание было приковано к человеку на ступенях. – Мы слишком долго были в Кисии рабами, но сегодня исполняется семь дней с тех пор, как мы избавились от своих хозяев и стали свободными. Не просто воинами, целителями и охотниками степей, но предводителями новой империи, нового мира. Мира, где нас не будут выслеживать и убивать, где мы станем неотъемлемой частью нового целого.
Покой утра нарушил шквал ритмичных хлопков, но Гидеон поднял руки, и тот стих.
– Семь дней свободы стоит отметить, – продолжил он. – Но предстоит еще долгий путь, прежде чем наши дети смогут назвать эту землю своим домом. Мы победили в битве, разбили своих рабовладельцев, но вокруг остались враги, и нужно показать нашим новым братьям-кисианцам, что они в безопасности под левантийским владычеством. Мы – не жестокие хозяева вроде темпачи или корунцев. Мы не живем в роскоши, когда другие голодают. Мы заботимся о своем гурте, как всегда это делали, только теперь он стал намного больше. Так что не смотрите на кисианцев как на врагов, смотрите на них как на братьев, как на сестер, на вашу кровь.
Послышался ропот голосов, беспокойные шорохи. Мой взгляд метался по толпе в поисках очагов недовольства, как некогда я искала их среди своих Клинков. Ни один предводитель не может стоять на скале, не глядя на бурное море внизу.
– Мы все разгневаны тем, что сотворили с нами чилтейцы, но сейчас не время мстить, не время окропить наши раны их кровью. Время строить, исцелять, набираться сил для боя, который мы вскоре дадим им. А пока давайте заново построим наши святилища. Нашу жизнь. Давайте поприветствуем новую кровь и поделимся нашим укладом с миром – и все станем от этого только сильнее.
Никто не захлопал, но его слова будто наполняли собравшихся левантийцев, как каждый вдох наполнял его грудь. Он обещал кровь и возмездие, но сначала он обещал жизнь. Поняли ли они в полной мере его слова или нет, но вид горделиво стоявшего Гидеона не мог не воодушевлять.
– Мне не построить великое будущее без вас, – сказал он, протянув к толпе руки. – Вы нужны мне. Все вы. Мы должны вместе сражаться за наше будущее, за величие Левантии.
Он поднял обе руки, и приветственные крики перешли в скандирование его имени, кулаки отбивали удары в туманном утреннем воздухе.
– Гидеон! Гидеон! Гидеон!
В тот момент он был для нас таким же богом, как Лео для своего народа, и мы верили, что можем достичь чего угодно.
Пока в плечо Гидеона не вонзилась стрела. Он пошатнулся, и я что-то закричала, пытаясь оттолкнуть его с пути. Сапоги поскользнулись на влажных ступенях, и я упала на него, когда вторая стрела ударилась о камень.
В толпе поднялись крики, мои Клинки поспешили окружить раненого императора.
– Найдите, откуда прилетела стрела! – крикнула я никому конкретному. На верхней ступеньке Гидеон с шумом втягивал воздух, пытаясь замедлить дыхание и подняться на ноги. – Нужно отвести тебя внутрь, – сказала я. – Приведите… – Я осеклась, не зная, кому из целителей можно довериться, когда всего мгновение назад левантийцы, казалось, наконец ощутили единство. – Тебе туда нельзя! – я встала перед Гидеоном, когда он попытался протолкнуться мимо моих Клинков. – Кто-то только что пытался тебя убить.
– Именно поэтому… я…
Позади раздался топот, и я успела оттолкнуть Гидеона, когда на лестницу запрыгнул левантиец, прорвавшись сквозь строй моих Клинков. С безумными глазами он бросился на меня с обнаженной саблей, приложив меня головой об дверной косяк. Перед глазами заплясали светлые пятна. В этот момент у него были все возможности убить меня, и я понимала, что все кончено. Но общий шум нарушил звук рубящего удара, за которым последовал предсмертный хрип. Левантиец стоял возле меня, по его подбородку стекала кровь, из широко раскрытых глаз уходила жизнь.
Гидеон вытащил свою саблю из живота нападавшего, и труп упал ему под ноги. Никто не говорил. Никто не шевелился. Наконец Гидеон жестом приказал моим Клинкам расступиться, отчего стрела в его плече задрожала. С побелевшими от гнева и боли губами он вновь повернулся к своему народу.
– Это, – указал он на тело, – не мы. Где бы мы ни жили. Где бы ни умирали. Какова бы ни была наша цель, это не мы. Мы не убиваем во тьме. Мы не наносим удар в спину. Я – ваш предводитель до тех пор, пока кто-нибудь не бросит мне вызов, – он поднял обе руки и обвел ими собравшихся, снова заставив стрелу затрепетать. Лишь плотно сжатая челюсть выдавала боль, когда он протянул ко мне руку. – Твой нож, капитан.
Все смотрели, как Гидеон берет нож из моих рук. Без всяких церемоний он опустился на ступеньку и прижал острие к шее нападавшего, по его коленям потекла кровь.
– Мы выше этого, – сказал он, начав отрезать голову. Каждое мгновение стоило ему собственной крови, но он не останавливался. – Мы сильнее. Мы – левантийцы.
Глава 7
Мико
Китадо становилось все хуже. Я зашила рану на его руке и ноге, но зияющий порез на боку был слишком велик. Китадо требовалось время, которого у нас не было, и отдых, который мы не могли себе позволить. Можно было только очистить рану теплой соленой водой, как рекомендовали левантийцы, и хорошенько перебинтовать. Этим занялся юный левантиец Тор, перевязав грудь генерала с гораздо большим
