– Думаю, это ненадолго, – пробормотал Себастьян, снова устремив взгляд на игорный зал. – Я намерен обследовать здесь каждый дюйм. И узнать все секреты.
Опешив, Эви в замешательстве уставилась на мужа. Она вдруг осознала, что с момента их появления в клубе он как-то неуловимо изменился, хотя и не представляла, что послужило тому причиной. Вместо томной лени, которую он демонстрировал до сих пор, появилась настороженность и готовность к действию, словно он вобрал в себя энергию, которой была пропитана атмосфера клуба.
– У тебя такой вид, будто ты не видел всего этого раньше, – заметила она.
Себастьян провел рукой по перилам, взглянул на испачканную ладонь и отряхнул руки. Вид у него был скорее задумчивый, чем критический.
– Теперь, когда это моя собственность, все выглядит как-то иначе.
– Пока еще это не твоя собственность, – мрачно отозвалась Эви, сообразив, что он, должно быть, прикидывает, за сколько можно продать клуб. Как это похоже на него – думать о деньгах, когда ее отец лежит при смерти! – Ты способен беспокоиться о ком-нибудь, кроме себя?
Ее обвиняющий тон, похоже, вывел его из задумчивости.
– Очень редко, моя дорогая.
С минуту они сверлили друг друга взглядом, и Эви поняла, что ждать от него порядочности – это снова и снова напрашиваться на разочарование. Никакая доброта и понимание не спасут его погибшую душу. Он никогда не исправится в отличие от персонажей скандальных романов, которые обожала Дейзи Боумен.
– Полагаю, ты скоро все получишь, – холодно сказала она. – А пока этого не случилось, я пойду к отцу. – Она решительно зашагала по галерее, и Себастьян двинулся следом, догнав ее в несколько широких шагов.
К тому времени, когда они достигли частных апартаментов, которые занимал Айво Дженнер, кровь бешено стучала в ушах у Эви, а в животе ощущалась пустота. Она разрывалась между желанием увидеть отца и страхом перед тем, что увидит. Ладони ее вспотели, и, когда она взялась за дверную ручку из потускневшей меди, та выскользнула у нее из пальцев.
– Позволь мне, – деловито сказал Себастьян, отодвинув ее в сторону. Он открыл дверь, пропустил Эви вперед и последовал за ней в темную гостиную. Из спальни, где горела лампа, струился неяркий свет. Эви помедлила на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к тусклому освещению. Забыв о своем спутнике, она приблизилась к постели.
Ее отец спал, слегка приоткрыв рот. Его бледная кожа поблескивала, как у восковой фигуры, лицо избороздили глубокие морщины. Он сильно похудел и, казалось, стал меньше ростом. Лежавшие поверх одеяла руки поражали своей худобой. Эви с трудом могла узнать в этой высохшей мумии того крупного цветущего мужчину, каким она помнила своего отца. Печаль и нежность нахлынули на нее при виде седины, густо посеребрившей его рыжие волосы, которые местами стояли дыбом, как взъерошенные птичьи перья.
В комнате пахло сгоревшими свечными фитилями, лекарствами и немытым телом. Это был запах болезни и надвигающейся смерти. В углу высилась кучка грязного постельного белья, а на полу валялись смятые носовые платки, покрытые пятнами крови. Ночной столик был заставлен разноцветными флаконами с лекарствами, среди которых валялись грязные ложки. Эви нагнулась, чтобы навести хотя бы минимальный порядок, но Себастьян схватил ее за руку.
– Незачем это делать, – буркнул он. – Это обязанность горничных.
– Да, – горько прошептала Эви. – Я вижу, как они справляются со своими обязанностями. – Выдернув руку, она собрала с пола носовые платки и бросила их в кучу грязного белья в углу.
Себастьян подошел к кровати и посмотрел на неподвижную фигуру Айво Дженнера. Затем взял один из флаконов с ночного столика, понюхал и пробормотал:
– Морфий.
Почему-то вид мужа, стоящего у постели ее беспомощного отца и изучающего его лекарства, вызвал у Эви приступ раздражения.
– Мне нужно кое-что сделать, – сухо сказала она. – Не мог бы ты оставить меня одну?
– Что ты собираешься делать?
– Приберу в комнате и сменю простыни. А потом я буду дежурить у его постели.
Его бледно-голубые глаза сузились.
– Пусть бедняга поспит. А тебе нужно поесть и переодеться с дороги. По-твоему, ему станет лучше, если ты будешь сидеть здесь в темноте... – Он замолк и приглушенно выругался при виде ее упрямого выражения. – Ладно. Я дам тебе час, а потом мы вместе пообедаем.
– Я останусь с отцом, – невозмутимо отозвалась она.
– Эви, – мягко произнес Себастьян, но в его голосе прозвучали предупреждающие нотки. Он подошел к Эви, повернул ее напряженную фигурку лицом к себе и слегка встряхнул, заставив ее взглянуть на него. – Когда я пришлю за тобой, ты придешь. Понятно?
Эви почувствовала, что дрожит от негодования. Он командует ею, словно она его собственность! Боже, она прожила всю жизнь, вынужденная подчиняться своим родственникам, а теперь ей придется подчиняться мужу.
Впрочем... Себастьяну еще очень далеко до объединенных усилий Мейбриков и Стаббинзов, делавших ее жизнь невыносимой. И едва ли можно упрекнуть человека в деспотизме, когда он настаивает на том, чтобы пообедать с собственной женой. Подавив гнев, Эви кивнула. В глазах Себастьяна вспыхнул странный блеск, подобный искрам от удара кузнечного молота по расплавленному металлу.
– Умница, – промолвил он с насмешливой улыбкой и вышел из комнаты.
Глава 8
Себастьян чуть не поддался искушению махнуть рукой на Эви и на клуб и отправиться в свою резиденцию, находившуюся в двух шагах от Сент-Джеймс-стрит. Трудно было устоять перед притяжением его уютного дома с современными удобствами, вышколенной прислугой и искусным поваром. Он предпочел бы пообедать за собственным столом, а затем устроиться в кресле у камина, облачившись в бархатный халат. К черту его упрямую жену! Пусть сама принимает решения и учится расплачиваться за последствия.
Однако, бродя по галерее второго этажа, чтобы не попадаться на глаза публике, толпившейся внизу, Себастьян вынужден был признать, что его гложет любопытство. Прислонившись к колонне, он наблюдал за работой крупье и действиями главного администратора, который явно пренебрегал своими обязанностями. Игра за всеми тремя столами протекала вяло, а публика казалась чуточку сонной. Определенно это место нуждалось в ком-то, кто встряхнул бы здешнюю обслугу и создал атмосферу, которая поощряла бы гостей к игре по-крупному.
По залу расхаживали неряшливые девицы, пристававшие к мужчинам. Как и закуски, выставленные в буфетной, и кофе, который подавали в гостиных, женщины были бесплатной услугой, которая прилагалась к членству в клубе. На втором этаже имелись комнаты, где любой желающий мог уединиться с проституткой, чтобы утешиться после проигрыша или отметить выигрыш.
Спустившись вниз, Себастьян прошелся по комнатам для игры в карты и гостиным, где члены клуба могли расслабиться за рюмкой вина или чашечкой кофе. Повсюду виднелись слабые, но верные признаки того, что бизнес находится в упадке. Видимо, когда Дженнер заболел, он не смог найти себе достойную замену. Его управляющий, Клайв Иган, либо не обладал необходимыми качествами, либо был нечист на руку, а возможно, и то и другое. Себастьян не отказался бы просмотреть учетные книги, записи о расходах и доходах, сведения о платежеспособности членов клуба, закладные, долговые расписки, заемные бумаги, кредитные обязательства – словом, все, что свидетельствует о финансовом здоровье клуба. Или отсутствии такового.
Повернув назад, к лестнице, он увидел цыгана, Рогана, который поджидал его в темном углу, небрежно прислонившись к стене. Себастьян молча уставился на него, вынуждая молодого человека заговорить первым.
Роган выдержал его взгляд, прежде чем вежливо произнести:
– Могу я чем-нибудь помочь, милорд?
– Для начала скажи мне, где Иган.
– У себя в комнате, милорд.
– И в каком он состоянии?
– Ему нездоровится.
– Вот как, – вкрадчиво протянул Себастьян. – И часто это с ним бывает?
