С ним были двое наших из города, Фредерик Дилл и наш мэр, Джон Морс. Я прищурилась. Если я не ошибалась, в руке незнакомец держал книгу по естественной истории округа Массачусетс, по меньшей мере в триста страниц.
— Ну как можно быть такой неосмотрительной, — пожурил меня Джон Морс, когда я подошла к ним с корзинками, полными моллюсков. — Будешь неосторожной, тебя ам — и все.
— Вряд ли, — сказал профессор.
Его голос пронзил меня, словно гарпун. Никто в нашем мире не говорил так, как он, с такой определенностью. И такой ясностью, что каждое отдельное слово звенело как колокол.
— Если чудище выползло из соленой воды, то, скорее всего, оно ищет теперь пресную воду. А есть ли тут у вас пруды?
Я наклонила голову, чтобы он не увидел мое лицо. Так у меня оставалась еще пара минут, пока он думает, что я красива. Сквозь соломенные поля моей шляпы я видела, что глаза у него были какого–то необычного, бледно–голубого цвета. Я была обречена и знала это. Я попала в капкан вот прямо тут, на месте.
В нашем городке было где–то с дюжину ледниковых береговых водоемов, бездонных, с прохладной водой, и где–то еще около дюжины маленьких прудиков, как у нас на краю участка, где коровы паслись, поедая водоросли, отчего молоко в ведре приобретало легкий зеленоватый оттенок.
— Я знаю, где можно найти все пруды до единого, даже скрытые, — сказала я тоненьким голоском. — Я могу показать вам.
Я вела себя так, будто у меня не хватало терпения, а времени было еще меньше и будто я готова оказать ему услугу, но только если мне это подойдет.
— Она умненькая девица, — сказал Джон Морс. — Могла попасться и какая–нибудь похуже.
После этих слов я по гроб жизни была обязана Джону Морсу и решила, что, когда подойдет его срок перевыборов на пост мэра, я буду ходить от двери к двери и агитировать соседей оставить его на прежней должности.
Профессор сказал, что встретится со мной утром перед школой. Мэр пообещал одолжить ему лошадь, а жить он будет у Фредерика Дилла, в его прекрасном доме с великолепным видом на бухту. Тогда я подняла глаза, чтобы проверить, напугает ли профессора Перкинса мое лицо. Он этого никак не показал. В конце концов, он был привычен к уродствам, и уж ему–то они не могли не казаться любопытными. Он посмотрел прямо на меня своими голубыми–голубыми глазами, и на мгновение я ощутила себя не калекой, а просто не такой, как все. Кем–то, кого можно изучать, понять, познать.
Отец сказал, что нельзя доверять чужакам, но мне было все равно. Я отправилась на встречу с Эваном Перкинсом рано утром — в небе еще висела россыпь звезд. Я взяла свою любимую лошадь по кличке Сван[6]. Сван была страшная и старая, но устойчивая на ходу. У меня голова кружилась от того, что я делала, — нужно, чтобы подо мной было хоть что–то надежное.
Когда я добралась до места встречи, Эван Перкинс уже ждал меня. При нем была одна из лошадей Дилла, а еще кувшин с черным кофе, сумка с картами, оборудованием и стеклянными банками под образцы.
Мы начали от маяка, где чудовище видели впервые. Свою соломенную шляпу я низко надвинула на лицо. Когда мы стояли рядом или шли бок о бок по песку, я едва могла дышать. Следы Морской твари смыло приливами, но время от времени Перкинс нагибался и с помощью пинцета извлекал что–то из песка. Спустя час он нашел несколько чешуек, довольно больших и коричневых, как грязь. Я–то была уверена, что это чешуя крупных луфарей, поменявшая цвет на солнце, но ничего не говорила.
— Как ты думаешь, монстры — это порождение человеческого воображения? — спросил меня Эван.
Солнце вставало, и он предложил мне кофе, еще теплый. Я выпила кофе и почувствовала, что меня уносит. Я смотрела, как звезды исчезают в светлеющем небе. Кто я такая, чтобы говорить, на что способно людское воображение?
— Аутентичные аномалии встречались всегда, — высказалась я. — И если они являются частью мира природы, то по определению они естественны.
Было очень смело с моей стороны сказать такое, а еще смелее было посмотреть прямо на него, не пряча своей «аномалии».
Мы направились к большим прудам, посетили их один за другим, все пять, и, пока мы ехали, я называла ему деревья, которых он раньше не видел, всякие обычные породы, например болотную сосну или акацию. Шелковицу, привезенную из Китая, он узнал, потому что разочек сам был в Китае. Там он видел кальмаров, которые выпрыгивали из воды, как вороны, а еще двухголовых рыб, которые могли держать одну пару глаз закрытой, а другую пару открывать и закрывать.
В Китае, может, он и был, но никогда раньше он не был на Кейп–Коде. Здесь все для него было новым и потому интересным. Я рассказала ему о гнездящихся в наших лесах черных дроздах, но с белым оперением. Люди зовут их птицы–привидения, но я сама подобрала четыре пера, и были они вполне материальными. Я показала ему следы красной лисицы, заросли остролиста, зеленого сейчас, но алого глубокой зимой. Я рассказала ему о крови дракона — сгущенном соке дерева, из которого мы делали краску для лоскутных одеял и платьев. Он начал смотреть на меня так, как я обычно смотрела на новую книгу, — книгу, которую я никогда раньше в руках не держала, книгу, которая удивляла меня каждым своим словом.
Три дня подряд мы встречались каждое утро. Я научилась вести себя тихо, пока он искал образцы. Он искал следы, чешуйки, обглоданных чаек или крачек — любое доказательство. Я пила горячий кофе. Я перестала беспокоиться о шляпе и позволила своей темной косе блестеть на солнце. Я шла по грязи и указывала на лягушек. Я посыпала солью валявшиеся бревна, надеясь этим подманить морского монстра, чтобы он явился за тем, что ему самым естественным образом было необходимо, квинтэссенцией чего был сам — отходом соленого моря.
У моего отца были все причины сердиться. Я бросила ходить за коровами, и они жалобно кричали по вечерам, и моей сестре Хьюли приходилось идти в поле и доить коров, несмотря на страх перед монстром. Я забыла все домашние дела, всю свою жизнь. Лошади ждали в стойлах, чтобы я пришла и читала при свете лампы, но я не появлялась.
Время шло, и Эван положил ладонь мне на руку, потом на плечо, потом на ногу. Он целовал меня, когда я этого никак не ожидала, и затем — когда ждала. Я думала о воде. Я думала о соли. Я думала о том, что любой монстр, который смотрит на свое отражение в водах пруда, видит всего лишь темное движение воды и булавочные головки звезд.
В том, что случилось, конечно же, виновата я. Надо было позволить ему уехать в конце недели, когда он сказал, что даже если морское чудище существует, обнаружить его не представляется возможным. Я думала о тех местах, где побывал Эван, и о тех местах, куда он еще поедет, и о том, как он обнимал меня и поднимал мне юбку. Когда он был со мной, он всегда прижимался лицом к моему лицу. Он не боялся трогать меня так, как другие никогда не делали, как будто я была заразной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
