— Совсем ничего не помнишь?
— Ни бум-бум…
— Всё прекрасно было, — сказала Лариса, подумав, как хорошо, если он не помнит, как она выплясывала и пела на столе народно-хороводную и потом куда-то еще закинула свой бюстгальтер.
— Прекрасно? — воодушевился Михаил.
— Да, кивнула Лариса. — Просто тебе не надо было пить шампанское, но в этом моя вина.
— Про шампанское я уже слышал… А дальше что?
— Потом ты захотел освежиться в душе со мной.
— Да ну… А потом?
— А потом ты уснул. И я не смогла поднять тебя на тахту, поэтому пришлось постелить на ковре. Ну, я же говорю, всё прекрасно было.
— Лорик, по-моему, ты чего-то недоговариваешь. А… остальное?
Лариса беспомощно улыбнулась.
— Чего же еще? Если ты имеешь в виду то, за что Адама и Еву изгнали из рая… то в этом мы с тобой не провинились.
— Ты хочешь сказать…
— Я еще раз хочу сказать, что всё было прекрасно. Великолепно и необыкновенно.
— И это притом, что ничего не было, как ты утверждаешь?
— Ты не представляешь, как я тебе благодарна за всё.
— Такого со мной еще никогда не было, — растерянно и виновато сказал Михаил.
«Просто дуры у тебя такой никогда не было», — подумала про себя Лариса.
А вслух сказала:
— Мишель, ну, перестань. Мне так хорошо, — и она ласково коснулась его руки.
И желая отвлечь его от этой темы, журналистка рассказала ему, как стала свидетельницей «отлова» проституток и как блюститель порядка заинтересовался ее особой.
У Михаила глаза полезли на лоб.
— Их же чему-то учат в этих милицейских школах? Психологии вряд ли, но основам физиономистики хотя бы…
— Так не похожа я на девушку по вызову? — спросила Лариса, — а то и буфетчица нам тоже в валютный бар посоветовала…
Михаил рассмеялся.
— Это, наверное, у нее мечта такая голубая, чтоб кто-нибудь ее туда пригласил. Да кто ж позарится на такую каракатицу…
Лариса тоже засмеялась, и от сердца у нее отлегло: «А, ведь, и правда, не помнит, что сам с утра заикнулся про девушку по вызову».
Лицо Михаила неожиданно погрустнело, даже помрачнело.
— Знаешь, — тихо сказал он, — если я когда-нибудь и уеду из страны, то только вот из-за этого беспробудного хамства. Причем, во всех сферах жизни.
— Уедешь, уедешь, — еще тише, чем Михаил, сказала Лариса, — и тяжело вздохнула. — Ты же видишь, что творится вокруг. Не для таких утонченных натур пианистов всё это…
— При уровне жизни, когда простейшие вещи, как мыло и сахар выдают по талонам, и за хлебом в магазин выстраиваются очереди — и это в самой Москве, — мужчина усмехнулся, — поверь, людям не до классической музыки. С каждым своим возвращением на Родину после заграничных гастролей я всё больше ощущаю свою ненужность здесь. И это ужасно больно.
Лариса молча взяла Михаила за руку.
— Мне еще повезло. Я, как теперь говорят, «попал в обойму», — сказал мужчина. — А вот сколько моих знакомых музыкантов оказалось не у дел. Одни спиваются, другие вынуждены торговать на рынке китайскими товарами…
— Сейчас вся страна пошла торговать на рынок, — с грустью сказала Лариса.
— Особенно обидно за интеллигенцию, которая несколько лет потратила на образование. Спрашивается, зачем?
— Ой, и не говори, — вздохнула Лариса, вспомнив своего знакомого — подававшего надежды молодого физика, и с тревогой спросила, — как думаешь, Мишель, что нас всех ждет?
Мужчина помолчал.
— Скоро всё рухнет, как рухнула «берлинская стена». Это ясно. Но что будет потом… Кто ж это может знать наперед? Но у русских, ведь, всегда какой-то свой, особенный путь. Вот это меня и пугает…
Михаил посмотрел на притихшую Ларису и спросил: «Принести кофе?»
Она кивнула.
Мужчина поставил две чашки с черным кофе с лимоном, придвинул поближе к ней бутерброды с красной икрой.
— Хорошо едим на фоне всеобщей разрухи, — усмехнулась она.
— Чуть не забыл, — спохватился мужчина, и полез в карман джинсов за таблетками. — Нужно пить по часам, а то я скоро опять чесаться начну.
Лариса закусила губу, ее с новой силой кольнули угрызения совести.
Она посмотрела на бледный вид Мишеля, воспаленные веки. Говорил он с сильным прононсом, потому что у него был заложен нос. Да, и вообще, был явно «не в своей тарелке».
— У тебя все признаки аллергии налицо, — вздохнув, сказала она.
— Да, у меня аллергия на спиртное, — кивнул Михаил. — Но если б только это… У меня, потом случается временная амнезия. Такой жуткий провал. Я ничего не помню. Впрочем, это, всё же, лучше, чем белая горячка, как считаешь?
— Ты еще шутишь, — вздохнула женщина.
— А что мне остается делать? Причем, абсолютно не важно, выпил я бокал или всего две чайных ложки шампанского. А я так обожаю «брют», — сказал Михаил и мечтательно прикрыл веки своими темными длинными ресницами.
— А почему так? — поинтересовалась Лариса.
— Непереносимость… Это как-то связано с ферментами. Короче — генная предрасположенность.
— Но, — замялась Лариса, — может быть, существует, всё же, какой-то способ избежать таких последствий?
— Существует, — усмехнулся Михаил. Один-единственный: полный отказ от алкоголя. Причем, пожизненный.
— Никогда себе этого не прощу! — журналистка закрыла лицо руками.
— Да будет тебе, Лорик, — сказал мягко Михаил, беря ее руку в свою, — ты лучше скажи, какие у нас планы на сегодня?
— Планы…
Лариса виновато и растерянно посмотрела на мужчину.
— Как бы мне этого не хотелось, поверь, но я не успокоюсь, пока не отправлю тебе к твоей мамочке в Ленинград, которая только одна знает, как привести тебя в норму. И чем быстрее, тем лучше.
— Лорик, — потерянным голосом начал было музыкант.
— Да-да, — перебила его Лариса, — не противься. Позволь мне о тебе позаботиться хотя бы таким образом. У тебя билет на вторник?
— На вторник, — упавшим голосом сказал Михаил.
— Я сейчас позвоню отцу. Он может сделать билет на «Красную стрелу» уже на сегодняшний вечер.
— Нет, нет. На сегодня никак нельзя. У меня назавтра две деловые встречи назначены. Это касается ближайших зарубежных гастролей. И потом, я просто не готов с тобой так быстро расстаться. Это жестоко, Лорик…
— Значит, назавтра, — строго, как учительница провинившемуся ученику, сказала журналистка и тут же горестно вздохнула, — прости меня, дуру…
Она нежно провела рукой по лицу Михаила.
— Ну, что — решено? Идем звонить? — как можно мягче попросила она.
В Михаиле боролись противоречивые чувства. Он шумно вздохнул и неохотно поднялся.
— Что ты делаешь со мной, Лорик…
И они пошли в номер Михаила.
Если честно, Ларисе не очень хотелось опять встречаться со своей глупостью: наткнуться на бюстгальтер и увидеть пустую бутылку из-под шампанского. Поэтому входила она в номер со смешанным чувством неловкости и сожаления о содеянном.
Здесь было всё в таком же беспорядке, как и тогда, когда она спешно покидала номер.
— Я сначала позвоню отцу, а потом немного приберусь здесь, — сказала женщина.
Михаил вышел в ванную.
— С билетом проблем не будет, — сказала Лариса, — можешь не беспокоиться, — когда Мишель снова вошел в комнату.
И она стала поднимать с полу разбросанные вещи, складывая их сначала на кресло, прежде, чем сложить в чемодан.
— А я в душе надеялся, вдруг не получится… Всё же, не всегда хорошо иметь в Москве среди своих знакомых министерскую дочку, — грустно усмехнулся Михаил.
Лариса подошла к нему и обняла. И заметила, что он как-то странно дернулся от ее прикосновения.
— Тебе больно? — вдруг догадалась она и резко отстранилась. — Сними свитер, я хочу посмотреть.
— Я бы не стал этого делать, но мне всё равно нужно, чтобы кто-то натер мне спину вот этой мазилкой, — и он разжал руку, в которой держал тюбик с каким-то гелем. — И я буду счастлив, если это будут твои пальчики…
Михаил осторожно снял свитер, а затем рубашку.
На миг Лариса просто онемела: тело мужчины было исполосовано красными разводами, словно, его действительно отстегали крапивой. Местами виднелись волдыри, некоторые из которых уже лопнули.
— И всё это я натворила, — ужаснулась Лариса и плюхнулась в ноги Михаилу.
— Лорик, по-моему, ты излишне драматизируешь события. — Михаил присел на ковер, вытирая Ларисины слезы. — Не переживай, даже температуры нет.
— А могла быть еще температура? — ужаснулась женщина.
— Думаю, это твоя аскорбинка мне помогла.
Лариса осторожно прислонилась губами ко лбу Михаила. Так прикасаются родители к своим малышам, когда хотят удостовериться, нет ли у них жара.
— Вроде нет, — тихо сказала она и, тяжко вздохнув, добавила, — ложись на тахту, буду тебя лечить.
