К этому времени полицейские перестали сновать взад-вперед и разбились на маленькие группы. Казалось, они не знают, что им делать. Гнев был предпочтительнее горя, поэтому двое из них затеяли горячий спор о том, под юрисдикцию какого участка подпадает место преступления.
— Кто видел, что произошло? — осведомился Холмс. — Qui а vu се qui est arrivé?[19]
— Я видел, как они вошли, когда я выходил, — отозвался молодой полицейский. Он был цел и невредим, не считая перенесенного ужаса. — Люк — его тело наверху — впустил полицейского и клерка, который держал перед собой металлическую коробку, как официант поднос с курицей. Это напомнило мне праздничный обед. — Полицейский вытер глаза. — Я был на улице, когда услышал жуткий звук — словно удар железного колокола в Судный день.
— Что означает «Дармо»? — спросил Холмс.
— Город в Лотарингии, — отрапортовал полицейский, как будто отвечая на уроке географии.
Я не мог поверить глазам — мисс Тарбелл делала пометки в блокноте.
— Компания «Дармо» — большая промышленная фирма, занимающаяся железной рудой, мистер Холмс, — сказала она. — Ее шахтеры уже некоторое время бастуют. Я читала об этом в газетах.
— Где ее офис? — осведомился Холмс.
Хорошо одетый мужчина, — как мы узнали позднее, мсье Анри Труту, присланный из Дворца правосудия, — указал Холмсу на авеню де л'Опера в нескольких кварталах отсюда.
Труту был худощавым человеком с темными волосами под цилиндром, в визитке, какие носили французские чиновники высокого ранга. Ему было не более сорока лет, а когда он говорил, уголки его рта приподнимались, слегка обнажая зубы.
Но для разговоров не оставалось времени. Холмс, мисс Тарбелл, Труту и я поспешили по указанному адресу, наверняка выглядевшие теми, кем, в сущности, и являлись, — посланцами с места адской бойни. Впрочем, новости о происшедшем уже распространились по всему кварталу, и повсюду толпились возбужденные люди.
Когда мы добрались до здания, где помещались офисы компании «Дармо», Труту предъявил удостоверение и потребовал кого-нибудь из начальства. Один из дежурных проводил нас к президенту компании. Мы поднялись по мраморной лестнице, покрытой мягким красным ковром. У дверей зала совета директоров Холмс, растрепанный и с выпученными глазами, постучал кулаком по резной дубовой панели и ворвался в комнату. Пятеро директоров, увлеченные дискуссией, вскочили в страхе и гневе. Самый старший из них, худой и болезненный на вид, сдавленно крикнул: «Анархисты!» и полез под стол. Двое более молодых бросились на Холмса, который выглядел нашим предводителем и которому в очередной раз пригодилось его увлечение боксом. Оказавшись на полу, храбрая, но опрометчивая пара окинула нас взглядом и, по-видимому, решила, что Труту, мисс Тарбелл и я не представляем физической угрозы. Более высокий из нападавших, с глубокой морщиной между бровями, придававшей его лицу мрачное выражение, никак не мог отдышаться, но второй, помоложе и покрепче, казалось, еще не утратил воинственный пыл. Когда они поднялись с пола и стряхнули пыль с пиджаков, Труту представил себя и Холмса.
Высокий противник Холмса, которого звали Мартен Каспи, заговорил по-английски почти без акцента:
— Прошу прощения, дорогой мистер Холмс. Можете себе представить…
Но Холмс прервал его извинения кивком головы и поведал об утренних событиях.
— Мы здесь потому, что вы, возможно, являлись мишенью бомбы анархистов, — объяснил великий сыщик. — Последним словом умирающего было «Дармо», что могло относиться к вашей фирме и району добычи руды.
Директора снова заняли свои места, поняв, что в их интересах сотрудничать. Мисс Тарбелл также уселась за стол, но четвертый директор, представившийся как Жорж Жако, казалось, сомневался в необходимости ее присутствия. Его лицо было настолько напряжено, что, глядя на него, можно было ожидать нервной судороги. Мисс Тарбелл, не испытывавшая никаких трудностей в разговорах с парижанами, которых мы встречали в этот ужасный день, притворилась не понимающей по-французски. Труту и я не видели оснований вмешиваться, и американка осталась.
— Джентльмены, — начал Холмс, — заметил ли кто-нибудь из вас сегодня что-либо необычное?
— Мы как всегда занимались делами, — ответил Шарль Коман, пожилой директор, только что искавший убежище под столом.
— Он хочет знать, не заметили ли мы этим утром где-либо чего-нибудь из ряда вон выходящего, — ворчливо пояснил более молодой из недавних противников Холмса, которого звали Эдуар Кнодлер и который, по-видимому, решил проявлять свою агрессивность словесно, но не обращаясь к Холмсу.
Директор-распорядитель, пухлый человечек с выпуклым лбом и широкой бахромой темных волос на черепе, посмотрел на коллег, словно не зная, что говорить. Его звали Жильбер Дазьель.
— Я прибыл раньше остальных, — сказал он наконец. — Двери зала совета были закрыты, и я увидел перед ними на полу большой круглый предмет, завернутый в газету. Это меня встревожило, и я послал за Пико — нашим консьержем. Пико разрезал веревку карманным ножом, газетный кулек раскрылся, обнажив чугунную коробку. Пико подобрал ее и заметил, что она весит килограммов пять. Никто из нас не захотел открывать ее, поэтому Пико унес коробку в полицейский участок, осторожно держа ее перед собой. Чугун казался надежной защитой.
Я представил себе труп в серых брюках и собирался спросить, как был одет консьерж, но Холмс закончил беседу, предложив директорам продолжать их важную работу. Директор-распорядитель, к его чести, велел секретарю, усатому молодому человеку с печальным лицом и пышными усами, проводить нас на пост Пико и отправился туда вместе с нами.
Волосы секретаря были разделены прямым пробором, как бы образуя занавес для трагической маски, которую являла собой его физиономия. Он производил впечатление человека, отягощенного ответственностью перед начальством. Холмс спросил его имя, и секретарь ответил «Базиль Понтель», явно удивляясь, что это кого-то интересует.
Понтель проводил нас к посту консьержа, где мы, к нашему удивлению, обнаружили живого и невредимого Пико. Это оказался тот самый человек, которого мы видели у дверей, когда прибыли сюда. На вид ему было лет тридцать, он был среднего роста и настолько светлокожим, что, хотя и жил в городе, его нос и скулы облупились от солнца. Держался Пико со спокойствием профессионального привратника, который все знает и со всем может справиться. Казалось, он собирался спросить, что нам угодно, но наш ошеломленный вид все ему объяснил.
— Вы не знаете, где Эрнст? — осведомился консьерж.
— Возможно, вам лучше сначала сообщить нам, кто такой Эрнст, — любезно заметил Холмс.
— Эрнст отправился в полицейский участок на Итальянском бульваре, — сдавленным голосом произнес Пико, выглядевший внезапно постаревшим. — Наверху я обнаружил пакет, который показался мне подозрительным, и поэтому вызвал жандарма. Полицейский не захотел к нему прикасаться, и Эрнст, один из наших клерков, сказал, что отнесет его в участок, если жандарм покажет ему дорогу.
Перспектива судьбы Эрнста выглядела в высшей степени мрачной. Труту, как представитель Дворца правосудия, сообщил Пико, что ему придется опознать тело одной из жертв, которая может оказаться услужливым клерком Эрнстом.
— Но прежде, — сказал консьержу директор-распорядитель, — пожалуйста, предоставьте один из наших офисов в распоряжение мсье Шерлока Холмса.
Потрясенный консьерж проводил нас в комнату на первом этаже, которая, очевидно, предназначалась для прислуги, но нам были нужны только стол и стулья. Мисс Тарбелл не проявляла никакого желания покинуть нас, а Холмс был слишком озабочен, чтобы просить ее удалиться, хотя обычно без колебаний избавлялся от лишних присутствующих во время расследования.
— В этом преступлении может не оказаться логической связи, — заметил Холмс, усаживаясь за стол. — Даже если фирма избрана в качестве объекта взрыва из-за забастовки, анархист мог не иметь никакого личного отношения к «Дармо». Вот почему эту публику так трудно обнаружить. Каждый из них, очевидно, считает себя могущественным, как Господь Бог, но добивается лишь того, что делает мучеников из своих жертв. — Холмс покачал головой с не свойственным ему предчувствием поражения. — Теперь мы должны перенести внимание на то, каким образом бомба оказалась у двери зала совета.
Пико, все еще потрясенный вероятной гибелью его друга Эрнста, опустился на стул возле стола Холмса. Консьерж сообщил ночной график уборщиков и охраны:
— Они обычно покидают здание незадолго до полуночи. Ночью вход охраняет один сторож. Он дежурит у задней двери, которая запирается, как и парадная. В случае чего-нибудь подозрительного от него требуется сообщить в полицию из телефонной будки.
