Далее под предводительством Иисуса Навина евреи перешли Иордан. Дело это было обставлено с большой помпой, но если вы сами поглядите на Иордан, то поймете, что никаких оснований для этого не было. Иисус Навин, кстати, был одним из двух разведчиков, которые изображены на эмблеме Министерства туризма. Тот, который слева.
Перейдя реку Иордан, евреи подошли к самому древнему в мире городу, известному своими финиками и стенами, — Иерихону. Подойдя, они решили отметить торжественное событие праздничным концертом. В этом нет ничего удивительного, евреи известны как народ исключительно музыкальный. В Израиле даже существует анекдот, который гласит, что иммигрант, спускающийся по трапу самолета без скрипки, — скорее всего, пианист. Другой, не менее известный, анекдот объясняет факт, что среди евреев скрипачей больше, чем пианистов, тем соображением, что с роялем удирать труднее. Как бы то ни было, для нас существенно, что ни в том ни в другом анекдоте не упоминаются духовики. Увы, все, что было в распоряжении древних евреев, — это трубы. Судя по всему, не очень хорошего качества. Сегодня они все-таки усовершенствованы, а тогда… Страдивари к тому времени еще не родился. Нет, не надо делать удивленное лицо. Мы и сами знаем, что он строил скрипки. В крайнем случае — виолончели. Мы просто хотим отметить, что он к тому времени не родился, что чистая правда.
Репетировать евреи тоже вроде не репетировали, во всяком случае, про это ничего не сказано. Иисус Навин опять же отличался множеством достоинств (например, умел останавливать солнце), однако дирижерское мастерство среди них отмечено не было. Короче, когда евреи с превеликим энтузиазмом задудели в свои трубы, то не только окрестное население сума посходило. Этот концерт длился целых шесть дней, в течение которых завяли финиковые пальмы, зверье разбежалось, а на седьмой день какофония достигла такого уровня, что даже стены не выдержали. Они рухнули. Спустя много лет композитор Шенберг долго пытался добиться такого же эффекта, но максимум, чего он достиг, так это зубная боль у слушателей.
Сегодня, за неимением стен, основной достопримечательностью города Иерихона служит казино, в котором руководящие чины Палестинской автономии отмывают гуманитарную помощь.
В общем, это здесь.
Музыки в Израиле очень много и самой разной. Хотите классику — к вашим услугам десять (на самом деле больше) симфонических оркестров и бесчисленное количество камерных ансамблей. Любители рока и попа (сами мы к ним не принадлежим) тоже не в обиде. Есть еще этнический рок, эксплуатирующий достаточно уникальную ситуацию, где на одном клочке земли одновременно прорастают восточные и западные корни. Тут сразу порекомендуем ансамбль «Бустан Авраам». То бишь «Сад Авраама», где вместе играют и сочиняют музыку евреи из Персии, Аргентины, Турции и бог знает откуда еще и арабы. Мы большие поклонники этого ансамбля, но и другие не хуже.
В мире классической музыки израильские музыканты занимают вполне достойное место в первом ряду, причем это касается не только струнников. Со времен иерихонского безобразия духовики шагнули далеко вперед, достаточно послушать, как смеется и плачет кларнет Гиоры Фельдмана или как мурлыкает фагот Александра Фаина.
Что касается балета, то есть и классический (опять же не один), хотя, конечно, вряд ли он конкурентоспособен по сравнению сами знаете с чем, и модернистские труппы, которые, по слухам, очень даже ничего. Ну и наконец, израильская музыкальная жизнь булькает бесчисленными фестивалями, из которых следует назвать по крайней мере несколько: «Литургика» — на Хануку и Рождество в Иерусалиме, вокальной и хоровой музыки в арабском селе Абу-Гош, Фестиваль камерной музыки в Иерусалиме под руководством Елены Башкировой, Фестиваль танца в Кармиэле, Гитарный фестиваль в Тель-Авиве, еще где-то Хоровой фестиваль, Фестиваль клейзмеров (музыка евреев Восточной Европы) в Цфате и, наконец, Израильский фестиваль, большая часть которого посвящена театру, музыке и балету. Что же касается самой музыки, то в Израиле она зародилась опять же посредством евреев из России, среди которых в первую очередь следует вспомнить Мордехая Галинкина. Этот самый Галинкин был дирижером, Как-то, когда Шаляпин должен был выступать в Народном доме в Питере в 1912 году, дирижеры, зная крутой нрав и требовательность великого Федора, все разбежались, один Галинкин не успел. На удивление всем, в том числе и самим участникам этой драмы, дело у них пошло, да так хорошо, что Шаляпин предпочитал выступать именно с ним. Однако же, когда он попробовал заангажировать Галинкина в Мариинском театре, то ему вежливо объяснили, что евреям выступать в императорских театрах запрещено законом. Шаляпин очень расстроился за себя, оскорбился за Галинкина и присоветовал ему уезжать: «Порядочному человеку здесь, брат, делать нечего». (А потом и сам уехал.) Вот Галинкин и намылился ехать в Эрец-Исраэль, но предварительно решил набрать денег на создание там оперной труппы. (Это были времена, когда люди не ожидали, что кто-нибудь для них постарается, а сами для других старались, но эти времена прошли.) В апреле 1918 года Шаляпин решил пособить дружку и в том же Народном доме дал благотворительный концерт. Вообще-то он это дело терпеть не мог, утверждая, что бесплатно одни птички поют, но тут уподобился этим тварям Божьим. И не просто уподобился. Когда он вышел на сцену и отверз свою божественную глотку, то две с половиной тысячи человек никак не могли уразуметь, что это такое из нее выходит и на каком языке. А выходила из Шаляпина «Хатиква» — будущий гимн государства Израиль, на языке иврит. А потом Федор Иванович Шаляпин пел еще и песни на идиш.
Вот такая история. В Тель-Авиве Галинкин заложил основы будущей Израильской оперы, которая находится ныне на бульваре Царя Саула.
Говоря о музыкальных связях России и Израиля, необходимо сказать, что так называемая народная израильская музыка (мы оставляем в стороне религиозную музыку) на самом деле является сестрой-близняшкой музыки русско-советской. (Это помимо просто русских песен типа «Ямщика», которые поются с заново сочиненными ивритскими словами и которые израильское население искренне считает плодом собственного творчества.) Удивляться этому не приходится, если принять во внимание национальное происхождение подавляющего большинства авторов советской песни двадцатых—шестидесятых годов: Дунаевский, Блантер, Кац, братья Покрасс и многие другие. Затем в пятидесятых—шестидесятых годах прибавилось влияние французского шансона, чуть позже — бразильской самбы. А потом вырвалась на свободу так называемая кассетная музыка, то бишь мелос выходцев из арабских стран, Марокко (здесь надо упомянуть ансамбль «Естественный выбор» Шломо Бара), Йемена и других, пока все это (как и повсюду) не накрыла волна англо-американского разлива — вот такой коктейль.
Что же касается так называемых серьезных дел, то тут необходимо отличить немецких евреев и назвать имя знаменитого скрипача XX века Бронислава Губермана. Помимо того, что он был великим музыкантом (в 1909 году он первым был удостоен чести сыграть в Генуе на скрипке самого Паганини), он был еще незаурядным человеком. Именно его стараниями в 1936 году был создан Филармонический оркестр, который с тех пор прочно занимает место одного из лучших оркестров мира. Его первым концертом дирижировал аж сам Тосканини. За пультами сидели лучшие музыканты Европы, по большей части беженцы из Германии. Каково приходилось им, питомцам утонченной культуры, в ближневосточном захолустье, лучше и не думать, но жизнь сложилась именно так, а не иначе. За дирижерским пультом этого оркестра стояли все великие дирижеры XX века — кроме одного, хотя он страстно сюда рвался. Оркестр не хотел играть с бывшим членом нацистской партии и любимцем фюрера Гербертом фон Караяном. Так и не сыграли.
Сегодня главным дирижером оркестра является другой великий музыкант — Зубин Мета, индус. В 1981 году оркестр присвоил ему звание своего пожизненного художественного руководителя. Мета — музыкант неукротимого темперамента, роскошный красавец, барин, человек невероятной работоспособности. Оркестр падает, а ему хоть бы что — постоит на голове пять минут и опять руками машет. Потому что йогу знает. «Вы, — говорит он музыкантам снисходительно, — расслабляться не умеете». Действительно не умеют. Но что поделать: здесь жизнь такая.
Смутить Мету не может ничто, даже (был такой случай) расстегнутая ширинка. Но один раз он понервничал, аж белый был. Дело случилось в Зальцбурге на репетиции. В зале, пустом темном зале, сидели всего-навсего два человека — Герберт фон Караян и Леонард Бернстайн.
Бернстайн приезжал в Израиль часто — каждый год. Началось это еще в 1948 году, когда он дирижировал, можно сказать, на фронтах во время Войны за независимость. Между этим человеком и оркестрантами была какая-то удивительная связь, и, на наш невежественный взгляд, ни с кем не играли они так, как с этим невысоким человеком, который за пультом был любовником, шутом, исповедником, диктатором, философом — был самой музыкой. Однажды нам посчастливилось быть на концерте, где в программе была Девятая симфония Малера. Всю последнюю часть Бернстайн простоял на подиуме без единого движения, уткнувшись головой в руки, из которых торчала дирижерская палочка. Никогда ни до ни позже не приходилось нам слышать подобного: это не было звучанием струнных — со сцены звучал хор. Впервые в жизни мы слышали, как оркестр звучал человеческим голосом. И когда замер последний звук, то никто в зале не осмелился пошевелиться, и через несколько бесконечно долгих мгновений Бернстайн, заливаясь слезами, поплелся за кулисы. И лишь когда он скрылся, раздались первые робкие аплодисменты. А потом, конечно, была овация, и Бернстайн смеялся и посылал в зал воздушные поцелуи, и стоял на сцене оркестр, все музыканты которого в этот вечер были гениями.
